и он вопросительно потер пальцами.
Я сделал медленный вдох, свернув материю разума, однако грани восприятия пока оставались пустыми.
– Сколько?
– Шоколад нынче недешев, – невозмутимо заявил хозяин таверны.
Я кивнул.
Мужчина задумчиво поскреб подбородок, разглядывая то меня, то мою спутницу, на которой задержал взгляд надолго. Наконец повернулся ко мне:
– Тушеное мясо я приготовил из остатков, и все же получилось отличное блюдо. А хорошее мясо тоже дорого. – Он потихоньку прощупывал меня, полагая, что хитрость сойдет ему с рук. – Значит, на круг получается двадцать оловянных битов.
Он еще не договорил, а я уже твердо поднял руку:
– Насколько я помню историю Этайнии, вода здесь всегда подается бесплатно. Солюс обещал Антуану, что тот никогда не испытает жажды, и его обещание относится не только к этайнианцам. Солюс имел в виду каждого странника, пересекающего границу страны. Да не пересохнет твой язык, говорил он.
Трактирщик ощетинился и все же смолчал.
– Шоколад стоит пять битов за десять долек, то есть десять граммов. Так? – Я не стал дожидаться его ответа. – Не думай, я много странствовал с торговцами и кухню эту знаю превосходно. Для двух кружек ты и близко десяти долек не использовал. Мясо? Мясо неплохое, спору нет. Однако остатки – они и есть остатки. Специально для нас ты их не готовил – посетителей у тебя больше не было. Десять битов за все про все, и это неслыханная щедрость.
Глаза трактирщика превратились в узенькие щелочки, лоб пошел хмурыми складками. Челюсть его напряглась, и взгляда он от меня не отвел. Впечатляюще, однако меня подобными гримасами не испугаешь.
Через мгновение он вздохнул и протянул руку.
В кошель я не полез – вручил хозяину бронзовую септу. Люди порой странно реагируют на иностранные деньги, а местной валюты, кроме полученного от Дэннила гонорара, в кошеле у меня сегодня не было.
Глаза вымогателя загорелись, и он выхватил у меня монету.
Я чувствовал, как щелкают счеты в его голове.
– Очевидно, что я не из ваших краев, и все же должен тебя предостеречь: я знаю не только цену шоколада и мяса. Сьета?
Трактирщик скрипнул зубами, однако ответил почтительным кивком.
– Сьета.
Вытащив кошель, он выудил мелочь и, поджав губы, небрежно швырнул на стол десять оловянных битов. Зачерпнул еще горсть и еще, пока шестьдесят монет не усеяли всю поверхность столешницы.
– Дисфра э коми, баша…
Трактирщик затянул горловину денежного мешочка и ушел, всем своим видом показывая, что возвращаться к нам более не намерен.
– Можно было сократить счет еще больше, – воинственно заявила Элойн. Таким голосом легко снять стружку с деревянного стола.
– Ты поняла, что он сказал?
Я уловил смысл лишь одного слова из реплики хозяина заведения. Путешествовать мне приходилось немало, однако я никогда не ставил себе цель изучить этайнианский, поскольку местные жители прекрасно владели универсальным языком торговцев.
– Приятного аппетита, поганцы, – мрачно перевела Элойн.
– Ты ведь не этайнианка, – задумчиво сказал я и, собрав монеты, опустил их в карман плаща.
– Кто тебе сказал? – усмехнулась она, окинув меня холодным оценивающим взглядом.
– Нет, ты, конечно, можешь сойти за местную, однако смуглость – еще не доказательство происхождения. Мы оба не из Этайнии, и даже не из соседних с ней стран. Я знаю, где мои корни, а ты?
Элойн одарила меня сладкой улыбкой, по сравнению с которой горячий шоколад показался бы невыносимо горьким.
Я вздохнул и, признавая поражение, поднял вверх руки.
– Отлично. Раз так – давай вернемся к нашему разговору. Меняю свою историю на твою.
– Так ты предлагаешь начать с меня? – с притворным удивлением осведомилась Элойн.
Сыграла целую пантомиму, прижав руку к груди, и я невольно перевел взгляд с ее лица на шею. Во впадинке между ключицами скопилось несколько капель дождевой воды, сияя в свете свечей подобно драгоценному камню.
– Именно так, – плутовато ухмыльнулся я.
Знакомое представление… Впрочем, на этот раз я предпочел бы не говорить, а слушать.
– Не сомневайся, моя история тебя поразит.
– Только сам дьявол может так поступить с бедной женщиной.
– Ты ведь слышала легенды? Некоторые из них так и говорят: Ари – дьявол.
Я изобразил волчий оскал, и моя спутница опустила уголки губ книзу, явно стараясь не расхохотаться. Ее глаза сверкнули, и твердый локоток воткнулся мне под ребра.
– Ты прекрасно знаешь, что я знакома далеко не со всеми вариантами. А те, что помню, представляют тебя не с лучшей стороны. Например – рассказ о том, как ты получил вот это. – Она указала на мой плащ и зажала складку материи между пальцами. – Вроде бы он еще сырой после дождя, однако почему у меня на руке не осталось ни капли влаги?
– Стало быть, ты желаешь, чтобы я начал именно с плаща? – поддразнил я ее. – Хочешь знать, как он мне достался? Что ж, этот рассказ позволит многое понять о моей жизни, но далеко не все. – Я пожевал губами и поднял взгляд к потолку. Сделал паузу. Пусть немного позлится.
– С начала, пожалуйста.
Элойн запрыгала на стуле, словно ребенок, предвкушающий длинную увлекательную сказку. Сказку о моем прошлом.
У меня слегка потеплело на душе.
Каждый желает, чтобы его рассказ был не пустым звуком. Для этого требуется хороший, внимательный слушатель, который будет ахать и охать в самых важных местах. Нужно кое-что еще: условный собеседник не должен осуждать ваши грехи, особенно если те переходят допустимую грань.
Именно такого слушателя я надеялся найти в лице Элойн.
– Что ж, прекрасно. С начала – значит, с начала. Позволишь мне собраться с мыслями?
Я уставился вдаль, однако не преминул лукаво покоситься на свою спутницу, и та усмехнулась:
– Сколько я слышала подобных просьб! Вот только последующий рассказ оказывался уж совсем куцым, во всяком случае – на мой взгляд. – По ее лицу расплылась озорная улыбка. – На этот раз надеюсь, что твоя история будет длинной и занимательной.
Мои щеки невольно запылали.
Негоже великому сказителю терять самообладание. Я откашлялся и сложил материю разума – сперва в два раза, а затем в четыре. Каждая грань восприятия пока оставалась девственно чистой, словно новенький холст, установленный на мольберт живописца. Идеальное пространство, которое можно расцветить любыми красками, будь то история жизни или твердая вера, что позволит преобразить окружающую действительность.
В моем случае следовало запечатлеть на каждой грани другое место и другое время. Место, ни в каком смысле не сравнимое с Этайнией. Место, которое я мог назвать домом.
Двери таверны с треском распахнулись, и на пороге появилась троица. Похоже, вновь прибывшие не ведали другого занятия, кроме как травить невинных. В центре
