Я нахмурилась и внутренне подобралась. С этой точки зрения на сложившиеся обстоятельства я не смотрела.
— Что ты имеешь ввиду? — потребовала я пояснений у подруги.
— Да ничего особенного. Только семья мужа твоего — она для меня как из другой вселенной, понимаешь? Кто знает, что они там придумают, если им не понравятся ваши отношения с Алексом, пусть в них все невинно, — подняла она руку, увидев, что я хочу запротестовать. — И у вас с Никитосом ребенок скоро будет. Так что о нем тебе и стоит подумать в первую очередь. А то пополнишь статистику по бабам, у которых после развода детей поотнимали.
Теперь меня затопило волной ужаса. Какого-то животного страха, порождающего лишь одно желание — бежать и прятаться.
— Нат… не пугай меня, — прошептала я помертвевшими губами, инстинктивно приложив руку к животу.
— Прости, Мир… Прости!
Ната пересела ко мне поближе и сжала ладонью мои ледяные пальцы. Стала о чем-то болтать, а я кивала, как китайский болванчик и отвечала невпопад.
Подруга была права. Тот кошмар, в котором я оказалась не по своей вине, мог обернуться для меня еще большим адом. Сегодня Никита явно дал понять, что намерен контролировать все в одиночку, и я буду при этом делать то, что удобно его семье. И его статусу. Это сейчас он позволил мне выбирать, где мне проводить время… Но что будет, когда Ник узнает о ребенке? Он же невольно задастся вопросом, от него ли я его зачала, или нет. Боже… во что я ввязалась? И что теперь мне со всем этим делать, когда осталась совсем одна?
Прикрыв глаза, я вновь представила Сашу, вспомнила его голос…
«Мы должны поговорить. Для меня кое-что изменилось с той ночи. Все не такое, каким кажется на первый взгляд».
Черт побери! Хоть бы он скорее пришел в себя…
Часть 22. Александр
Я снова брожу среди теней. Кажется, что это какой-то бесконечный круг, ходить по которому я обречен без права на избавление.
Я уже не пытаюсь ловить тени — они не приносят никакого успокоения. Напротив — обжигают раскаленным железом, пробуждают то, чего я не хочу помнить.
И все же какая-то мысль свербит дрелью в устало дремлющем сознании, не дает мне снова погрузиться в мое безвольное плаванье по волнам океана. Я откуда-то знаю — мне нужно вспомнить что-то важное. То единственное, что способно вытащить меня отсюда.
Света больше нет. Иногда я вглядываюсь в темноту в надежде его увидеть, но вокруг лишь безнадежная чернь.
Разум, до этого момента словно одурманенный, вдруг начинает неистово работать, как внезапно оживший, давно списанный со счетов старый мотор. Я твердо знаю — вся разгадка в этом свете. Почему меня так влекло к нему?
В голове вдруг вспыхивает фраза, как внезапно зажженная гирлянда — «я жду тебя». Я не столько слышу, сколько чувствую эти слова, будто они клеймом выжжены у меня на подкорке.
«Я жду тебя…»
— Лика? — пытаюсь я пошевелить губами.
Ответа нет. Я отчаянно верчу головой по сторонам, я хочу увидеть того, кто меня звал. Того, кто меня ждет.
Волны наступают на меня, хотят поглотить. Обычно я безропотно подчиняюсь им, отдаюсь их силе, преклоняюсь перед стихией, но не теперь. Кто-то ждет меня. И это важнее всего на свете.
Я борюсь с океаном, размахивая руками, чтобы отбиться от неистовых волн. Хочу закричать — вдруг этот голос, который я ищу, откликнется? С глухим рокотом новая волна готовится на меня налететь, смести с пути, но я снова открываю рот в упрямом крике и…
…И с резким выдохом просыпаюсь.
Глазам невыносимо больно от непривычно яркого света. Я закрыл и снова открыл их, пытаясь приспособиться к этой новой реальности. Где я?
Затянув носом жадно воздух, со всей ясностью понял — это больница. Шестеренки в голове неохотно, со скрипом заворочались, пытаясь восстановить последние воспоминания.
Бар. Вечер. Мира. Беременность? Нужно мчаться к ней. Нужно узнать. А что же дальше?
А дальше — пустота. Последнее, что удалось вспомнить — резкая боль в затылке. Кто-то меня ударил. Что ж, по крайней мере теперь стало ясно, почему я здесь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Один. Это, впрочем, как раз совсем не удивительно. Наверняка дорогое семейство уже сплясало чечетку от счастья на моей будущей могиле и заказало по мне поминальную службу.
От этой мысли рот сам собой дрогнул в усмешке. Больно. Омертвевшая кожа губ треснула от неожиданного движения.
Из коридора послышались неясные звуки. Почти неразличимые для слуха и все же — они были. У меня не возникло сомнений — кто-то направлялся сюда. И вовсе не желал быть замеченным.
Я сразу же закрыл глаза и постарался дышать ровно, подчиняясь внутреннему чутью. В конце концов, добрые гости не крадутся к тебе, как воры. А это совсем иной случай.
Вскоре дверь действительно тихо скрипнула, и кто-то бесшумно приблизился к кровати. Долго гадать, кто же именно, не пришлось.
— Ну здравствуй, братец, — прошипел над ухом знакомый голос. — А ты, как я вижу, живучий. Но мы это скоро поправим.
Я почувствовал, как он склонился ко мне ближе. Что он собирался сделать? Совершенно очевидно — ничего хорошего. Тело тут же напряглось в ожидании опасности, а в голове застучало одно: не выдать себя. Не дать знать раньше времени, что я сознаю все происходящее.
— Знаешь, говорят, что люди в коме иногда все слышат и чувствуют, — продолжил Ник вкрадчивым шепотом. — Что ж, тогда тебе приятно будет узнать, что Мира вернулась ко мне и мы живем вместе.
Я и сам не знал, как мне удалось не дрогнуть ни единой мышцей. Хотя все, чего хотелось — занести руку и ударить эту змею.
— Ну а теперь… — снова заговорил близнец, — пора со всем этим кончать.
Я уловил звук, похожий на отвинчивание крышки. Осторожно приоткрыл глаза, едва заметно, и весьма вовремя — Ник уже поднес руку с каким-то бутыльком к капельнице, очевидно, собираясь влить мне что-то вместо лекарств.
Осознание всего ударило в голову, как молния — до чего же все просто! Кому, как не родному брату, была выгодна моя смерть?
Лихорадочные мысли метнулись к Мире — что он сделает с ней, если меня не будет? Что сделает с ребенком? Или уже сделал?
Накативший ужас стал толчком к тому, чтобы собрать все имеющиеся силы и, вскинув руку, выбить непонятное лекарство из пальцев брата.
Бутылек упал на пол, с громким стуком разлетевшись на осколки. Я растянул губы в кривой усмешке и хрипло выдохнул:
— Не сегодня… брат мой, Каин.
Лицо Ника сделалось испуганным, он затравленно оглянулся на дверь, вероятно, надеясь незаметно улизнуть, но было поздно — в палату уже вбежала медсестра, а за ней следом чинно вошел… ну конечно, папаша собственной персоной.
— Что тут происходит? — прогремел его голос на все помещение.
Ник тут же подобрался, словно присутствие отца сразу сделало его неуязвимым.
— Я услышал какой-то шум в палате Алекса, — проговорил он быстро. — Сразу же прибежал в испуге, что случилось что-то страшное. И весьма вовремя! Он очнулся и попытался разбить капельницу! Должно быть, Алекс не в себе после комы!
Я на все это только ухмыльнулся. Возражать не стал — к чему тратить силы и красноречие на тех, кто никогда не слышал и никогда не услышит ничего, кроме того, что сам желает?
Папаша окинул меня долгим взглядом и наконец сказал:
— Очнулся, значит. Отлично.
— Уж явно не твоими молитвами, — прохрипел я с издевательской усмешкой.
Он нахмурился, сведя густые, тронутые сединой брови, на переносице, как делал всегда, когда его что-то не устраивало. Но я давно уже не боялся этих грозных взглядов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Пойдем, Никита, — сказал папаша, отводя от меня глаза. — Пусть тут приберут.
— Да-да, я сейчас все уберу! — уверила медсестра, следом за всеми покидая палату.
Как раз то, чего мне и было нужно. Оставшись один, я нашел глазами полотенце и скинул его на пол, дав пропитаться тем, что мне хотел влить братец. Возможно, позже из этого удастся что-то извлечь, отправив на химический анализ.
