Корнышев настоял на том, чтобы Катя осушила свой бокал до дна, попросил официанта принести еще одну бутылку «Коммандарии», которую он хотел взять с собой в дорогу. Расплатился с официантом. Кате, которую уже основательно развезло, Корнышев сесть за руль не позволил, усадил на заднее сиденье, и туда же посадил Эльвиру.
– Где ваш паспорт, Катя? – спросил Корнышев.
– В пе-перчаточном ящике! – ответила Катя и заливисто рассмеялась, обнаружив, что у нее заплетается язык. – И еще мне надо по-позвонить…
– Уж это непременно, – согласился Корнышев. – Из аэропорта. А сейчас мы спешим. У нас два часа до вылета.
* * *
Возвратившийся с Нижней Масловки Горецкий обнаружил Иванова все в той же комнате без окон под присмотром охранников. Горецкий выпроводил охранников. Сел за стол.
– Где я сейчас? – вдруг спросил Иванов.
– В смысле? – не понял Горецкий.
– Город какой? Куда это меня привезли?
– А вам не говорили разве?
– Нет. Все молчат. Сплошной секрет.
– Это Москва.
– Москва, – пробормотал Иванов, будто еще не до конца веря.
– Теперь-то вспоминаете? – с интересом посмотрел Горецкий.
– Чего? – озадачился собеседник.
– Свою московскую жизнь. Вы ведь когда-то жили в Москве.
– Да ну?! – изумился Иванов. – Что-то я не помню.
– Жили-жили, – сказал Горецкий уверенно. – На улице Нижняя Масловка. А потом квартиру продали и уехали на Кипр.
– Куда? – округлил глаза Иванов.
– Кипр – это остров такой, – терпеливо просвещал собеседника Горецкий. – И там вы работали вместе с Ваней Алтыновым. Ведь Ваню вы помните, правильно? – заглянул он в глаза Иванову.
И обнаружил, как потемнел взгляд собеседника. Иванов помрачнел прямо на глазах.
– Что вы помните об Алтынове? – гипнотизирующим голосом многоопытного психиатра произнес Горецкий.
– Я хотел его убить.
– Вы это точно помните?
– Да.
– А за что? – вкрадчиво спросил Горецкий.
Вот тут они раз за разом спотыкались. Иванов почему-то твердил, что он желал смерти Ивану Алтынову, но в чем заключалась причина такой его кровожадности – этого он объяснить не мог.
– Я не помню, – после долгого раздумья развел руками Иванов. – Вот хоть режьте меня!
– А он о деньгах знал?
– О каких деньгах? – посмотрел непонимающе Иванов.
– Вы на Кипре вообще чем занимались? – задал наводящий вопрос Горецкий.
– А чем я там занимался?
– Вы прокачивали через Кипр деньги. Прятали их.
– Зачем? – хмурился Иванов, явно не понимая, чего от него добивается этот человек.
– Вам поручили.
– Кто?
– Я не знаю, – честно признался Горецкий. – Но давайте будем считать, что это был президент.
– Президент? – не поверил Иванов.
– Или с президентом вы не встречались?
– Не-е, – замотал головой Иванов. – С ним не встречался.
– А с кем?
Иванов хлопал глазами и молчал. Было видно, что вопросы Горецкого неизбежно ставят его в тупик.
Зазвонил мобильный телефон Горецкого.
– Слушаю, Горецкий.
– Илья! Это Корнышев. Я лечу в Москву, у меня вылет через тридцать минут! Встреть меня в Шереметьево! Кататься будем всю ночь, так что будь готов! Это первое. Дальше. Район Хорошево-Мневники. Улица Нижние Мневники, ресторан «Ермак». Закрой его на сегодня, посади там пяток человек наших подсадных посетителей, чтобы никого из посторонних. Это второе.
– Это обязательно? – вздохнул Горецкий, который уже понял, что сегодня он себе не принадлежит.
– Со мной летит якобы моя жена, а на самом деле проститутка. Не хватало, чтобы ее кто-либо в ресторане случайно узнал. И теперь третье и самое главное. Я везу дочь Ведьмакина, предупреди Калюжного, может быть, он захочет на нее взглянуть.
– Как дочурка? – игриво осведомился Горецкий.
– Я бы женился.
– Как ее зовут?
– Катя.
– Катя, – эхом повторил Горецкий. – Красивое имя.
Он поднял глаза, увидел выражение лица Иванова – Ведьмакина и дрогнул.
– Что?! – спросил быстро.
– Катя, – произнес Иванов так, будто пробовал это имя на зуб. – Катя… Алтынов…
Он сфокусировал свой взгляд на Горецком и неуверенно сказал:
– Я его из-за Кати хотел убить.
– А кто такая Катя – вы знаете? – напористо спросил Горецкий.
– Нет, – покачал головой Иванов. – Не знаю.
* * *
Едва самолет поднялся в воздух, Катю стошнило.
– Ничего-ничего, – невозмутимо приговаривал сидевший рядом Корнышев, помогая своей незадачливой спутнице управиться с гигиеническим пакетом.
Потом он едва ли не на себе доволок до туалета Катю, которую не слушались ее собственные ноги, и лично умыл ее с нежностью и тщанием, словно был он заботливой мамкой. И по-прежнему он приговаривал:
– Ничего-ничего, так мы быстрее протрезвеем.
Катя норовила заглянуть в зеркало, но она сейчас была бледна и некрасива, и Корнышев пригибал ее голову к рукомойнику, чтобы она не испугалась собственного отражения.
Когда они вернулись на свои места, Катя очень быстро заснула, прикорнув на плече у Корнышева, и проспала весь полет. Очнулась она, когда самолет стал снижаться. Прильнула к иллюминатору. Уже можно было разглядеть внизу кубики домов, ниточки дорог и зеленые пятна лесных массивов.
– Прилетели? – спросила она недоверчиво.
– Сейчас будем в Москве.
– Что я наделала! – прошептала Катя.
Обернулась к Корнышеву, и он увидел ее испуганные глаза.
– Я боюсь! – сказала она.
– Чего?
Она нервно пожала плечом в ответ.
Самолет приземлился, подкатил к зданию аэропорта, вот-вот должны были подать трап, а протрезвевшая и раскаявшаяся в собственном безрассудстве Катя сидела, сжавшись в комок, и хотела бы, наверное, этим же самолетом немедленно улететь обратно на Кипр, но поправить уже ничего было нельзя.
Нахохлившаяся, как воробей, Катя в сопровождении Корнышева и Эльвиры дошла до зоны пограничного контроля, отстояла очередь, подала с обреченным видом пограничнику свой паспорт, и Корнышеву было видно, как она удивилась, когда ей вернули паспорт, предварительно шлепнув в него отметку о въезде в Россию. Дорога ей была открыта. Но ей не верилось, что все произойдет так прозаично и совсем не страшно.
Корнышев прошел погранконтроль. Катя уже успела пообщаться с таможенниками и дожидалась его в зоне прилета.
– Я в Москве! – произнесла она недоверчиво.
– Вот как все просто! – снисходительно сказал Корнышев.
– Я боялась!
– Чего?
– Того, что меня арестуют! – смущенно улыбнулась Катя.
Корнышев рассмеялся ей в ответ.
– Чепуха! – сказал он. – Вы прилетели в лучший город на Земле, и здесь не может быть плохо!
– Это правда! – счастливо зажмурилась Катя.
К ним присоединилась Эльвира.
– Можем ехать, – сказал Корнышев.
Горецкий их уже ждал. Он вынырнул из-за спин таксистов, очень натурально изобразил радость от встречи с «семейством Корнышевых», Корнышеву пожал руку, Эльвире бросил короткое и свойское «привет!», а Кате поцеловал ручку, чем поверг ее в смущение.
– Это мой друг, – представил его Корнышев. – Зовут Илья. И он сегодня всю ночь будет катать нас по Москве.
– С удовольствием! – изобразил энтузиазм Горецкий.
Когда Катя уже села в машину, Горецкий, пользуясь тем, что Катя их не слышит, шепнул Корнышеву:
– Похожа на отца!
Корнышев кивнул в ответ.
– Калюжный нас ждет, – сообщил Горецкий.
– Где?
– В «Ермаке».
Но сначала, как и обещал Корнышев, они отправились на Нижнюю Масловку. Катя смотрела вокруг широко раскрытыми глазами. Вокруг было так много интересного, чего никогда не заметит москвич и что способен оценить только тот, кто уже не надеялся когда-нибудь снова увидеть Москву. Здесь все машины были с левым рулем и двигались они по правой стороне дороги. Здесь на автобусных остановках стояли бледнолицые люди и среди них не был ни одного киприота. Здесь на рекламных щитах все было написано по-русски, а уже успевшие позабыться названия улиц и объектов на дорожных указателях звучали чарующей музыкой:
