– Странно, а почему он взял такую некруглую сумму? – не удержался я от удивленного вопроса.
– А он горстью черпанул,– невозмутимо пояснил Барух.– Сколько поместилось в кулаке, столько и ссыпал в свой кошель. Потом еще раз черпанул. А на третий брать не стал – сказал, что ему до Дона с лихвой, а ежели князь-батюшка жив остался, то ему как раз серебрецо понадобится. Отец потом подсчитал остаток, и вышла та сумма, кою я тебе назвал. Теперь по доходам. В последующий год дела наши шли...
– Ты извини, Барух бен Ицхак...– вновь перебил я его и замялся, лихорадочно соображая, как бы поделикатнее сократить чтение нескончаемых цифр с длиннющего листка, который был исписан аж с обеих сторон – не иначе краткий перечень всех торговых операций за тридцать лет. Проявить неуважение невниманием не хотелось, и я нашелся: – Ежели я сейчас стану тебя слушать, то получится, будто я не доверяю тебе или твоему отцу, а у меня и в мыслях нет, будто вы могли обмануть хоть на копейку.
– Ты столь же вежлив, яко и твой отец, княж Константин Юрьевич.– Барух несколько разочарованно вздохнул, расстроившись, что не получится похвастаться лишний раз своей безукоризненной щепетильностью, а заодно и точностью расчетов, после чего, заглянув на оборотную сторону, торжествующе произнес: – Получается, что вклад твоего отца, каковой я собираюсь передать тебе, благодаря равному участию в наших доходах, впрочем, и убытках тоже...
– А что, были и убытки? – удивился я.
Купец сконфузился, покраснел и быстро произнес:
– Один раз, и то совершенно случайно, из-за целого скопища обстоятельств, которых никто был не в силах предвидеть. Тогда убыток из твоей общей суммы составил...– Он вновь заглянул в листок, отыскивая нужное, но я успел остановить его.
– Нет-нет, и слушать не желаю об убытках. Валяй сразу окончательную цифру, так веселее.
– Как ты думаешь, какова сумма, кою я тебе вручу? – Темно-коричневые глаза Баруха таинственно поблескивали.
«Не иначе хочет меня ошарашить,– догадался я.– Ладно, доставим человеку такое удовольствие».
– Ну уж даже и не знаю...– промямлил я, прикидывая, сколько бы ему назвать.– Неужто целых сто рублей прибавилось?
Барух пренебрежительно хмыкнул:
– Попробуй еще раз.
– Что, аж сто пятьдесят?! – ахнул я.
Будучи больше не в силах оттягивать миг долгожданного торжества, столь часто представляемый в воображении, – видно, как распирало от гордости, купец отчеканил:
– Четыреста девяносто шесть рублей двенадцать алтын и две деньги, ежели перевести на счет, ведомый на Руси.
– Иди ты! – ахнул я.
Такой суммы я и впрямь не ожидал.
«Получается, что всего это будет...»
Из затруднения меня вывел Барух, объявив:
– Итого, слагая с той суммой, что находилась у нас, ты можешь получить в любой день и час восемьсот шестьдесят рублей два алтына и четыре деньги-московки.
«Кажется, мой «атлантик» мне еще послужит»,– подвел я окончательную черту.
– Но если тебя не затруднит,– немного замялся купец,– то просьба не забирать все разом. Я здесь всего месяц, торг идет не столь успешно, как хотелось бы, и потому столько серебра... Нет, если тебе...
– Да что ты, что ты! – замахал я на него руками.– Зачем же сразу? Мне бы пока только хлебца прикупить...
– Ты голоден?! – Барух даже побледнел сокрушенно простонав, ухватился за голову обеими руками: – Вай мэ, какой позор! Представляю слова отца, когда он узнает о том, что я...
– Да нет, не то,– тут же перебил я его.– Я не в том смысле, что мне самому. Понимаешь, есть одна деревенька, а там...
Барух внимательно выслушал рассказ, что-то прикинул в уме и твердо заявил:
– У тебя такое же доброе и щедрое сердце, как и у княж Константина Юрьевича, но боюсь, что ты унаследовал от него и нелюбовь к торговле.
– Правильно боишься,– покорно согласился я и вздохнул,– что выросло, то выросло. Цифирь знаю, а вот управляться с нею...
– Ничего, для таких дел у тебя есть я,– весело хлопнул меня по плечу Барух.– Завтра же прикупим все необходимое, я сам расплачусь с Патрикеем,– он даже мечтательно зажмурился, представляя будущий торг,– а потом наймем возниц с лошадьми и сыщем попутный обоз, следующий в ту же сторону, чтоб тебе не пришлось тратиться на наем оружных людишек.
Слово свое купец сдержал. Покупки обошлись гораздо дешевле предполагаемого, причем настолько, что я вначале даже и не понял, как Барух умудрился всего за двести пятьдесят рублей – на самом деле чуть больше, но пара рублевиков с алтынами и деньгами не в счет – прикупить все мною названное.
Правда, шить платье на заказ я отказался, хотя Барух уверял, что ждать понадобится всего неделю. Впрочем, готовое сидело тоже неплохо, хотя и не так, как мне хотелось бы. Но тут уж виноват свободный покрой согласно существующей моде и традиции.
Зато пищаль была самая лучшая из всех, что продавались, а помимо берендейки[23] я обзавелся солидным запасом пуль и еще одним мешком пороха. Саблю Барух подбирал не сам, а нашел специалиста, который тоже не подвел, да и рукоять была удобная, как раз по руке.
Получив на руки для личных нужд еще сотню и уговорившись встретиться с Барухом по весне в Москве – коль такое дело, пора и в Первопрестольную наведаться, нечего здесь киснуть,– я решил гульнуть. Первым делом выдал Ваньше рубль со строгим наказом прикупить подарки всем своим женщинам, после чего двинулся по торговым рядам, выбрав к концу дня четыре платка для давшей мне приют Матрены с ее девчонками и для бабки Марии. Заодно – гулять так гулять – набрал сластей. Пусть соплюхи порадуются, а то когда еще доведется.
Единственное, что меня несколько удивляло, так это непонятное тревожное чувство, которое я испытывал уже второй день кряду. Вроде бы все замечательно, лучше и не придумаешь, а тревога оставалась. И еще тянуло... в деревню.
Да-да, скажи мне кто об этом три-четыре дня назад, сам бы нипочем не поверил, а тут...
«Медом, что ли, там для меня намазали?» – ворчал я, но, привыкший доверять ощущениям, пусть даже необъяснимым, засобирался обратно.
Правда, выехать удалось не сразу, поскольку попутный большой поезд должен был отправиться в дорогу только через четыре дня. Один день я кое-как прождал, но ближе к вечеру не выдержал, разыскал Баруха и попросил его помочь с отправкой закупленного зерна, которое я встречу сам на опушке леса, перед развилкой.
Барух клятвенно заверил меня, что все сделает, и поинтересовался, в чем причина. Я развел руками.
– Тянет и все тут,– сообщил сокрушенно.– Не иначе как что-то стряслось, хотя что там может случиться – убей, не пойму.
– Выходит, ты не в полной мере обладаешь даром отца, коли тебе неведома причина беспокойства,– вздохнул купец.
«Вот еще почему он так передо мной лебезил,– догадался я.– Жаль. А я-то, балда, подумал, что он и впрямь чертовски рад нашей случайной встрече. Оказывается, не все так просто. Не иначе захотел с моей помощью попробовать провернуть какую-нибудь хитроумную операцию, основываясь на знании будущего. Хотя за добрые дела, пусть даже с корыстной целью, все равно надо платить...»
– А что именно тебя интересует? – осведомился я у Баруха.
Тот замялся, но потом честно спросил:
– Могу ли я рассчитывать на то, что в ближайшие два-три года царь Борис Федорович не начнет войны со своим соседом Жигмонтом?[24] Дело в том, что с одобрения отца я затеваю крупное дело, сулящее солидную прибыль, но если случится война, то, боюсь, получу вместо нее такой же по величине убыток.
Я прикинул. С историей моя дружба продлилась ровно столько же времени, сколько и увлечение дядькиными приключениями. Нет, я ее всегда уважал.
Стоящая в моем школьном аттестате напротив этого предмета отличная оценка на самом деле соответствовала моим знаниям, но к тому времени я уже охладел к ней.
Зато в тот год я весьма рьяно штудировал не только учебники, но и классиков-историков. Правда, в основном мною двигало не стремление изучить ту эпоху, а самое обычное тщеславие, то есть желание отыскать в самых крупных написанных трудах – у Татищева, Карамзина, Соловьева или Костомарова – хоть какое-то упоминание о дяде Косте.
Найти не удалось, после чего интерес к ней у меня пропал. Сейчас, припоминая давнишние поиски, я убедился, что часть прочитанного в памяти еще держится, но вот беда – почти все посвящалось именно временам тридцатилетней давности, а нынешним – жалкие обрывки.
Хотя постой. Если сейчас начало тысяча шестьсот четвертого года, то получалось... Ну да, у нас с дядей Костей пару раз даже вспыхивали дебаты на эту тему. Все решали, кто бы из правителей оказался для Руси лучше – царевич Федор, убитый спустя всего полтора месяца после скоропостижной смерти отца, или нахальный самозванец Лжедмитрий I, впрочем, тоже убитый, только через год правления.
Дядя Костя из симпатии к Борису, не иначе, защищал царевича, я отстаивал Лжедмитрия. Когда страсти разгорелись не на шутку, нас мгновенно остудил дед. С минуту он внимательно прислушивался, вникая в суть, после чего равнодушно заметил:
