Никогда не знаешь, что и где может тебе пригодиться.
Вскоре после выхода из комы меня перевели в обычную палату. Ни отец, ни брат больше ко мне не приходили. Только мать сделала несколько попыток прорваться, но я наотрез отказался ее видеть. Не помогли ни отчаянные рыдания, ни несчастный вид — прошло то время, когда мое сердце способно было от этого дрогнуть.
Зато уже на следующий день после прихода в сознание у меня нарисовалась весьма неожиданная посетительница.
— Александр, к вам тут девушка пришла, — сообщила медсестра, заглянув в палату.
Я вскинул брови, отрываясь от телефона, который мне вернули после долгих уговоров и требований, и едва сдержался, чтобы не спросить прямо — не пришла ли Мира. Но вместо этого сказал с улыбкой:
— Впустите. Девушкам я всегда рад.
— Алекс!
Изогнув бровь, я насмешливо наблюдал, как ко мне кинулась Натали — да еще и с видом жены, преданно ждавшей моего выздоровления.
— Какая честь, — хмыкнул я, намекая на то, что ее визит как минимум удивителен.
— А ты, вижу, уже пришел в себя! Узнаю прежнего Александра! — промурлыкала она. — Боже, Алекс, я так испугалась! Так боялась все это время! Не могла спать по ночам, все вспоминала тот момент, когда обнаружила тебя всего в крови у мотоцикла! Ты знаешь, это ведь я вызвала тогда скорую…
— Полагаю, я у тебя в долгу, — заметил в ответ с вежливой, но холодной улыбкой.
— Ой, да что ты! — отмахнулась она, словно ничего и не заметив. — Я просто счастлива, что ты поправляешься!
— Благодарю за беспокойство, — ухмыльнулся я.
— Знаешь, я к тебе каждый день приходила!
«Я тебя жду…» — снова всплыли в голове слова. Те слова, что, словно путеводная нить, вывели меня из тьмы. Неужели их говорила Натали?
— А Мира? — вырвалось наружу как-то само собой.
Натали уставилась на меня с полным недоумением на лице:
— Причем тут Мира?
— Она приходила? — спросил я прямо.
Лицо девушки тут же стало недовольным, откровенно раздраженным.
— Да что ей тут делать? — спросила она едко. — У Миры свои дела и заботы.
— Действительно, — с кривой усмешкой откликнулся я.
Но внутри растекалось такое разочарование, какого не испытывал, наверно, с самого детства, когда понял, что для всех вокруг существует только Ник и его желания. Неужели же братец сказал правду? Неужели Мира ему и впрямь поверила, неужели все простила?
А ребенок? Чей это, черт бы все побрал, был ребенок?
— Спасибо, что заглянула, — снова заговорил я, отстраняя от себя Натали, которая уже едва ли не лежала на мне, тыкаясь грудью в лицо. — Но мне сейчас нужно отдохнуть. Врачи и так ругаются, что я взялся за телефон, но нужно было разобраться с делами в моей компании. Так что… до встречи, Натали.
Она встала с видом оскорбленной невинности и направилась на выход, кинув на прощание:
— Однажды ты поймешь, что теряешь!
Я хмыкнул себе под нос. В списке моих потерь Натали явно не была самой страшной. Как вообще можно жалеть о том, чего и не хотел вовсе?
А вот Мира… что ж, желала она того или нет, ждала меня или нет — а я собирался появиться в ее жизни при первой же возможности. И выяснить правду о том, что могло неотвратимо и безвозвратно изменить наши судьбы.
Часть 23. Мира
С того дня, когда Никита перевез меня в свою квартиру, он больше не появлялся в поле зрения, лишь только изредка писал и интересовался, как я. И это было даже хорошо. Я чувствовала себя свободной, хотя и понимала, что это ощущение обманчиво. До тех пор, пока в наших с Ником паспортах стояли штампы, свидетельствующие о том, что мы муж и жена, ощущение, будто я вольна делать что захочу, было эфемерным. Но, тем не менее, мое нежелание видеть рядом с собой Никиту дало понять мне очень и очень многое.
Наша с ним свадьба была поспешной. Мы толком не узнали друг друга, и если в моем случае я готова была стать для мужа открытой книгой, то Ник предстал передо мной незнакомцем, о котором я толком ничего не могла понять по сей день.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Добрый день, — поздоровалась я с той самой соседкой, которая несколько дней назад встретила нас с Наташей в весьма боевом настроении.
— Добрый, добрый… — кивнула она, прищурившись.
— Вот видите, у меня все тихо, — не удержалась я от того, чтобы не вернуться к нашей беседе.
— Ну, поглядим-поглядим. Ежели что — мигом Анне позвоню.
Нахмурившись, я убрала ключи в сумку и прежде, чем за старушкой закрылась дверь в ее квартиру, поинтересовалась:
— Что за Анна, о которой вы говорите?
— Так хозяйка… ты у нее и живешь.
Я достала телефон и принялась копаться в фотографиях. Похоже, бабуля или чего-то не знала, или же впала в старческий маразм.
— Вот. Это мой муж, Никита. Он владелец этой квартиры, — сказала я, поворачивая экран с фото мужа к бабуле.
Она вцепилась в мою руку старческими пальцами, прищурилась еще сильнее и всмотрелась в изображение.
— Видела его, охламона! — выдала свой вердикт, и я с облегчением выдохнула. Но, похоже, рано. — Он тут и есть предводитель гулянок! Девки голышом, он средь них. А как я ему пригрозила милицией, он меня в квартиру впихнул! Кошке моей хвост прищемил, похабник!
Я поспешно высвободила руку и отступила в сторону лифтового холла. Сейчас мне не хотелось ни протестовать, ни доказывать старушке, что все не так, как она говорит. Похоже, я и впрямь стояла на пороге множества открытий, которые кардинально изменят мое представление о собственном муже.
— До свидания, — пролепетала я, после чего пулей выбежала из общего коридора.
Мне предстояло принять очень важное решение, и я уже знала, в чем именно нуждаюсь. В жизни врозь с Никитой как минимум. В том, чтобы начать заниматься своей жизнью и своим будущим. Ради себя и моего ребенка. И в том, чтобы в итоге перестать быть женой Никиты Вознесенского.
Однако с последним пунктом все было не так просто. Я не знала, как отреагирует Ник, когда я озвучу ему, что хочу развода. Вернее, я примерно представляла себе его реакцию и это меня пугало. Да и семья Вознесенских наверняка будет совсем не рада подобному исходу. Но я ведь не была их рабыней и имела право выбирать, как мне жить дальше, не так ли?
И даже если ребенок зачат от Ника, мы просто можем воспитывать его не будучи семейной парой. Эти мысли успокоили меня, хотя, я понимала, что в них есть нотки самообмана.
Бросив в тележку упаковку фетучини, я собралась домой. За те дни, что провела в одиночестве, успела записать несколько видео того, как готовила по рецептам. У меня имелось огромное желание попробовать вести свой кулинарный блог, но я не представляла, как на это отреагирует Никита. Хотя, кому я лгала? Я знала — он придет в бешенство, когда ему доложат о том, что его жена «засветилась» на экранах видеохостинга.
В общем и целом, пока я не решу вопрос с нашей дальнейшей совместной жизнью, такие шаги предпринимать нельзя.
Вернувшись домой, я разобрала пакеты с продуктами, параллельно продумывая, как посвящу вечер освоению нового рецепта. В планах было столько всего интересного, включая идеи о собственном ресторанчике, что я буквально жила этими мыслями.
Когда все покупки были разложены, я взяла телефон и набрала номер свекрови. С тех пор, как мы виделись в последний раз, я пыталась дозвониться до Ольги Станиславовны трижды, но она ни разу не ответила на мой звонок. С одной стороны — это успокаивало. Случись что с Сашей за эти дни, мне бы обязательно сообщили, а не молчали. С другой — без новостей об Алексе было как-то тревожно, а ехать самой в больницу пока не представлялось возможным. Там вполне можно было встретить Никиту, да и чем я могла помочь, пока Саша был без сознания, не знала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я собиралась отправиться в душ, когда раздался звонок в дверь. Нахмурившись, посмотрела на часы, гадая, кто мог ко мне приехать днем. Это явно был не Ник, он не уставал повторять, что работает допоздна, не покладая рук.
