Если Папайя уже познала радость любви, то Пентти не видит в любви никакого понта. Он, конечно, тоже мечтает о поцелуе, но несколько иного рода: Пентти хочет, чтобы все пассажиры трамвая поцеловали его в зад прямо сейчас. Его очень раздражает, что приходится ехать в общественном транспорте.
С утра окно модного авто Пентти сразу запотело от жаркого перегара. И он, помня о вчерашней бурной попойке, благоразумно решил оставить свою жоповозку в покое и пересесть на скотовоз, каковым считал трамвай.
К тому же Ментти наложил на его «мазератти» арест за проблесковые маячки, тонированные стекла и кузов, опущенный почти до земли. Но надо же человеку хоть чем-то выделяться из быдла на колесах!
«Ну разве это не скотовозка?» – презрительно озирает салон Пентти. Вот совсем рядом сидит вонючая Ульрика. Наверняка везет в авоське свои анализы в больницу. А рядом с Ульрикой стоит едкая Курве.
Сбоку от Ульрики стоит Минна и машинально трогает шишечку на груди. Она хоть и моложе Ульрики и Курве, но тоже едет на обследование в городскую больницу, к Эску Лаппи.
А Ульрика везет в баночке вовсе не анализы, как подумал Пентти, а еду для своего дорогого супруга. Для того чтобы побаловать его свежим, с пылу с жару борщом, она встала сегодня ни свет ни заря.
– «Липовая аллея!» – объявляет остановку Риксо и открывает двери, отчего Пентти еще больше морщится. Да и другим пассажирам это не приносит облегчения.
Биотуалет в Липовой аллее поставили дверями к остановке. И теперь запах бьет в нос и создает чувство неловкости. А Пентти опять подозрительно косится на пожилых попутчиц.
На следующей остановке «Еловый сквер» это чувство неловкости только усиливается, а в салоне трамвая становится совсем тесно и душно, потому что в заднюю дверь трамвая залезает алкоголичка Синника. Неведомо, под каким забором и с кем она валялась, но на плаще ее присутствует огромная коровья лепешка. Завидев это, добрая половина пассажиров кидается в переднюю часть салона.
От этого становится еще теснее, что влюбленному Осмо только на руку.
– Не отталкивайте человека, – протерев запотевшие очки, говорит согражданам Осмо, желая выглядеть благородным в глазах Минны. – Она же к вам со всей душой. Она такой же человек.
– Мы это чувствуем, – зажав нос, отзывается Пентти. – Хорошо чувствуем, что она тоже человек.
– Она же вся в говне! – разобравшись и вспомнив нужное слово, визжит блондинка Лямпи. А гламурные Хилья с Вильей схватились за головы и стали подпрыгивать, словно услышали страшное слово «мышь».
– А ну цыц, мыши! – грозно кричит Синника. – Возомнили тут о себе невесть что. Я тоже когда-то была молодой и красивой! А теперь вот сплошная старая развалина. Недалек час, когда и вы станете такими же. Время не остановишь!
– Не визжите так, – флегматично произносит философ Аско. – В той или иной степени мы все в говне.
12
На краткую панику в салоне не обращают внимания только видавшие виды старики. Они, как им и положено, говорят о детях и внуках, о собачках и кошках, о болезнях и смерти.
– Что вы там везете за пазухой? Неужели кисочку? – спрашивает у Минны Пяйви худая горбатая тетка в стоптанных черных сапогах и с жидким пучком на голове.
– Кто знает, кто знает… – невесело улыбается Минна. – Может, и мышку.
«И чего это она так наминает свою грудь, – возбужденно спрашивает себя Осмо, глядя на Минну. – Неужели хочет соблазнить меня своими крепками репками?»
Вторую неделю Осмо одолевают приступы кашля и вторую неделю не покидает ощущение, будто вокруг происходят некие тектонические сдвиги. Какие-то легкие толчки не давали ему заснуть. Вот и сейчас, стоило трамваю качнуться, как Осмо почувствовал, что происходит нечто необратимое.
В магазине «Детский мир и рыбки» в очереди за французскими багетами, похожими на лыжи Яли Иккаренена, Минна задела Осмо локтем, и это стало началом начал. А уж если она вас нечаянно локтём заденет, то не миновать тектонических сдвигов, потому что какой мужчина в Нижнем Хуторе не мечтает тайком, чтобы Минна случайно его задела локтем или коленкой. Ведь у Минны такая прекрасная улыбка! Не то что у злой стервозы Курве.
Выйдя из гипермаркета, Осмо увидел, как Минна с полными авоськами снеди протискивается в трамвай. Приревновав ее ко всему салону трамвая, Осмо вскочил на подножку вагона и поспешил протиснуться к ней поближе. Тут на его счастье трамвай резко тронулся, и Минна, качнувшись, коснулась Осмо мягким бедром. Без всяких там клубов Осмо очутился на вершине блаженства. Но как ему теперь унять любовную дрожь в коленках?
– Не толкайтесь тут, – прикрикнула на Осмо старуха Курве, до которой дошла вибрация, охватившая Осмо с ног до головы. Любовные токи, время от времени проходящие через салон, не дают покоя и ей.
– Да я стою смирно, никого не трогаю, – потупился Осмо и зачем-то добавил: – Меня тоже толкают.
– Как же, смирно! – не унимается Курве. Ей досадно: она претендовала на освободившееся теплое местечко, но не успела занять. – Вы меня сейчас так пихнули, что я еле на ногах устояла.
– Повторяю: я никого не трогаю. А вам стоит подлечиться на «Июльских днях», – дает Осмо достойный ответ. – Вам, кстати, сейчас выходить.
– Вам самим нужно тут подлечиться, – шамкает Курве беззубым ртом. – Беспокойный вы слишком.
13
Но у психбольницы на «Июльских днях» никто не выходит, хотя от поездки у всех стресс, а многие находятся уже на грани нервного срыва.
Более того: в последний момент в вагон заскакивает Вестте, что приводит кондуктора Пелле в бешенство и замешательство одновременно. С одной стороны, она как кондуктор должна потребовать оплатить проезд и, если тот не заплатит, вывести «зайца» из салона. С другой – все осудят ее за бессердечие. Дело в том, что Вестте – маленький братишка Ристо, мужа Пелле. Но поскольку он полоумный, Пелле убедила мужа отдать Вестте в интернат для дефективных детей.
Но Вестте не хочет учиться в интернате. Он, как и все взрослые, хочет крутиться, словно белка в колесе, превращая время в деньги. Снова и снова убегая из интерната, Вестте вместе с Аско и Алко рыщет в городском парке «Дубки». И если стеклотару и алюминиевые пивные банки забирают себе Алко и Аско, то жестяные крышки-пробки достаются Вестте.
Пробки Вестте подкладывает под трамвайные колеса, и, когда трамвай их расплющивает, они становятся похожими на монетки. Это сакральное алхимическое превращение неблагородных металлов в деньги волнует Вестте так сильно, что он чувствует себя весьма значимым человеком.
Ведь теперь Вестте ничем не отличается от старшего брата Ристо. А значит, он имеет право вернуться домой на трамвае. На том самом, на котором его отвезли в интернат. Вот сейчас кондуктор Пелле подойдет к нему с просьбой оплатить билет, а он сразу предъявит ей все свои сокровища. И тогда уже Пелле не будет цедить сквозь зубы, что Вестте, мол, дармоед, что сел к ним с мужем на шею, что жрет и катается бесплатно.
«Может быть, тогда, – мечтает Вестте, – Пелле смягчится и даже разрешит мне пожить дома».
Пелле требовала от своего мужа только одного – денег, а Ристо и не сопротивлялся. Каждый божий день он ходил на работу, а в выходной садился на трамвай и ехал в городской парк «Дубки» или в Еловый сквер, или на Липовую алею, где собирал, не разгибая спины, водянику и голубику. На работе, в лесу, Ристо собирал морошку-денежку, а в городском парке – ягоду круплянику (или барашки), ту же землянику, но только крупнее и слаще. Но это летом, не сейчас.
И всё бы ничего, так бы и текла по губам незатейливая жизнь Ристо и Пелле, если бы Пелле не относилась с предубеждением к братишке мужа. Будто он много ест, когда приходит из интерната в гости.
14
То, что Пелле не спешит подходить к Вестте, дает передышку охраннику Охре, который изо всех сил ежится и кукожится, стараясь, чтобы кондуктор его не заметила. А уж если заметит, пусть лучше примет за старика и не требует оплатить проезд. Охре сидит, весь съежившись и наершившись.
«Будешь тут ежиться и кукожиться, – оправдывает свою мелочность Охре, – когда для тебя обед за сто марок – дорого. Когда детям сапоги покупают за пятьсот, потому что за семьсот – непосильная нагрузка для семейного бюджета. Когда лишних двести в счете за электричество – повод для банкротства и нервного расстройства. Детям разве объяснишь, что можно ходить голым и голодным, а все равно быть счастливым?»
Охре работает вышибалой в ночном клубе «Вершина блаженства» и потихоньку охреневает. График работы у него – сутки через трое. Там, в «Вершине блаженства», он чувствует себя королем и хозяином положения целые сутки, но в трамвае номер один его не видно и не слышно.
Если Охре сидит ниже травы и тише воды, то бизнесмен Вессо Хаппонен, наоборот, дышит полной грудью. Он в последнее время полюбил ездить в общественном транспорте. Здесь он чувствует себя в социуме, как рыба в воде.
