class="p1">— А я думал о косынке, которую ты собиралась купить с получки.
— Не пришлось, — глубоко вздохнула Наташа.
— Так вот же она, Наталка! — Тимофей набросил на плечи девушке голубую прозрачную ткань…
Н. КУРОЧКИН,
подручный сталевара.
АВАРИЯ
Глава 1
Неширокая речка, изогнувшись дугой, прячется за кустами ивняка, пучками сбегающего к воде, узким серпиком бежит дальше за кустами, вьется серебристой змейкой меж невысоких холмиков, потом совсем растворяется в той стороне степи, где распыленным пятном повис над городом дым.
Город не виден отсюда. Кончики мартеновских труб да макушку горы Магнитной можно заметить только с вершины хребта, который круто вздымается по ту сторону речки.
Михаил глядит на вершины и почему-то вспоминает Галину. В сердце сразу просыпается грусть, потому что она, кажется, вовсе не обращает на него внимания…
Понятно, это из-за Кости Снегирева, сталевара с соседней печи. Как же! Снегирев — заметная фигура. О нем говорят на каждом собрании, большая его фотография висит на Доске почета около первой проходной на Комсомольской площади и глядит на прохожих немного печальными глазами.
У Снегирева аккуратный домик в Правобережном районе города, там он живет со своей матерью, сухонькой и разговорчивой старушкой, она обычно угощала Михаила клубничным вареньем, огурцами со своего огорода и рассказами о житье-бытье, когда он приходил к Снегиревым в гости.
Но с тех пор, как в цехе появилась Галина, Михаил перестал бывать у Снегиревых, потому что Костя начал уделять ей подозрительно много внимания: идя на занятия в вечерний техникум, заходил за ней, хотя для этого приходилось делать большой крюк, и не кто иной, как он же первый предложил избрать ее комсоргом в третьей бригаде.
И при встрече с Костей Михаил хотя и здоровался как обычно, кивком головы, но уходил своей дорогой.
Кусты мягко шелестят, из листьев высовывается на полянку крупное лицо с длинным и горбатым носом. Это Петька Цветочкин, подручный Михаила. Он окидывает полянку серыми хитроватыми глазами и, заметив Михаила, который сидит на траве, привалившись спиной к баяну, говорит ехидно:
— Ага, значит, вот ты где… Неплохо устроился.
И вдруг кричит в кусты:
— Жарь, братцы, сюда, нашел!
— Что ты орешь, черт курносый! — досадливо ругается Михаил, но Петькина физиономия уже исчезает. «Вот приведет сейчас всю ораву — играй! Очень интересно… И отказаться неудобно. Не перепрятаться ли…»
Но поздно. На полянке несколько парней и девушек по-праздничному одетых в разноцветное. Полянка как-то сразу делается меньше, наполняется разноголосым говором и смехом.
— Песню, — заявляет Петька. — Песню сыграй, Михаил, «Ой, летят утки и три гуся»…
— Вальс, вальс! — наперебой кричат девушки.
Михаил, вздохнув, берет баян, садится на кочку. Над кустами взлетают звуки вальса, привлекая на полянку все больше молодежи.
Галина стоит в стороне, разговаривая с крановщицей Машей, высокой черноглазой девушкой в соломенной широкополой шляпке, купленной вчера специально для массовки. Галина на целую голову ниже Маши. Тонкое цветастое платье мягко облегает ее, делает стройнее, легче.
К девушкам пробирается меж танцующих Костя.
Михаил знает, что Костя длиннорук и голенаст, но сейчас этого не видно: костюм песочного цвета, сшитый на заказ, скрадывает угловатость.
«Умеет одеваться, — думает Михаил. — Интересно, кого он пригласит?»
Костя приглашает Галину.
Галине, видимо, нравится танцевать со Снегиревым — она улыбается, и Михаилу опять становится грустно. Он плотно сдвигает мехи баяна, мелодия круто рвется.
— Устал!
Снегирев отводит девушку на прежнее место, шутливо-галантно раскланивается и уже больше не отходит, ожидая, когда Михаил заиграет снова.
«Как же — дождешься», — думает тот.
— Давайте споем лучше, — говорит он.
— Во! Это дело!
Петька рассаживает каких-то двух девушек, незнакомых Михаилу, садится сам между ними и немедленно выводит фистулой: «Ой, летят утки и три гуся».
Все знают, что Петька поссорился вчера с Машей из-за ее соломенной шляпки и теперь нарочно не обращает на нее внимания, хороводится с другими, чтобы показать характер…
— Нет, в самом деле, какую петь будем? — Михаил вопросительно глядит на Галину.
— «Сормовскую», — предлагает Маша.
— «Едут новоселы»! — кричит кто-то.
— Ты, как обычно, всегда в стороне, — тихо произносит Галина, обращаясь к Косте. Тот бросает на девушку вопросительно-испытующий взгляд и быстро отводит глаза.
— Голоса разделились, — решает Михаил, — давайте для компромисса споем песню, которую я недавно слышал. Идет? И, не ожидая согласия, легко запевает.
Тихо звучит незнакомая мелодия. Чтобы запомнить напев, кто-то из девушек подпевает без слов.
Еще четыре года назад Михаил стал учиться в кружке баянистов при Дворце металлургов. С тех пор баян занимал его мысли и чувства.
Вот, может быть, поэтому его и опередил в сталеварном деле Костя Снегирев, который уже два года работает самостоятельно, в то время как он, Михаил Корзинкин, только месяц назад сварил свою первую плавку. Но зато это ему, а не Косте больше всех хлопают в концертах, да еще Галине, за то, что она так проникновенно читает поэму Пушкина «Братья-разбойники».
…Наверное, мягкие переливы песни заставили Галину положить голову на плечо подруге и чему-то тихо улыбаться.
Горестно вздыхает баян, песня крепнет, летит в степную ширь, потом снижается, затихая, чтобы слиться с одиноким негромким голосом:
Ты мне скажешь, какими путями
От тебя можно снова уйти,
Если та же стена между нами,
Если разные наши пути.
Михаил берет последние аккорды и встречается взглядом с Галиной.
И совсем ему не понятно, почему она так печально глядит…
— Эх, притихли, как на рапорте, а еще молодежь, — проговорил чей-то густой голос.
Михаил оглянулся и увидел, что на полянке рядом с Петькой сидит долговязый мастер Синебрюхов, с которым он недавно поругался.
Михаилу надо было заливать чугун, а Синебрюхов отдал его на другую печь.
— Ты пока не прыгай, — сказал он тогда. — Пусть другие варят, кто поопытней, а ты поддерживай.
Михаил возмутился, но как ни доказывал, ни ругался, ничего не добился.
— Чтоб у тебя в самом деле брюхо посинело, черт лупоглазый! — сказал он со злостью.
— Что? — грозно ощетинился мастер, и его подпаленные усы приподнялись. — На печи без году неделя, а указывать хочешь? Нос не дорос! Убирайся с печи сейчас же. Категорическим путем!
Начальник смены, круглолицый и полный, смертельно боявшийся всяких скандалов, чтобы успокоить вспыльчивого мастера, пообещал наложить на Михаила какое-то замысловатое взыскание, но Синебрюхов до сих пор косился на Михаила.
— Возьми-ка, Петр, машину, — сказал Синебрюхов, — тряхни стариной.
Петька, сдвинув на затылок клетчатую кепку, отчего растопырились вихорьки волос надо лбом, взял у Михаила баян, рванул «Подгорную».
Синебрюхов, пронзительно
