некоторые офицеры флотилии Кацониса еще в ходе русско-турецкой войны пришли к мысли, что войну с турками за освобождение Греции надо продолжать в любом случае – независимо от позиции России.
Командир флотилии был в этом отношении полностью солидарен со своими товарищами по оружию. Получив от генерала Томары приказ отвести свои корабли в Триест и разоружить их, он отказался его выполнить. Весной 1792 г. Кацонис с 11-ю кораблями[171] покинул Итаку и направился к берегам Мани, на юг Пелопоннеса. Эскадра Кацониса состояла из легких и слабо вооруженных кораблей – тяжелые суда российской средиземноморской флотилии после заключения русско-турецкого перемирия были отведены на зимовку в Сицилию. Самым крупным судном эскадры была шебека «Св. Иоанн Патмосский» с экипажем в 60 человек. Общая численность личного состава составляла свыше 200 человек[172]. На кораблях эскадры находился также отряд клефтов под командованием Андруцоса, составлявший, как считалось, свыше 500 человек.
Мотивы своих действий Кацонис объяснил в манифесте, опубликованном в мае 1792 г.[173] Греческий патриот напоминал, что его соотечественники всегда откликались на призывы России и в случаях необходимости приходили ей на помощь: «Напрасно было бы потеряно время описывать все услуги Греческою нациею Российской империи оказанныя, поелику всем известно в каких случаях, как и когда сия нация посвятила себя оной империи, будучи побуждаема надеждою выручить потерянную свою вольность, и ободряема обещаниями российских генералов, а более еще полагаясь на единоверие, и сему есть видимый пример сия война».
Далее в манифесте подробно говорилось о действиях флотилии Кацониса, отвлекших крупные турецкие силы с черноморского театра войны, о больших усилиях и жертвах греческого народа в ходе русско-турецкой войны. Греки надеялись, продолжал Кацонис, «что при заключении мира будет им доставлено какое-нибудь малое вольное место в награждение ими понесенных трудов, но ничего для них не сделано…». По словам Кацониса, без какой-либо защиты и помощи оказалась и семьи греков, воевавших с турками на его флотилии: «Слезы и воздыхания многих семей, разоренных за славу России, лишившихся тех, кои их содержали, и видя свои имения в руках варваров, не имея притом другого утешения, как одни только свои слезы, принудили Кацониса отмстить пролитую в сию войну кровь их родственников». Греки, заявлял Кацонис, решили продолжать свою борьбу и после завершения русско-турецкой войны. Они, по словам вождя повстанцев, «не престанут ненавидеть злодея [с коим Россия примирилась] пока не престануть более принадлежать им их на то права, что надеются от милости и правосудия Ея Императорского Величества, общей матери».
Наряду с этим манифестом Кацонис, по некоторым сведениям, распространил воззвание к греческой нации, в котором как «король Спарты» призвал греков поддержать его борьбу против Турции[174]. Все эти действия Кацониса открыли новый этап в греческом освободительном движении периода русско-турецкой войны периода 1787–1791 гг. Греческий патриот, находившийся на службе русского правительства, порвал с ним, а находившиеся под его командованием вооруженные силы теперь будут действовать только в национальных интересах Греции, без какого-либо внимания к политике России. Однако дальнейшее изучение этого вопроса не позволяет сделать столь категоричный вывод. В этой связи стоит привести малоизвестный документ: прошение греков Екатерине II от 19 (30) мая 1792 г.:
«Ваше Священное Императорское Величество! В сходство манифестов, публикованных в 1769 и 1788 гг., греческая нация не упустила для пользы службы В. И. В. как в прежнюю, так и в недавно прошедшую войну посвятить собственныя имение и кровь. Оная также не оставила привесть в исполнение словесно сообщенныя приказания от покойнаго князя Потемкина Таврического нашему начальнику Лампро Кацционию относительно установления его в самой крепчайшей стороне Греции на тот конец, дабы видеть себя освобожденными от недостойнаго варварскаго и тиранскаго ига и иметь на престоле Греции в Великом Константине собственнаго самовластнаго Государя и Самодержца. Почему всепокорнейшее испрашивая от врожденного человеколюбия В. И. В. о утверждении нас с публичным флагом в порте Майнском, именуемом Кайо, все единодушно повергаемся пред Императорским Вашим престолом. Подписало 147 человек»[175].
Неизвестно, была ли среди этих подписей и подпись Кацониса (они не приводятся), но его причастность к составлению этого прошения несомненна. Смысл документа ясен: руководитель греческих повстанцев стремился доказать, что все его действия вытекают из политики самой России. Более того, он утверждал, что занимается претворением в жизнь Греческого проекта Екатерины II, так как намеревается сделать самодержавным правителем Греции ее внука великого князя Константина. Характерно здесь и обращение к совету Г. А. Потемкина, одного из авторов Греческого проекта, начать эту операцию в «крепчайшей [т. е. хорошо защищенной. – Г. А.] стороне Греции». Иными словами, о каком-либо разрыве отношений между Кацонисом и правительством России речь здесь не шла.
Следуя этому совету Потемкина или же руководствуясь собственными соображениями, Кацонис сделал базой борьбы за национальное освобождение Греции Мани, горную область на юге Пелопоннеса, пользовавшуюся во времена османского господства фактической независимостью. По данным на 80-е годы XVIII в., население области составляло 32 тыс. человек, из них 10 тыс. взрослых мужчин, которые все были вооружены[176].
По некоторым сведениям, Кацонис уже в первый год своей кампании в Архипелаге установил связи с маньятами. А в августе 1791 г. видный капитан Мани Д. Григоракис, «поверенный от всех греко-россиян в Майне», как он себя называл, прибыл на остров Каламос и представил генералу Томаре документ о согласии маньятов на создание в их области базы российской флотилии, действовавшей на Средиземном море. Маньяты собирались сформировать корпус в 3 тыс. человек для защиты этой базы. Таким образом, Мани должна была стать плацдармом для освободительных операций в Греции, и не только на море.
После прибытия в Мани Кацонис сделал своей базой Порто-Кайо (мыс Матапан). Для прикрытия узкого входа в бухту моряки Кацониса построили пять батарей. Однако расчеты Кацониса на помощь горцев Мани не оправдались. В памяти маньятов, так же как и других пелопоннесцев, еще живы были воспоминания о катастрофе, постигшей полуостров в 1770 г. А ведь тогда Россия вела войну с Османской империей, и в Эгейском море находился ее флот. Правда, как уже упоминалось, маньяты обязались силами своего трехтысячного отряда защищать базу российского флота в Мани. Но обязательство это было дано в августе 1791 г. официальному представителю России генералу Томаре, представлявшему страну, находившуюся тогда в состоянии войны с Османской империей. Однако в июне 1792 г. мирные отношения между обеими державами уже были восстановлены. Самостоятельные же действия Кацониса противоречили этой акции, а маньяты, в случае их союза с вождем греческих повстанцев, не могли рассчитывать на какую-либо помощь со стороны России. Кроме того, Порта, узнав о действиях Кацониса, предприняла сильнейший нажим на маньятскую верхушку. Капитан-паша,
