Небесная работа
Агентство для беглых временных. Обращаться, когда необходима помощь в ликвидации чрезвычайных ситуаций. Временные идут вразнос, работа идет под откос. Представительства агентства разбросаны по всему миру, в них кипит бумажная работа, все заняты протоколами, тайными деяниями, криминалом и зачисткой всяких темных делишек. Я занимаю место на ленте конвейера, в конце очереди временных-правонарушителей. Все мы последовательно проходим собеседования и опросы, снятие отпечатков пальцев, проверки прошлого. Эта конвейерная лента несет нас мимо окон, где ставят печати на документы, уголков, где нам выдают еще какие-то документы, и ящиков, куда мы эти документы складываем.
— Кто ваш постоянный контакт в агентстве? — спрашивает меня клерк.
— Фаррен, — отвечаю я.
— Они все — Фаррен! Которая из них ваша?
— Фаррен, запятая, город.
— Городская Фаррен. Ясно. А кто ваш семейный контакт?
— Тоже Фаррен.
— А ваш экстренный контакт?
— Не знаю. Фаррен, наверное.
— Ага, ясно, понятно. — Клерк бормочет что-то другому клерку, затем они начинают бормотать в унисон. — И вас нанял клиент по имени… Карл?
— Да, все верно.
— Боже, в этого парня невозможно не влюбиться! — Ну да.
А вы влюбились? Вроде как в родственную душу?
— Возможно. Возможно, я действительно полюбила его. — Думать об этом больно, но необходимо. Это часть опроса.
— Но не слишком сильно, да? Настоящая, платоническая, родственная любовь? Словно он ваш близкий человек?
— А это важно?
— Ну вы даете! Такая смешная! — Девушка-клерк аж хрюкает, заходясь от смеха. — В любом случае. В. Лю-ю-ю-юбо-о-ом. Слу-у-у-уча-е-е-е. Отличный начальник этот Карл. Мы слышали столько хороших отзывов! Так жаль, что случилась вся эта ситуация с тюрьмой, правда? — И девушка заговорщически склонила голову.
— Очень жаль. — Я оглядываюсь, пытаясь угадать: у других временных здесь такие же крупные неприятности, как и у меня? Или еще хуже?
Конвейерная лента сбрасывает нас в приемной, где мы сидим в томительном ожидании дальнейшего распределения.
— Временный номер пять! Пятый номер, выйдите вперед для получения назначения!
— Временный номер четырнадцать! О, нет, простите. Временный номер пятнадцать! Подойдите и не забудьте свой номер.
— Вся идея в том, — бормочет четырнадцатая временная, — чтобы спрятать нас, заставить раскаиваться. — Она снова занимает свое место, сжимая в кулаке бумажку с номером.
— А бывают хорошие назначения для беглых? — спрашиваю я.
— О нет, — отвечает она, перебросившись парой слов с другой женщиной, раздающей полоски жевательной резинки, точно игральные карты, — но это неизбежный шаг, чтобы вернуться на путь к стабильности. Я тут уже третий раз, кстати.
Она старше меня раза в два и теперь сидит закинув ноги на соседний стул. Разминает лодыжки, проклиная всю систему. Она уже достаточно долго идет по этому пути и понимает, что уже давно могла бы достичь цели.
— Когда женщина наконец сможет отдохнуть? — спрашивает она.
Никто не отвечает. Она ждет ответа, ведь вопрос не был риторическим. И мне кажется, что даже после того, как называют мой номер, она продолжает ждать ответа.
Я прибываю на место назначения, где подвешен дирижабль размером почти что с луну, из которого спускается веревочная лестница.
— Давай, забирайся! — кричат мне откуда-то сверху.
Я хватаюсь за ступеньки, карабкаюсь по ним и занимаю свое место на облаках.
На борту дирижабля беглые временные жмут на кнопки. Надзирательша говорит, когда и на какую кнопку нажимать и как это делать, но не говорит зачем. Я все еще прохожу обучение, поэтому пока только наблюдаю.
— Нажми на четвертую кнопку слева, — говорит она, — нажми дважды, на третий раз держи двадцать секунд. Под мой счет.
После нажимания на кнопки мы ужинаем и спим на койках, проплывая сквозь целые галактики птиц, звезд. Кажется, это место, спрятанное так тщательно, как только возможно, выискивают власти, но даже не подозревают, что оно буквально у них над головами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В первый же день обучения я узнаю человека, который нажимает на кнопки в дальнем конце ряда нажимающих на кнопки.
— Тоби-Прилипала?
— О, какие люди! — Он внезапно обнимает меня, затем легонько толкает в плечо: — Зови меня Гарольд. Тут я тебе никакой не прилипала.
— Гарольд, — повторяю я, — что ты здесь делаешь?
— Меня турнули из океана за то, что из-за меня в секторе изменился эмоциональный баланс. Мои чувства убивали всех морских обитателей в округе. Пострадали даже люди и, судя по всему, креветки. — Гарольд протягивает мне кружку и наливает в нее кофе. — Агентство направило меня сюда где-то с месяц назад.
— Приятно видеть кого-то знакомого, — говорю я, удивляясь, что вообще смогла узнать Гарольда, не облепленного крабами, ракушками и водорослями. Удивляясь, что он узнал меня.
— Взаимно, дружок! А что привело тебя в это уважаемое заведение?
— Схалтурила, знаешь ли, в убийственной ситуации.
— Что ж, что ж, ты здесь впишешься.
— В смысле?
Мимо проходит надзирательша, и Гарольд замолкает. Он снова открывает рот, только когда та скрывается из поля зрения.
— Ты же не знаешь, зачем все эти кнопки, да?
— Нет. Не думала, что хоть кто-то это знает.
Я вообще не предполагала, что во всем этом есть хоть какой-то смысл. Впервые в жизни я не видела результата своей работы.
Гарольд склоняется ближе, так, что его губы чуть ли не касаются моего уха.
— Бомбы, — шепчет он. — В смысле, их сбрасывают.
Определенная комбинация кнопок сбрасывает бомбу на определенное место. Каждая комбинация подтверждается хозяевами дирижабля. Гарольд думает, что они — какой-то конгломерат нескольких стран-союзников, или один сумасшедший миллиардер, или суперзлодей, или олигарх с кучей земельных владений, бомбящий их, чтобы нажиться на страховых выплатах.
Гарольд объясняет, что если кто-то из надзирателей не прикасается к кнопкам, то технически они не срабатывают, и, следовательно, бомбы не сбрасываются. И если надзиратель их не сбрасывает, значит, так нужно хозяину. А беглые временные здесь работают потому, что не просто скрываются, они вообще вне закона, следовательно, никого нельзя обвинить в сбрасывании бомб, как нельзя ни допросить, ни повесить, ни привлечь к ответственности, и вообще создается впечатление, будто бомбы летят сами по себе из невероятного и непредсказуемого неба.
Гарольд валяется на своей койке и философствует.
— Знаешь, о чем никогда не предупреждают тех, кто идет работать ракушкой? — спрашивает он.
— Иочемже?
— О том, что потом они уже никогда не перестанут чувствовать себя ракушками, они навсегда останутся ими. Конечно, они снова могут ходить, бегать и прыгать. Могут обнять коллегу-временного и угостить его чашкой кофе. Могут даже влезть на чертов дирижабль. И даже их член обычного человеческого размера. Но в венах уже течет соленая вода. И это уже навсегда.
Я пытаюсь представить, что течет в моих венах. Могу ли я почувствовать внутри себя океан, если захочу? Вдруг я в глубине души все еще пират? Или манекен? Или та маленькая девочка, притворяющаяся призраком? Хорошо, что я сижу, когда какая-то огромная фиолетовая волна захлестывает меня с головой и я теряю равновесие и уже почти не могу дышать. Но вдруг вспоминаю, что Гарольд рассказывал, что может менять эмоциональный баланс всех вокруг, что его чувства могут проникать в окружающих, менять их. Причинять боль.
На следующее утро один из наших коллег отказывается нажимать на кнопки.
— Что значит — вы отказываетесь? — спрашивает надзирательша.
— Я отказываюсь, — повторяет временный.
— Как отказываетесь?
— Я отказываюсь безоговорочно.
Гарольд бросает на меня взгляд, беззвучно произносит «ого».
— Безоговорочно? — переспрашивает надзирательша, выпучив глаза.
