Дженни промолчала – то ли не поняла, что обращаются к ней, то ли задумалась.
– Насколько я понял, да, – ответил я за девушку. – Госпожа Гвиневера Смит из Америки, моя гостья. Как уж они прознали, откуда она приехала, сказать не могу – мы в Константинополе случайно, на экскурсии, прилетели сегодня утром, – но бросался этот юродивый к ней не просто так.
– Вы знакомы с кем-то из тех, кто тут крутился? – спросил лейтенант Дженни.
– Нет. Ни с кем, – тихо ответила она.
– Жаль…
– Лично мне – не очень, – несколько раздраженно бросила девушка.
– Я имел в виду, что расследовать дело нам будет труднее, – смутился полицейский.
Сержант затолкал избитого жителя в «обезьянник» «Руссо-Балта», лейтенант кивнул нам, предлагая устроиться на заднем сиденье. Мы поехали в участок – хорошее продолжение экскурсии. Успеть бы теперь на самолет…
В полиции мы пробыли не слишком долго. Почти сразу нас посетил представитель контрразведки в штатском. Представляться он не стал, а я не настаивал, ибо меньше знаешь – крепче спишь. Криво улыбаясь, контрразведчик заверил нас, что фотографии с избиением русским гражданином представителя полулегальной организации за права жителей уже завтра появятся во многих иностранных газетах. Непохоже было, что он считает это ужасным происшествием – наверное, случай в его практике был далеко не первый.
– А вот откуда они узнали, что госпожа Смит – гражданка Америки, интересно, – заявил контрразведчик после нашего рассказа. – Времени для того, чтобы подготовить провокацию, у иностранных резидентур и местных провокаторов почти не было. Но организовано все просто замечательно… У вас есть соображения по данному поводу?
– Я даже домой не звонила, чтобы сказать, что мы полетим в Константинополь, – вместо меня ответила Гвиневера. – Билеты были выиграны на балу, мы торопились переодеться.
– То-то и оно…
– Секретом наша поездка тоже не была, – сообщил я. – Дома за нами, кажется, следили. В последнее время мне все время кажется, что я ощущаю на себе пристальное внимание. Не знаю только чье. И это не мания преследования.
– Будем разбираться, гражданин Волков, – заверил меня контрразведчик. – Выделить вам группу сопровождения? Проводить в аэропорт?
– Полагаю, я в состоянии защитить себя и свою спутницу. Особенно если учесть, что мы находимся в Третьей столице России, крупном городе, который заполнен полицией.
– Хорошо. Не думаю, что на вас нападут еще раз. Они получили то, что хотели. Компрометирующие снимки сделаны, еще на какие-то провокации они вряд ли решатся.
Никаких долгих разбирательств. Никаких лишних вопросов. Порука моих слов – честь. Если понадобится что-то выяснить – меня всегда можно найти. Я не стану прятаться от закона, всегда окажу содействие полиции – если ее сотрудники не будут требовать от меня чего-то недостойного. А они не будут, потому что каждый полицейский – гражданин, и каждый полицейский следует долгу чести. Тех, кто преступает закон и даже приличия, безжалостно увольняют. И увольнение – самая мягкая мера.
С тех, у кого власть, спрос вдесятеро сильнее. Нарушил закон житель – его накажут. Такое же прегрешение совершил гражданин – его накажут вдвое сильнее. Любое преступление, совершенное полицейским, контрразведчиком, шерифом, карается еще строже.
Полицейский участок располагался в торговых рядах за старой крепостной стеной, между городом и морем. Когда нас отпустили, мы вышли к берегу, сели за столик маленького ресторанчика, заказали кофе. В небе кричали чайки, от моря пахло рыбой и выхлопами двигателей танкеров, которые шли через Босфор в Средиземное море. Мимо Константинополя проходит один из самых оживленных торговых путей. Этот клочок Малой Азии дает России выход в Европу, к северу Африки, Аравийскому полуострову и дальше, в Индийский океан – через Суэцкий канал.
– Почему они не попросили отдать конверт? – поинтересовалась Дженни, доставая из сумки сверток.
– Как можно? – спросил я. – Ты – гражданка другого государства, моя спутница. Если бы ты не взяла конверт у этого сумасшедшего – дело другое. А раз взяла – он становится твоей собственностью. Впрочем, попросить тебя показать письмо полицейские или контрразведчики могли. Но они скорее всего прекрасно знают о его содержании. Вряд ли там есть какая-то конфиденциальная информация или военные тайны.
– Посмотрим, что внутри?
– Если хочешь. Ты ведь должна знать, что везешь.
Внутри конверта оказалось несколько листовок на цветной бумаге с карикатурами на граждан. Карикатуры были оскорбительными, но не противозаконными. Одну, где солдат в полном боевом снаряжении пинает сапогом субтильного торговца, за спиной которого висит плакат «Мы не хотим воевать, мы хотим честно торговать», я прежде видел. Торгуйте, кто вам мешает? Но соблюдайте законы и не лезьте в дела государства, которое защищают граждане. А если хотите управлять государством – извольте не только платить налоги, но и отдавать своих сыновей на службу в армию и внутренние войска, учите своих дочерей – словом, становитесь гражданами сами.
Дженни с интересом просмотрела листки, но, похоже, ее ожиданий они не оправдали. Хотя сама она изучала вопрос отношений граждан и жителей, и симпатии ее явно были на стороне последних, убедительности в документах было мало. Да и жители, что встречались нам до сих пор, были не слишком харизматичными существами.
Среди граждан, прямо скажем, тоже попадаются всякие – но в подлости по крайней мере обвинить некого. Таких обвинений обычно не переживает или обвинитель, или обвиняемый.
Дженни отставила пустую чашку в сторону, поднялась из-за столика, вглядываясь в туманную даль за проливом.
– Поехали в аэропорт? – предложила она. – Я так устала… Святая София – великолепное сооружение, и Константинополь красив и необычен. Только он меня утомил. Не хотела бы я жить здесь все время.
– Полагаю, здесь не так плохо, особенно в деревнях. Восточный колорит, теплый климат…
– И постоянное ощущение опасности. Мне здесь неуютно. Теперь я понимаю, зачем России такая большая армия. Только для того, чтобы защищать этот город, нужна не одна дивизия.
– Да, это так.
Я поднялся, кивнул официанту, который без проволочек принес счет – весьма скромный по меркам курортного города. Впрочем, Константинополь не был только курортом, а в деловых столицах другие правила.
Желтый «Руссо-Балт» с шашечками стоял метрах в тридцати от ресторанчика. За рулем сидел самый настоящий турок в феске.
Дженни посмотрела на него и недоверчиво спросила:
– Это ваш национальный костюм?
– Да, – широко улыбнулся таксист. – Родился в Анкаре, но скоро семья уехала в Россию в поисках работы. Я не так хорошо говорю по-турецки, как по-русски, но сохраняю верность своим корням.
– Вы гражданин? – поинтересовалась девушка.
– Нет, зачем простому парню лишние проблемы? Я самый добропорядочный житель. – Турок продолжал широко улыбаться. – Включить музыку? Какую радиостанцию: русскую, турецкую, греческую?
– Какую вы сами слушаете, – толерантно отозвалась Гвиневера.
Турок включил радиоприемник, настроенный на волну «Константинополь-FM». Диджей бодро тараторил по-русски.
* * *
В самолете наши попутчики обсуждали красоту внутреннего убранства Святой Софии и мудрость строителей подземного водохранилища, восточную кухню и купание на Золотом пляже, а мы с Дженни помалкивали. Вспоминать о времени, проведенном в полицейском участке, не хотелось, делиться своими впечатлениями с другими – тем более.
Радовало, что круиз организован на славу – сразу после взлета стюардесса начала разносить шампанское и даже кое-что покрепче. Я взял себе коньяк, а Дженни выбрала виски. После всех перенесенных стрессов она предпочла традиционный напиток родной страны.
Солнце светило сзади – мы летели навстречу вечеру. Домой, домой, из прекрасного и важного, но такого чужого Константинополя, дальше от моря, в родные степи – туда, где все знакомо, где не бродят активисты правозащитных движений, потому что ничьи права не нарушаются и все довольны своим положением и существующим порядком вещей.
Выпив рюмку виски, Дженни поправила растрепавшиеся рыжие локоны, вынула из сумочки письмо.
– Выбросить эту гадость?
– Как хочешь.
– То, что они пишут, просто глупо. Обижаться надо на неравенство, а не на то, что торговцам дается мало прав при сохранении существующего строя и порядка вещей… Торговец – он ведь такой же человек, вот что я имею в виду!
Гвиневера говорила сбивчиво, то и дело теряя мысль. Даже акцент ее усилился, а иногда ей приходилось подбирать слова.
– Я тебя не понимаю. В чем проблема? Да, жители не равны гражданам, потому что они не хотят исполнять долг перед государством. Если они будут исполнять долг – то перестанут быть жителями и станут гражданами.
