"Видел первого мародера. Молодой парень, одетый в две меховые куртки. Доказывал военному патрулю, что лечится таким способом от радикулита. Когда раскололи, признался: "Первый раз страшновато, а потом привычное дело. Выпил чарку - и пошел". Переступив инстинкт самосохранения. В нормальном состоянии это невозможно. Так наш человек идет на подвиг. И также - на преступление".
"Зашли в пустую хату - на белой скатерти лежит икона... "Для Бога", сказал кто-то...
В другой - стол накрыт белой скатертью... "Для людей" - сказал кто-то...
"Съездил в свою деревню через год. Собаки одичали. Нашел нашего Рекса, зову - не подходит. Не узнал? Или не хочет узнавать? Обиделся".
"В первые недели и месяцы все притихли. Молчали. В прострации. Надо уезжать, до последнего дня: нет. Сознание не способно охватить происшедшее. Не помню серьезных разговоров, помню анекдоты: "теперь во всех магазинах радиотовары", "импотенты делятся на радиоактивных и радиопассивных". А потом анекдоты вдруг исчезли..."
"В больнице:
- Мальчик умер, а вчера угощал меня конфетами".
"В очереди за сахаром:
- Ой, людцы, а сколько грибов в этом году.
- Они зараженные...
- Чудак человек... Кто заставляет тебя есть - насобирал, насушил и отвез на базар в Минск. Миллионером станешь".
"Можно ли нам помочь? И как? Переселить народ в Австралию или Канаду? Якобы такие разговоры где-то на самых верхах циркулируют время от времени".
"Для церквей выбирали место буквально с неба. Были явления церковным людям. Совершались таинства, предшествовавшие строительству. А атомную строили, как завод. Как свинарник. Крышу залили асфальтом. И она плавилась..."
"Читал? Под Чернобылем выловили беглого солдата. Выкопал землянку и год жил возле реактора. Питался тем, что ходил по брошенным домам, где сало найдет, где банку с маринованными огурцами. Ставил капканы на зверей. Бежал, потому что "деды" били "насмерть". Спасался - в Чернобыле..."
"Мы - фаталисты. Мы ничего не предпринимаем, потому что верим: все будет так, как будет. Наша история? На каждое поколение выпадала война... Кровь... Откуда нам быть другими? Мы - фаталисты..."
"Появились первые волкособаки, родившиеся у волчиц от собак, убежавших в лес. Они крупнее волков, не обращают внимание на флажки, не боятся света и человека, не идут на "вабу" (подражательный призывный клич охотников). И одичавшие кошки уже сбиваются в стаи и нападают на людей. Они все мстят нам. Память о том, как подчинялись человеку, служили ему, исчезла. А у нас стирается граница между реальным и нереальным..."
"Когда-нибудь найдут останки необычных захоронений. Кладбища для животных, на языке ученых - биомогильники. Современные капища. Там лежат тысячи расстрелянных собак, кошек, лошадей... И ни одного имени..."
"Вчера моему отцу исполнилось восемьдесят лет. Собралась за столом вся семья. Я смотрел на него и думал о том, сколько вместила его жизнь - ГУЛАГ, Освенцим и Чернобыль. Все выпало на время одного поколения. А он любит рыбалку... В молодости, обижалась мать, был ходок... "Ни одной юбки в округе не пропустил". И теперь, я замечал, как он опускает глаза, когда на встречу идет молодая, красивая женщина..."
"Зона - отдельный мир... Другой мир среди всей остальной земли... Придумали ее Стругацкие, но литература отступила перед реальностью..."
Из слухов:
За Чернобылем строят лагеря, в которых будут держать тех, кто попал под радиацию. Подержат, понаблюдают и похоронят.
Из близлежащих к станции деревень мертвых вывозят автобусами и прямо на кладбище, тысячами закапывают в братские могилы. Как в ленинградскую блокаду...
Несколько человек якобы видели накануне взрыва непонятное свечение в небе над станцией. Кто-то даже его сфотографировал. На пленке обнаружилось, что это парит какое-то неземное тело...
В Минске помыли поезда и товарные составы. Будут всю столицу вывозить в Сибирь. Там уже ремонтируют бараки, оставшиеся от сталинских лагерей. Начнут с женщин и детей. А украинцев уже вывозят...
Рыбаки все чаще встречают рыб-амфибий, которые могут жить и в воде, и на земле. По земле они ходят на плавниках - лапах.
Это была не авария, а землетрясение. В подземной коре что-то произошло. Геологический взрыв. Участвовали геофизические и космофизические силы. Военным об этом было известно заранее, могли предупредить, но у них все строго засекречено.
В реках и озерах стали вылавливать щук без головы и плавников. Плавает одно брюхо...
Что-то подобное скоро начнет происходить и с людьми. Беларусы превратятся в гуманоидов.
У лесных зверей - лучевая болезнь. Они бродят грустные, у них грустные глаза. Охотникам страшно и жалко в них стрелять. И звери перестают бояться человека. Лисы и волки заходят в деревни и ластятся к детям.
От чернобыльцев рождаются дети, но вместо крови у них течет неизвестная желтая жидкость. Есть ученые, которые доказывают: обезьяна потому стала такой умной, что в радиации жила. Дети, родившиеся через три-четыре поколения, все будут Эйнштейнами. Это космический эксперимент над нами...
Анатолий Шиманский, журналист
Монолог о тоске по роли и сюжету
Написали уже десятки книг. Толстых томов. Откомментировали. А событие все равно выше любого философского комментария. Как-то я услышал или прочел, что проблема Чернобыля стоит перед нами прежде всего, как проблема самопознания. С этим согласился, это совпало с моими чувствами. Я все время жду, что кто-то умный мне все объяснит... Как объясняют, просвещают меня насчет Сталина, Ленина, большевизма. Или без конца долдонят: "Рынок! Рынок! Свободный рынок!" А мы... Люди, воспитанные в мире без Чернобыля, живем с Чернобылем.
Собственно, я - профессиональный ракетчик, специалист по ракетному топливу. Служил в Байконуре. Программы: "Космос", "Интеркосмос" - это большой кусок моей жизни. Чудесное время! Даешь небо! Даешь Арктику! Даешь целину! Даешь космос! Вместе с Гагариным весь советский мир полетел в космос, оторвался от земли... Все мы! Я до сих пор влюблен в него! Прекрасный русский человек! С прекрасной улыбкой! Даже смерть его как-то отрежиссирована. Мечты о парении, полете, свободе... Это было чудесное время! По семейным обстоятельствам я перевелся в Беларусь, тут дослуживал. Когда я приехал... Погрузился в это чернобыльское пространство, оно откорректировало мои чувства. Невозможно что-нибудь подобное было бы вообразить, хотя я всегда имел дело с самой современной техникой, с космической техникой... Трудно пока произнести... Не поддается воображению... Нечто... (Задумывается.) А секунду назад казалось, что поймал смысл... Секунду назад... Тянет философствовать. С кем не заговори о Чернобыле, всех тянет философствовать.
Но лучше я расскажу вам о своей работе. Чем мы только ни занимаемся! Строим церковь... Чернобыльскую церковь, в честь Иконы Божией Матери "Взыскание погибших". Собираем пожертвования, навещаем больных и умирающих. Пишем летопись. Создаем музей. Одно время думал, что я не смогу, не с моим сердцем, работать на таком месте. Дали первое поручение: "Вот деньги и раздели их на тридцать пять семей. На тридцать пять вдов, у кого мужья умерли". Все они были ликвидаторы. Надо справедливо. А как? У одной вдовы - маленькая девочка, больная, у другой вдовы - двое детей, третья женщина сама больная, а та снимает квартиру, а еще у одной - четверо детей. Ночью я просыпался с мыслью: "Как мне никого не обделить?" Думал и считал, считал и думал. И не смог. Мы раздали деньги все поровну, по списку. Но мое детище - музей. Музей Чернобыля (Молчит) А иногда мне кажется, что здесь будет не музей, а похоронное бюро. Я служу в похоронной команде! Сегодня утром не успел пальто снять, открывается дверь, женщина с порога рыдает, не рыдает, а кричит: "Заберите его медаль и все грамоты! Заберите все льготы! Отдайте мужа!" Долго кричала. Оставила его медаль, оставила грамоты. Ну, будут они лежать в музее, под стеклом... Будут на них смотреть... Но крика, ее крика никто, кроме меня, не слышал, только я, когда буду раскладывать эти грамоты, буду помнить.
Сейчас умирает полковник Ярошук... Химик-дозиметрист. Здоровенный был мужик, лежит парализованный. Жена ворочает его, как подушку... Кормит из ложечки... У него и камни в почках, надо раздробить камни, а у нас нет денег, чтобы оплатить операцию. Мы - нищие, существуем на то, что кто подаст. А государство ведет себя как мошенник, оно бросило этих людей. Умрет - назовут его именем улицу, школу или воинскую часть, но это, когда он умрет... Полковник Ярошук... Ходил пешком по зоне и определял границы максимальных точек заражения, то есть человека в полном смысле использовали, как биоробота. И он это понимал, но он шел, начиная от самой атомной станции и по расходящемуся радиусу, по секторам. Пешком. С дозиметрическими приборами в руках. Нащупал "пятно" и движется вдоль границы этого "пятна", чтобы точно нанести на карту...
А солдаты, которые работали на самой крыше реактора? Всего на ликвидацию последствий аварии было брошено двести десять воинских частей, около трехсот сорока тысяч военнослужащих. Самое пекло досталось тем, кто чистил крышу... Им выдавали свинцовые фартуки, но фон шел снизу, а там человек был неприкрыт. Они - в обыкновенных кирзовых сапогах... В день по полторы-две минуты на крыше... А потом их увольняли из армии, давали грамоту и премию - сто рублей. И они исчезали на бескрайних просторах нашей родины. На крыше гребли топливо и реакторный графит, осколки бетона и арматуры... Двадцать-тридцать секунд, чтобы нагрузить носилки, и столько же, чтобы сбросить "мусор" с крыши. Одни эти специальные носилки весили сорок килограммов. Так что представьте себе: свинцовый фартук, маски, эти носилки и бешенную скорость... В музее в Киеве лежит муляж графита, величиной с фуражку, говорят, будь он настоящим, весил бы шестнадцать килограммов, такой он плотный, тяжелый. Радиоуправляемые манипуляторы часто отказывались выполнять команды или делали совершенно не то, так как их электронные схемы в высоких полях разрушались. Самыми надежными "роботами" были солдаты. Их окрестили "зелеными роботами" (по цвету военной формы). Через крышу разрушенного реактора прошло три тысячи шестьсот солдат. Спали на земле, они все рассказывают, как первое время в палатках бросали на землю солому. Брали ее тут же, со скирд возле реактора.
