тут нет, преступника вешают на рынке перед любой лавкой хоть на гвозде, а янычар — кого поймает на улице: армянина, еврея, грека, тот и должен быть палачом. Кади здесь надо платить за все: собирается ли кто-то что-нибудь строить, за освобождение, за похороны, за свадьбу, за все платят; даже чтобы собирать хлопок и виноград — плати, чтобы продать свое вино — тоже плати, если начинаешь новую бочку — плати, и новое вино нельзя продавать, пока не заплатишь. Если кади придет в голову, он возьмет и закроет все корчмы, и тогда надо платить, чтобы открыть их, одним словом, платить нужно почти за все. Вы скажете, милая, что тут набирается на многие тысячи. Конечно, обходится это дорого, но не так дорого, как похороны и свадьбы; кто дает пять полтур, кто десять, кто целый талер, если может; хочешь разрешение на сбор винограда или на продажу вина, плати, причем соответственно тому, много или мало у тебя виноградников и вина. Но при всем том нельзя сказать, что турок угнетает жителей: коли ты отдал, сколько надо, после этого можешь жить спокойно. Даже спокойнее, чем у нас. Но греки, милая кузина, что за надменный народ! Когда бы с ними так не обращались, чужой человек не мог бы жить среди них, и мы бы тут не могли оставаться, не бойся они турок. Больше всего они боятся наказания палками, потому как за самую малую провинность кади назначает сто ударов палками по пяткам, даже если у провинившегося денег — тысячи. Но и тут надо платить, чтобы бедняге не назначили две сотни.
Греки живут куда лучше, чем наши армяне, у которых нас поселили; но трудятся они не так много, как армяне. И не так богаты. Это и неудивительно, потому как у армян очень плохая пища. В этом месяце они забивают буйволов, из их мяса делают колбасу, и всю ночь мы повсюду слышим стук, так что спать не можем. Колбасу они сушат и целый год питаются ею. Армянские женщины, когда идут в город, надевают на себя черные балахоны, и они очень трудолюбивы. За дочерьми они не дают, кроме смены одежды, ничего, ни денег, ни прочего. После свадьбы армянин неделю или две вместе с женой ничего не ест; причину этого я не знаю, но спят они вместе. Свадьбы у них играются в определенное время, больше всего их в этом месяце, когда созрело новое вино и закончено приготовление колбасы. Как о городе, так и о свадьбах я сочинил вирши, не знаю, посылать их или нет; так и быть, вам могу послать, а чужому кому не пошлю, потому что не могу считать эти вирши хорошими. Здесь есть как греческий, так и армянский архиерей; о евреях же что говорить: евреи здесь такие же, как везде. Так что вот эти мои вирши, читайте их, милая, со вниманием.
Возле моря, возле моря
мы живем в тоске и горе.
Часто пенными волнами
море дыбится пред нами.
Рыбы в глубине играют,
чайки весело летают.
Мы ж на берегу живем,
горько плачем, слезы льем.
Редко видим, как встает
солнышко из темных вод.
В городе людей не густо,
и вокруг довольно пусто.
Чтоб добраться до столицы,
надо целый день тащиться.
Город так себе на вид:
среди зелени стоит,
виноградниками он
отовсюду окружен.
Всю страну окинешь взором —
не найдешь красивей город.
Но зато яств жирных, сладких
тут имеется в достатке.
Много всяческих товаров
ты увидишь на базарах.
Их привозят корабли
с разных краешков земли.
Аэр очень здесь изменчив,
как нрав турка, переменчив.
Зимним утром замерзаешь,
в полдень — окна открываешь.
Летом зной палит нещадно,
вечером — совсем прохладно.
Словом, благодать кругом,
если есть хороший дом.
Зимний холод, дождь и ветер —
проклинаешь все на свете.
Так что, право, нет причины
жить у турок без кручины.
Вот в других краях весну
люди ждут, как мать родну.
Мы же тут весны боимся
и мечтать о ней страшимся.
Почему — ты поняла бы,
если с нами пожила бы.
С теплым ветром, знаем мы,
можно ожидать чумы.
Словом, теплых дней приход
омрачит вам целый год.
Летом солнце все сжигает,
зелени не оставляет.
Лучше всех, пожалуй, осень,
осень легче мы выносим.
Но ни фрукты, ни вино
здесь не слаще все равно.
Если встретить баб случится,
не забудь перекреститься.
Это вам, ей-ей, не бредни:
бабы тут страшнее ведьмы.
Носят черный балахон,
что закрыт со всех сторон.
В холоде ли, на жаре ли
лишь для глаз открыты щели.
Дома же — другое дело:
хоть и там закрыто тело,
платье может быть нарядно,
и украшено изрядно.
Свадьбы у армян и греков —
не для наших человеков.
Скрипки там визжат и воют —
не для нас они с тобою.
Струн на них всего лишь две —
стон и скрежет в голове.
Можно лишь на них сыграть
песню, две — никак не пять.
Под венец ведут армяне
девку в церковь, со свечами.
Там жених невесту ждет —
то-то рад честной народ!
А назавтра молодую,
нацепив ей, словно сбрую,
покрывало на макушку,
под руки ведут подружки,
с ней заходят в каждый дом.
Пусть идет она с трудом,
и в одежде плотной жарко,
но зато дают подарки.
Впереди жених идет,
саблю наголо несет.
Обойдя всех, кого можно,
молодую осторожно
к жениху приводят в дом.
Тут веселье — дым столбом.
Всю неделю свадьба длится.
Лишь жених не веселится,
у него тоскливый вид:
только воду может пить,
яства пробовать не может,
и жены нет вроде тоже.
Но зато дают деньжат.
Если парень не богат,
пир полезен для мошны:
денежки — всегда нужны.
Вот живем мы тут, и с нами —
