…В самом «солныше»… Ах да, вы же не знаете, что по-нашему «солнышем» называлось самое тёплое местечко за печкой! Так вот, — в этом ближнем от печки углу нашего огромного лежбища, мирно посапывая и обняв друг дружку, голые, как рыбки, свернулись Наина и Татьяна, а между ними уютно устроилась трехцветная кошка-запечёнка (то-есть живущая за печкой), которую в доме держали «на счастье». Обрадованная, вдобавок к печному, ещё и человеческим теплом, она свернулась калачиком и громко урчала — пела.
Когда Надежда потянула меня на себя и, торопливо вмяла моего воспрявшего молодца в свое жаждущее нутро, эти трое даже не шелохнулись!
Я ещё был во власти спортивной терминологии. Я не завышал темпа, понимая, что меня ждёт не стайерская, а трудная марафонская дистанция. Поэтому самым важным было правильно распределить силы и не ударить в грязь лицом. Перед кем?! Да это самое… перед ними, — судьями, зрительницами и одновременно участницами соревнований. Хотя… бывшие участницы, претендентки на победу и зрительницы по совместительству были в полной отключке.
Нас оставалось только двое… Надежда задышала чаще…
— Давай, Лёнечка, — её горячее яблочное дыхание обжигало мне ухо, когда я склонялся к ней, — да-вай…
Она увлечённо подыгрывала мне: сдвигала ноги и обвивала меня тугим кольцом, приподымала и опускала зад в такт моим движениям, а уж как она играла мускулами там, внутри, — то сжимая, то отпуская желанного гостя…
— Да-вай, ми-лень-кий! — торопливо захлёбывался её голос. — Е-щё, е-щё!
Набитый мягким свежим сеном нынешнего укоса, матрас конечно, амортизировал неистовую амплитуду наших совместных движений, а иначе, на любой другой постели скрип слышался бы неописуемый!
И только когда Надежда всей грудью рванула, наконец, финишную ленточку, она утратила самоконтроль и застонала в полную мощь.
— Да! Да!! Да!!! — вопила она.
— Что случилось?! — вылупили сонные глазищи Наинка с Татьянкой.
— А то и случилось, что секундомер сломался, — ещё тяжело дыша от преодоленной дистанции, мрачно сообщила им Надежда. — Фальстарт. Результат не засчитывается, ясненько?
Но меня-то лично по-прежнему весьма радовал красивый олимпийский принцип: важна не победа, важно участие…
…А вообще-то в России, этой загадочной и закрытой стране изо всех сил строили коммунизм, и вполне официально считалось, что никакого секса не могло быть и в помине…
С другой стороны, — и до сексуальной революции в Европе оставалось ещё полтора десятка лет…
Это потом в европейских газетах появились невероятные сообщения: в чопорном и холодноватом по темпераменту Стокгольме тринадцати-четырнадцатилетние школьницы штурмом брали у портовых причалов корабли с чернокожими матросами…
Просвещённой Европе ещё предстояло пережить наступление этих официально зарегистрированных неистовств!
Хиппи, эти сексуально раскрепощённые «дети-цветы», были с головой накрыты очередной модой: полной свободой половых отношений, снятием всех и всяческих моральных запретов. Кто-то, посильнее, выплыл, а многие захлебнулись в этом мутном пенном вале, навсегда сбивающем с ног неопытных пловцов…
ВСТРЕЧА
Мы встретились через четырнадцать лет!
— Лёнечка? Ты?! Это точно — ты? — послышалось в давно молчащей трубке, и я сразу узнал голос из далёкой юности, ничуть не изменившийся за незаметно пробежавшее время. — Ты… это самое… ты один?
И после паузы, заполненной моими сбивчивыми объяснениями, с некоторой опаской прозвучал вопрос:
— Можно… я приеду?
Она чуть задержалась на пороге полутемной комнаты, — у меня были задернуты плотные шторы, — и опять, как в телефонную трубку, не то полуспросила, не то полувыдохнула:
— Да неужто же это ты?! — и двинулась на меня.
Ей нужно было сделать всего несколько шагов до тахты, но и за эти мгновения она успела стянуть с себя платье через голову и одним движением ноги, словно бы отпасовывая мяч какому-то невидимому футболисту, отбросить в сторону кружевные розовые трусики.
В меня она упёрлась тугой грудью в лифчике и, припав ко мне всем телом, обхватив меня руками, хрипловато приказала: «Расстегни скорей!»
На мне был спортивный тренировочный костюм, который я привычно носил дома вместо пижамы, и она, оттянув резинку, уже призывно и настойчиво хозяйничала в сокровенном месте. К тахте, не говоря ни слова, она подталкивала меня сильным животом, и я ощутил вдруг внизу ласкающее прикосновение её шелковистого лобка…
— Да-вай, Лён-чик, да-вай… — успела прошептать она, с тихим стоном вбирая мой напружиненный и — что скрывать? — давно соскучившийся по женской ласке член.
О, я сразу почувствовал, что подо мною — не бывшая отчаянная деревенская девушка! Подо мною извивалась, обнимая и обволакивая меня то руками, то ногами, желанная и опытная зрелая женщина; она прижималась ко мне так, что я бы не удивился, ежели в результате этого соития наши тела в самом буквальном смысле спаялись бы воедино… Наконец, она радостно застонала и, дернувшись несколько раз, отчаянно выкрикнув: «Да! Да!! Да!!!», — затихла с блуждающей улыбкой, не открывая глаз и не позволяя мне выйти из её тела.
— Не вынимай… — еле слышно прошелестела она. — Полежим так…
А лобок у неё по-прежнему был аккуратно разделён своеобразным пробором на две половины, как будто она его специально расчёсывала.
— А координаты твои я в адресном столе разузнала… — объяснила Надежда своё внезапное появление. — По фамилии и году рождения. Я ведь их хорошо помню. И телефон, и адрес…
Первый круг наших жизней у нас одинаково не задался.
Надежда, покинувшая наш городок раньше, закончила медицинский институт неподалёку от наших родных мест, — в Вологде, работала врачом — терапевтом в Великом Устюге, потом перевелась в Новгород Великий, — надо ж так, совсем от меня под боком, каких-то полтораста километров! Два года назад овдовела, — её муж, молодой, азартный мотоциклист, по пьянке на скорости, естественно, предельной для поддавшего русского любителя быстрой езды, врезался в мирно стоявший на обочине бульдозер… Разумеется, без всяких сигнальных огней. Она осталась одна с четырёхлетней дочкой.
А меня — какое совпадение! — тому уже полгода сравнялось, как оставила жена. Ей надоела моя постоянная кочевая жизнь, ей нестерпимо захотелось, как всякой обыкновенной бабе, покоя, комфорта и хоть какого-никакого постоянства, и она ушла к хозяйственному лысоватому толстячку, завотделом какого-то там горторгуправления.
