Эльвира и Катя плескались недалеко от берега. Возвратившийся к берегу Корнышев обнаружил их беспечно болтающими – они явно нашли общий язык и им было хорошо вдвоем. Катя смеялась чему-то искренне и казалась счастливой. Корнышев угадал в ней то счастливое состояние, в котором он и сам пребывал.
Он вышел из воды, пошел к машине, ступая по горячей гальке, и вдруг услышал, как трезвонит его мобильник. Чертыхнувшись, Корнышев добежал до машины, взял трубку в руку.
– Алло!
Голос Горецкого:
– Где ты пропадаешь? Я стою на этом перекрестке и вызваниваю тебя давным-давно!
Корнышев быстро пошел к воде, одновременно говоря в трубку:
– Илья! Не отключайся! Просто держи трубку в руке и ничего не говори! Дай послушать звуки Москвы!
– Соскучился? – засмеялся Горецкий. – Ностальгия замучила?
– Это не для меня! Все, молчи!
Катя уже увидела входящего в воду Корнышева с мобильником в руке, и лицо у нее стало серьезное-серьезное, будто она и не смеялась только что. Корнышев протянул ей трубку со словами:
– Мой товарищ сейчас стоит на перекрестке Башиловской и Нижней Масловки, и держит свой телефон включенным специально для вас.
Катя прижала к уху мобильник. Она стояла в воде Средиземного моря, и ей до берега было десять метров, до города километров пятнадцать, до ближайшего аэропорта пятьдесят, до ближайшего побережья Турции двести километров, а до Москвы – несколько тысяч, но на самом деле сейчас она была в Москве. Шум машин – одна, другая, третья. Большая машина, наверное, грузовик – потому что громче остальных. Где-то далеко – звук сирены. Автомобильный сигнал. Женщина прошла мимо, слышен стук каблучков. Катя слушала зачарованно, будто это были не городские шумы, а звуки волнующей душу музыки. И когда это волшебство закончилось и мобильник оказался в руках Корнышева, Катя еще какое-то время стояла оглушенная и неподвижная, не желая возвращаться в действительность из далекой и желанной Москвы, и очнулась только через некоторое время.
– А хотите, я тоже устрою для вас сюрприз? – спросила она, скользнув по «супругам» шальным взором.
В ее глазах прыгали озорные чертики, и она казалась счастливо-возбужденной.
– Мы сейчас здесь, – повела рукой вокруг Катя. – Море, пляж, очень жарко… А через сорок минут уже будем в горах! Хотите? Прохладно! Воздух пахнет сосной! Много деревьев и много тени!
Корнышев с сомнением посмотрел на Катю. Она истолковала его взгляд по-своему, засмеялась.
– Не верите, что я за сорок минут привезу вас в горы? Время пошло! Вот там можно переодеться!
Показала рукой на душевые кабинки рядом с рестораном.
– Скорее!
И первой побежала к кабинкам. Эльвира посмотрела на Корнышева, что-то угадала в его поведении и спросила:
– Что-то не так?
Наверное, она имела в виду себя.
– Нет, ты все делаешь правильно, – успокоил ее Корнышев. – Просто девчонка с этими своими горами придумала некстати.
– Почему? – не поняла Эльвира. – Занятно! Только что плескались в море, а вот мы уже в горах…
– Через четыре часа мы уже должны сидеть в самолете!
– «Мы» – это кто? – поразилась неожиданной новости Эльвира.
– Я, ты и Катя!
– Ты шутишь?! – еще больше поразилась Эльвира, отчего впервые за все время сказала Корнышеву «ты».
– Нисколько.
– А Катя знает?
– Нет!
Эльвира посмотрела на Корнышева так, словно только что обнаружила у него помутнение рассудка, но вслух ничего такого она сказать не решилась и только спросила со вздохом:
– И куда же ты собираешься лететь?
– В Москву, разумеется.
* * *
Если бы Катя просто гнала машину по шоссе, так и то можно было убояться, но она еще и тараторила без умолку, время от времени оборачиваясь к сидящему сзади Корнышеву и отвлекаясь от дороги, и в какой-то момент Корнышев даже подумал, что добром этот их раллийный бросок в горы не кончится.
– Катя! – осторожно сказал он. – Мы вообще-то никуда не торопимся.
– Как же не торопимся! – не согласилась Екатерина. – Сорок минут! На кону моя репутация!
И она засмеялась беззаботно-счастливо.
Пока дорога была относительно ровной и прямой, а горы виднелись где-то впереди, Катино лихачество можно было терпеть, но горы в действительности оказались как-то совсем близко, лента шоссе потянулась вверх и запетляла, прямых участков уже почти не было, зато стали встречаться серпантины, а Катя будто и не заметила случившихся в рельефе изменений и гнала машину, притормаживая только непосредственно перед очередным поворотом.
– Горная гряда Троодос, – скороговоркой многоопытного гида тараторила Катя. – Протянулась с запада на восток. Здесь находится гора Олимпос, самая высокая точка острова. Высота Олимпоса – одна тысяча девятьсот пятьдесят один метр над уровнем моря. Где тут у нас уровень моря, мы с вами только что видели на пляже, а сейчас вот будем на Олимпосе, так что получается, что за сорок минут мы поднимаемся на два километра ближе к небу…
Они проскакивали деревушки, где не было людей, изредка им навстречу выныривали из-за поворотов машины, а один раз вывернул неповоротливый туристический автобус, такой огромный, что с ним просто невозможно было разъехаться на узкой горной дороге, но Катя каким-то чудом проскользнула в узкое пространство между бортом автобуса и вертикально топорщившейся стеной скалы, продолжая просвещать своих потерявших дар речи попутчиков:
– С давних пор в горах Троодос селились люди, которых привлекала относительная безопасность этих мест. Внизу, на побережье, бесчинствовали пираты, которые раз за разом разоряли прибрежные поселения. Кстати, может быть поэтому в горах так много монастырей. С одной стороны, конечно, ближе к Богу, но и то, что подальше от пиратов – это тоже, наверное, имело значение.
И когда далеко внизу, меж теснящихся гор, мелькал клочок побережья, там угадывались береговая полоса и бирюза морской воды, и Корнышев удивлялся тому, как далеко они успели уехать от моря.
– Здесь летом живет президент Кипра, – показала куда-то влево Катя. – И там есть дом, который своими руками строил Артур Рембо… Не тот Рембо, который в Голливуде, а тот, который во Франции поэт, – засмеялась Катя.
Она уже выключила кондиционер и открыла окна в машине, и в салон врывался прохладный, пропахший сосновыми иголками и смолой, удивительно вкусный воздух.
Дорога привела их к небольшому пятачку, свободному от леса, здесь теснились сувенирные лавки, была открыта пара ресторанов и стояли телефонные будки – старинные, какие Корнышев когда-то видел в Лондоне, только эти были не красные по-лондонски, а зеленые, но и здесь Катя не остановила машину, а погнала ее еще выше, и очень скоро впереди, на самой вершине горы, Корнышев увидел огромный белоснежный шар.
– Это английский радар, – сказала Катя. – Шпионят, в общем. Это и есть самая высокая точка Кипра, но туда нельзя.
Территория военной базы была огорожена, и у караульной будки стоял британский солдат, вооруженный автоматической винтовкой.
– Куда еще поедем? – спросила Катя.
Она готова была катать своих спутников хоть целый день.
– В ресторан, – предложил Корнышев. – Я видел здесь недалеко. Мы ведь без завтрака.
Вернулись к ресторану. Туристов здесь почти не было. Только пара старичков беззаботно-пенсионерского вида сосредоточенно поглощала овсянку с йогуртом.
Сделали официанту заказ. Корнышев попросил принести бутылку вина «Коммандария».
– Бутылку? – по-английски уточнил официант и красноречиво посмотрел на сопровождавших Корнышева дам.
– Бутылку, – невозмутимо подтвердил Корнышев.
– У нас только большие бутылки, – сказал официант. – Семьсот пятьдесят грамм.
– Это хорошо, – оценил Корнышев.
Озадаченный официант ушел.
– Надо было ему сказать, что мы из России, – улыбнулась Катя.
Улыбка у нее была счастливо-беззаботная.
– Я рассчитываю на вас с Эльвирой, – сказал Корнышев. – Вы ведь выпьете с нами? Я слышал, что кипрская полиция за умеренное потребление алкоголя за рулем не наказывает.
