— Да уж, неплохо было бы, образина ты эдакая, — сказала Саломея неожиданно учтивым гоном. — Но чем же ты собираешься расплачиваться за выпивку?
Уолли взглянул на драгоценности, украшавшие ее морщинистое тело, и вспомнил о Пи-Айчене — вывод напрашивался сам собой.
Прохожие не обращали на них особого внимания. Даже Саломею, закутанную в плащ, прикрывавший невероятные созвездия украшений, они, видимо, принимали за бабулю, гуляющую вместе со своим сыном и внуком. Когда Кроч добродушно указал ей на это, она с визгом набросилась на него, размахивая своими костлявыми руками.
— Ишь чего удумал, толстопузый горшок с помоями! Я — его мать! Да ты на мое белое тело посмотри, оно от одной такой мысли все содрогается…
И тут вдруг и она и Кроч разом запнулись, словно тяжелое, мрачное и безмолвное дыхание смерти коснулось их, замкнув рты и прочертив на лицах горькие морщины, что придало им безнадежно печальное выражение. И снова этот приступ тоски, столь обыденный, что никто уже и не замечал его, заставил Уолли содрогнуться.
— Так чем же мы будем платить за выпивку?
В деревне Друбала никаких денег не существовало, и Уолли, живя в этом лесном раю, ни разу не усомнился в правомерности отсутствия извечного источника всех зол. Однако в таком большом городе, как этот, непременно должна была присутствовать какая-нибудь удобная в обращении и всеми признаваемая обменная единица. Впрочем, и более высокоразвитые общества держались на натуральном обмене, подумал Уолли, мысленно подыскивая похожие культуры, обходившиеся без денег. Натуральный обмен — это было, конечно, прекрасно, но…
Труд — вот в чем разгадка этой социально-политической проблемы, решил Джек. Оплата трудом. Он слышал, что сходная система существовала в средние века на европейской части Солтерры, когда жизнь человека полностью посвящалась его господину, занимавшему более высокое общественное положение. Этим легко можно было объяснить и упоминавшуюся Крочем систему контрактов вместо рабства. И все же, оглядываясь вокруг и любуясь устремленными в небо зданиями, чистыми улицами, слыша цокот копыт везущих экипажи лошадей, Уолли вынужден был признать, что этот город значительно превосходил средневековые поселения. Правда, он никогда толком не знал, почему именно период, последовавший за доисторическим хаосом и завершившийся затем возникновением первых технократических государств, назывался средними веками. Во всяком случае, даже по сравнению с самыми первыми освоенными земной культурой планетами, этот город был настоящим произведением искусства.
— Ничего, расплатимся, — сказал Кроч, подмигивая Саломее.
Она забарабанила браслетами по нагрудным пластинам.
— Да неужто ты думаешь, будто я… — Ее тощая шея содрогалась от пронзительных протестующих воплей.
— Успокойся, герцогиня, — ответил Кроч. — Вспомни о своих годах — неужели ты думаешь, что кто-то вообще на тебя посмотрит, не выпив предварительно галлон чего-нибудь крепкого?
— Подлый, грязный мерзавец…
— Сюда, — сказал Кроч, энергично пихая Уолли и Саломею в выходившую на главную улицу боковую дверь. Парадный вход, увенчанный броской вывеской «ТРАКТИР ДОЛЛИ», находился немного дальше.
— Хм, — сказал Уолли.
— Убери от меня свои вонючие лапы, — завопила Саломея.
— Я знаком с Долли, — проворчал Кроч. — И вообще заткнитесь оба и дайте мне сказать. Ты, — он ткнул большим пальцем в беллахронтисы на пупке Саломеи, — показывай побольше вот этого и, — он слегка накинул плащ ей на голову, закрыв одну половину ее пышущего злобой одноглазого лица, — поменьше того. Идем!
Долли — это было нечто новенькое. Джек многому научился от Кроча во время их блуждания по зеленому лесу — узнал повадки зверей, приемы охоты, точным попаданием мог с пятидесяти ярдов сбить птицу на лету. Теперь, похоже, ему предстояло ознакомиться с изнаночной стороной городской жизни. Он снисходительно усмехнулся. Может быть, теперь настал черед Кроча поучиться кое-чему у Джека Уолли, первого кавалера во всей галактике…
Во рту Саломеи был зажат край плаща, затолкнутый ею в дырки между зубами, поэтому она постоянно хмыкала и причмокивала, опасаясь, что он неожиданно вырвется. Лицо ее было обращено к Долли только одной стороной, и Кроч любовно поглаживал ее рукой по щеке, улыбаясь со всем своим мужским очарованием бога Пана, которое заставляло девушек забывать о его белых сверкающих рубцах.
Долли слушала Кроча, подозрительно косясь на Саломею.
— Может эта красотка вдобавок еще и поет? — спросила она с ядовитым сарказмом.
— О нет, Долли, моя крошка из дикого леса…
— Хватит болтать, Кроч. Ты, крысиный мешок с гнилыми кишками, я слушаю тебя только потому, что ты должен мне дюжину зеленых кож. Так она умеет танцевать?
— Как листок на ветру, о моя драгоценная…
— Заткнись, Кроч. Давай лучше поглядим.
Долли уперлась своим обширным задом в стол на задней кухне, куда, собственно, Кроч и привел их. В очаге дымно коптило пламя, и медные кастрюли отбрасывали повсюду солнечные зайчики. Запахи лука, тушеного мяса и редких трав примешивались к головокружительным ароматам вин и других крепких снадобий, придавая им земную основательность. Уолли облизнул пересохшие губы.
Долли была лакомым кусочком, как выразился бы Кроч: красивая, полногрудая, пышущая здоровьем милашка, округлая там, где полнота была вполне уместна, и худая в тех местах, где ценилась стройность. Темные блестящие глаза буравили Уолли, заставляя его вспомнить о давным-давно немытой шее. Одним словом, это была крупная, пышная, дородная женщина со сластолюбивыми губами и ямочками, напоминающими о жирном пудинге. Из тех, что очень хороши в холодную ночь.
Это приветственное препирательство между Долли и Крочем и забавляло и пугало Джека.
Ее серебристое одеяние, скроенное по чужой моде, кокетливо обнажало пухленькую стройную ножку. Прекрасные волосы спадали по плечам, окрашивая кожу в бронзовый цвет и соперничая в блеске с развешанными по стенам кастрюлями. Долли задумчиво улыбнулась Джеку, ткнула Кроча под ребра, так что этот здоровяк даже крякнул от неожиданности, и кивнула Саломее.
— Ну, давай, детка. Мое время дорого.
Вошли два повара в желтых тугих форменных робах и принялись разливать суп и раскладывать мясо, источавшее аромат, от которого у Джека потекли слюнки. Они украдкой поглядывали на Саломею, но вскоре один из поваров больно обжег горячим мясом нежную кожу на запястье и разразился проклятиями, после чего оба вернулись к своим обязанностям. Итак, под веселый аккомпанемент позвякивавших горшков и кастрюль, ворчание мяса и тихие неразборчивые ругательства обжегшегося повара Саломея начала свой танец.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
