«Еще звенело в трубах водосточных…»
Еще звенело в трубах водосточных,Но в сумрак солнце прорвалось — и вдругНа хмуром небе и холмах восточныхВстал радуги нежнейший полукруг.
Небесные ворота. ПриглашеньеВ покой вечерний, влажно-золотой,Где светит нам смиренным утешеньеПечаль и чудо жизни прожитой.
НА АДРИАТИКЕ
Под серой глыбой крепости стариннойВздыхает море мерно и тепло.Оно у берега колышет чинноГустое изумрудное стекло.
А дальше — ярче синева морская,Она искрится, светится, поет,Она зовет, сияя и лаская,В далекий край, под новый небосвод.
Но я люблю и неподвижный камень,Монахинь черных и голодных коз, —Как тот, кто здесь неспешными векамиМальчишкой смуглым и беспечным рос.
И юношей, уйдя в пути морские,В грозящий пеной океанский вал, —Светлейший храм Заступницы МарииС неколебимой верой призывал.
«Стою и щурюсь удивленно…»
Стою и щурюсь удивленноНа блестки в тающем снегу,И первой бабочке лимоннойНе улыбнуться не могу.
Мне было тяжко, было больно, —Каким же чудом я полнаВесенней радости невольной,Неотвратимой, как весна?..
КАРТИНКА С УЛИЦЫ
Старичок и рыжий пес,Угол улицы, киоск,
В нем по пояс, как валет,Продавец сырых газет.
Вздув суконное плечо,Медь считает старичок,
А газету в теплый ротПсу вильнувшему кладет.
Так идут они домой,Пес веселый, он хромой.
К дому короток пробег.Сыро. Тихо. Будет снег.
«Укрывая ветвями лису…»
Укрывая ветвями лису,Снегиря замедляя полет,Где-то в русском далеком лесуОснеженная елка растет.
Хлопья снега повисли на ней,Словно нежные кружева,И мерцают разливом огнейВ недозволенный день Рождества.
То видение, а не забава —Свет над миром, лежащим во зле.И поют над ней ангелы: «СлаваВ вышних Богу и мир на земле!»
«Пока одни подснежники цвели…»
Пока одни подснежники цвелиИ опушились вербы серебристо,И пахло от протаявшей землиЕще пустынно, холодно и чисто.
Ручьями пели бывшие снега,Земли раздетой зимние одежды,И в эту ночь страстного четвергаБрели по мраку огоньки надежды.
Их осторожно, медленно неслиСквозь этот мрак, еще такой печальный,Навстречу Солнцу сердца и земли,Навстречу близкой радости пасхальной!
«Хорошо бы отстать от погони…»
Хорошо бы отстать от погониЗа придуманным счастьем людским,И остаться на солнечном склоне,И довериться соснам моим.
Хорошо бы на теплом обрывеБезымянной повиснуть сосной,Чтобы время ленивей, ленивейОблаками текло надо мной.
Чтоб веткам раздаться просторнейВ чистом ветре и синем тепле,Чтобы крепче змеистые корниПрижимались к любимой земле.
«Зелень первая чуть наметится…»
Зелень первая чуть наметится,Чуть побрызгает теплый дождь,Золотистые ивы светятсяВ наготе сероватых рощ.
А у пня прохладно-фарфоровыйБелый крокус тихо расцвел,Ожидая прилета скорогоПтиц, и песен, и первых пчел.
В БОЛГАРИИ
Было жить чудеснее и проще,Видеть солнца ранние лучи,Темные ореховые рощи,Горные холодные ключи.
Виноградник на холме пологом,Буйволов неспешные стада –Долгий день, благословенный Богом,Данный мне однажды навсегда.
«Так странно жить на свете без корней…»
Так странно жить на свете без корней,Перелетать легко чужие страны,И только тайно вспоминать о ней –Несбывшейся, жестокой и желанной.
Так я бреду – невидная почтиВ чужой стране, всё тише и покорней, –Стараясь незаметно пронестиМои судьбой оборванные корни.
«Был ли он, приснился ли когда-то…»
Был ли он, приснился ли когда-то,Бело-синий город мой далекий –Запах просмоленного каната,Водорослей мокрых на припеке?
Серых скал нависнувшая груда,Теплая бревенчатая пристаньИ скользящий парус полногрудый,Свежим ветром выбеленный чисто…
Веером раскинут пенный следТой кормы, которой больше нет.
«Садись-ка в лодочку воспоминаний…»
Садись-ка в лодочку воспоминаний,Не дрогнув веслами, в себя плывиВсё глубже, медленней — и вот сияньеСудьбой задушенной твоей любви.
И глубже молодость, где в раннем светеК еще не бывшему на холм бегу,А дальше — серые рыбачьи сетиИ детство теплое на берегу.
А если лодочка пристать забудет,Уйдешь в беспамятство такое ты,Как то, что минуло, и то, что будет,Где повстречаются две темноты…
«Дни идут так странно похожи…»
Дни идут так странно похожи,Что вздохнешь — всё одно и то же.Но на деле это обман, —Каждый миг нам однажды дан.
И хотите верьте, не верьте –Но равно рождение смерти.То, что есть, его уже нет, –Только в памяти ложный след.
«Осень тише, золотистей…»
Осень тише, золотистей,Облаков округлы горы.Просто жаль ступать на листья,Так прекрасны их узоры.
Поднимаю темно-красный,И табачный, и лимонный –В хрупкой прелести напраснойТолько тленью обреченный.
Для кого рисунок четкийИ горенье красок жарких?Для кого их лёт короткийВ золотом осеннем парке?
«У чемоданов строгий вид…»
У чемоданов строгий видА мебель у стены теснится, —И вновь соринка норовитВ моих запутаться ресницах.
И подоконник и карниз,В окне поблекший угол крышиВдруг комом к горлу поднялисьИ поднимаются всё выше, —
И не удержишь больше слез,Как ни скрывай полой газетной, —Пусть счастье здесь не удалось,Пусть дни сменялись незаметно,
Пусть впереди иное… Ложь!Стянув ремни на чемодане,Ты в сердце погружаешь ножИ поворачиваешь в ране.
«Смотрю в себя как в омут: отражая…»
Смотрю в себя как в омут: отражаяМои глаза, мерцает верхний слой,Но дальше — дальше я себе чужая,Заслонена молчащей глубиной.
Зачем мое сознанье — да мое ли? —Зажглось и тлеет в чуждом существе,Как лунный луч, как точка острой боли,Как светлячок в полуночной траве?
И те глаза, что я зову моими,Вдруг прикрывает это существо…И, откликаясь на чужое имя,Я имени не знаю своего.
«Ты, родная, нечасто приходишь ко мне…»
Ты, родная, нечасто приходишь ко мне —Наяву не приходишь, а только во сне.И я счастлива этой нещедрой судьбой,Хоть немного, обманом, побуду с тобой.Ты приходишь спокойна, проста, весела,И во сне я не знаю, что ты умерла.Мы, как прежде, куда-то стремимся вдвоем,Мы, как прежде, торопимся, едем, плывем.И, как прежде, уходят во мглу поезда,Но во сне я не знаю, зачем и куда.Всё неважно в мельканьи ночной суеты,Только радость одна моя верная — ты.И наутро, вернувшись из милого сна,Я вздохну, вспоминая, что снова одна.
«Потерям и слезам уже не видно дна…»
