Так точно скопировала баритон Нестора, его медленную, уверенную речь, что Юна потом вздрогнула, услышав самого гуру. А тогда и она посчитала цитаты доказательством его любви. (Женщины всегда ищут подтекст и вычитывают в нем самое для себя важное. По себе мужчин меряют: сами частенько говорят одно, а имеют в виду абсолютно противоположное.) Слиться с сестрой, видеть мир ее глазами – с детства это было самое уютное, комфортное положение. Чистое вещество радости. Без привкуса зависти, ревности… И более чаемое оттого, что все реже и реже получалось быть одним целым.
Полночи проболтали на кухне. Почему-то стали сравнивать, кто что помнит о родителях. Не сговариваясь, обе не упоминали тот год, когда папу и маму друг за дружкой забрали от дочек одинаковые инфаркты. Даже не приближались к этой черте.
Утром Юна чуть не опоздала в университет. Собираясь в спешке, забежала в комнату сестры за справочником, заскочила тихонько, чтобы не разбудить – та спала со светлым, расправленным лицом. Таким же, какое сперва получилось на манекене…
Юля намеревалась посвятить день пирогу с рыбой. И наверное, мечтать, как она угощает им своего Нестора.
С хвоста белой размороженной тушки, не поместившейся в глубокую тарелку, накапало на стол. Тесто вывалилось из кастрюли и заполнило все углубления в газовой плите. Видимо, кто-то внезапно позвонил и назначил ей встречу в высотке, а за конспектом она заскочила по дороге. Кто это был? По Юлиному мобильнику не узнать – он пропал.
Это потом Василий по своим каналам выяснил, что звонили из автомата в районе «Курской». Что именно на двенадцатом этаже несколько комнат в коридорчике-сапожке нелегально сдавались посторонним.
Когда пришли с манекеном, то постучали в одну, другую – никто не ответил. Из третьей вышел вполне вменяемый парнишка в адидасовских шароварах и футболке. Выслушал просьбу – Василий изложил историю коротко и внятно, Юна бы так не смогла – впустил в свою келью и сам отодвинул стол, заслоняющий подход к окну. Попутно объяснил, что месяц назад договорился с комендантом насчет этой комнаты – ее только что освободила какая-то деловая тетка. Диссер парень дописывает. За аренду платят родители-режиссеры. Пока театр строится, они дома репетируют премьеру. Выгоднее снимать комнату для сына, чем помещение для репетиций. Сутками в квартире толкутся актеры, костюмеры, звукорежиссер на всю катушку включает то Битлов, то вой ветра… Туалет все время занят, не говоря уж о тишине. Никак не сосредоточиться.
Втроем ставили манекен на пол, перегибали его в талии. Из окна выталкивала его Юна. Василий надоумил. Чтобы понять, могла ли женщина это сделать. Если застать врасплох, если неожиданно схватить за ноги – могла.
С первого выкидыша все сошлось. То же место, почти та же поза. Высунулись, подождали, не заметит ли кто падающее тело. Нет, внизу никакого движения. В этом закутке Юля пролежала бы не одни сутки, если б не собачий вой. Животные к смерти не так безразличны, как современный человек. А до чучела вообще никому нет дела. Экспериментаторы спустились и сами разобрали его на кирпичики.
Коменданта в тот раз они не застали. Василий потом специально к нему съездил, чтобы узнать о предыдущей съемщице. Дядька сперва ушел в несознанку. Но бегающие глазенки быстро остановились на зеленой сотне, которую Василий положил ему на стол. Пальцы-сосиски, как зрячие, мгновенно проделали незамысловатый фокус: смахнули бумажку в открытый и тут же закрытый ящик. Только после оплаты комендант выложил немногое, что знал. Усердно отрабатывая подачку, не заметил, что правая рука Василия полезла в карман брюк и нажала там кнопку маленького диктофона. Всегда лучше иметь документ.
Юна много раз прослушала запись.
«Я и видел-то ее всего один раз. Неприметная, для мужчины там ничего нет. Плоская, худая. Лет сорок… Или шестьдесят. Я не геронтофил, не приглядывался. Шапка до бровей, лицо землистое. Говорит, рта не открывая. Как чревовещательница в цирке. Не улыбнулась ни разу. Да и слов-то всего несколько произнесла. Не торговалась, хотя первоначальная цена была… гм, слегка завышена… Ей только на один месяц комната была нужна. На апрель. Я имени не спросил – и так ясно, что такая бордель тут не устроит: клиента ей не заманить».
В тот момент словесный портрет не накладывался ни на какую женщину, но сейчас вдруг вспомнился подслушанный и подсмотренный контакт Капитолины с Герой.
«Говорит, рта не открывая… Не улыбнулась ни разу».
Правильно. Так и должна была она маскироваться. Ее лошадиный оскал с оголенными деснами слишком приметен – любой бы запомнил…
Это Капитолина убила Юлю. Заманила ее в высотку и убила. Она сильная, на мотоцикле гоняет…
Мотоцикл…
Лелину «букашку» подрезал мотоциклист. Все были уверены, что это какой-то обкуренный байкер, но ведь лица никто не видел. Кожаные штаны, куртка, шлем…
Как это мы раньше не догадались? – зверела на себя Юна, набирая номер Василия.
Но что наши догадки, да хоть и разгадки… Не пойман – не вор. Не изобличена – не убийца. Сколько вокруг действующих преступников, бессильно осужденных молвой, прессой, их жертвами! Они только свободнее себя чувствуют, свободнее нас…
Сможем хоть что-нибудь с Капитолиной сделать?
21
На «Восемь женщин» Капитолина наткнулась случайно. Шарила по программам перед тем, как выключить телик, и вдруг видит: один цветок медленно, бесстыдно преображается в другой – белая лилия в синий василек, чайная роза в алый мак… Все как живые. Показалось – пахнут, по-разному пахнут. Притягивает. Напомнило утренний лондонский рынок с телегами цветов неизвестных названий. Кино из детства. «Моя прекрасная леди». Там, в самом начале и в самом конце, тоже была свежесть, пахучесть и еще звук. Говор, крики, скрип повозок, стук деревянных ящиков… Восьмилетней Капитолине казалось, что и она, как Элиза Дулиттл, сможет превратиться в герцогиню. А начавший седеть принц будет грубовато покрикивать на нее, скрывая свою любовь. Как профессор Хиггинс.
Но то было в киношке, где реальная жизнь утоплена в темноте, чтобы облегчить погружение в выдуманную. На время.
С телевизором по-другому. Ящик, утеху одиноких и старых, Капитолина презирала и в своем доме его не держала. До тех пор, пока одна из Несторовых поклонниц не навязала ему подарок – последние модели электронных устройств, которыми торговала ее фирма.
Домашний кинотеатр, компьютер, нашпигованный приборами, аудиосистема, телефоны – мобильный и стационарный… Все это ввалилось в просторную, элегантную квартиру Нестора, где никогда не застревала даже красивенькая пузатая банка из-под иностранного конфитюра с красной завинчивающейся крышкой. Капитолина сама видела, как хозяин нетщательно выскреб в розетку Геры розовое желе и выбросил в мусорное ведро отличную склянку, похожую не на тару, а на вазочку. Так и подмывало выхватить ее оттуда и взять себе. На память о Несторе. Ну, и жаль, конечно, когда такое добро пропадает.
Ну, навезли электронного совершенства. Естественно, хозяину сразу захотелось освободить свое жилище от старых ненужных предметов. Вот он и велел шоферу отвезти их своей помощнице. Мол, делай что хочешь. Она пожадничала, все себе загребла.
Раньше при малейшем беспокойстве Капитолина спускалась в гараж – и вон отсюда. Из центра столицы, где каждый вечер кучкуются веселые люди, где яркие, разноцветные огни прожектором высвечивают ее одиночество. Глаза колет их беспечная жизнерадостность. Хотя весь народ приезжает сюда на время, как бы арендует пространство, а она тут прописана постоянно.
Капитолина мчалась за кольцевую на более-менее пустую дорогу и до предела разгоняла свою «ямаху». Тревога улетучивалась, и она хладнокровно вычисляла, отчего понервничала и как устранить рассмотренные препятствия на пути к абсолютно ясной ей цели.
Теперь же все чаще вместо седла она усаживается в кресло перед телевизором. Как правило, глубокой ночью, когда не показывают самую тупизну, рассчитанную совсем уж на безмозглых домохозяек.
Подсев на массовый наркотик, Капитолина не заметила, как стала стареть умом, как притупился ее нюх, раньше чутко улавливающий малейшую опасность…
Она даже переставила мебель в своем гнезде. Купила практичное кресло из мягкой лайки, поставила его на месте, разумном для здоровья и удобном для просмотра, рядом приспособила тумбочку для еды-питья.
Пять красавиц, старуха и негритянка ее не интересовали. Она следила за восьмой женщиной, за мымрой, которую изображала отнюдь не безобразная француженка. Если красотку можно превратить в уродину, то ведь и наоборот тоже?
Не дожидаясь конца картины, Капитолина открывает шифоньер и пытается рассмотреть всю себя в узкое зеркало, вделанное в створку. Стена мешает распахнуть дверь во всю ширь, поэтому приходится одной рукой придерживать ее, чтобы не захлопнулась, а самой почти залезть внутрь шкафа. Темно, ну ничего не видать. Зажигает верхний свет. В люстре загораются только две из пяти лампочек.
