Крылья
Мария Валентиновна Герус
Иллюстратор Максим Юрьевич Селиванов
Иллюстратор Константин Валерьевич Герус
Иллюстратор Татьяна Константиновна Герус
Редактор Анна Николаевна Ноздрачева
© Мария Валентиновна Герус, 2017
© Максим Юрьевич Селиванов, иллюстрации, 2017
© Константин Валерьевич Герус, иллюстрации, 2017
© Татьяна Константиновна Герус, иллюстрации, 2017
ISBN 978-5-4483-9156-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От автора
О тёмных магах и некромагах, о благородных вампирах и добрых оборотнях, о кровавых разборках и белых пушистых орках, о монстрах-переростках и избранных подростках в этой книге рассказано не будет. Непродвинутый, глубоко несовременный автор не разделяет модного мнения, что зло – это такое сложное, неоднозначное добро, и серьёзно убеждён, что умение лечить и учить гораздо важнее умения проклинать, убивать и калечить.
Книга все ещё у вас в руках? Быстренько положите её на место и вернитесь к своему компьютеру. Или попробуйте открыть и узнать что-нибудь о свойствах крыльев и о загадочных крайнах, которых на самом деле, конечно же, не существует.
Часть 1. Падение
Глава 1
Его прозвали Королём крыс. Или просто Крысой. Хотя на крысу он совсем не похож. Долговязый, тощий, прямой, как столб. При такой худобе одежда должна болтаться как на вешалке, но куртка, серая не то от пыли, не то от перхоти, и бриджи, заправленные в узкие остроносые сапоги, сидят на нём плотно, как вторая кожа. Казённую алую мантию он просто набрасывает на плечи, и каждому ясно, какое всё это старое, засаленное и потёртое. Есть у него под курткой рубашка или нет? Должно быть, нет. Волосы гладко зачёсаны назад и завязаны туго-натуго, аж кожа на лбу натянута. Хотя чему там натягиваться, он и так похож на череп, дальше некуда. Вместо щёк – ямы, глаз не видно под тяжёлыми веками, подбородок выпирает, скулы торчат.
Скелет. Мёртвая голова. Самое подходящее для него прозвище, если бы не причёска. Хвост длиннее, чем у городских щёголей. Те тоже сейчас норовят отрастить хвосты ниже пояса. Ничего не поделаешь, мода. Но щёголи свои волосы хотя бы иногда моют. Моют, расчёсывают, завивают, подвешивают на концах локонов драгоценные бирюльки. А наш Крыса? Чем у него хвост завязан? Бархатной лентой со стразами? Шёлковым шарфом с вышивкой? Кожаным ремешком с изящным тиснением? Н-е-е-т… Шнурком от ботинка. Скрученным таким шнурочком с торчащими на концах нитками. Из-под шнурка топорщится нечто вроде перьев мокрой вороны. Сивые лохмы лежат на плечах неопрятной мочалкой. Мочалка постепенно сужается книзу, так, что ниже пояса мотается одинокая сальная прядь, как две капли воды похожая на скользкий крысиный хвост.
Варка как-то окунул этот хвостик в чернильницу. Уж очень соблазнительно тот болтался. Но что последовало потом… До этого они не знали, что может сотворить с человеком Крыса. При одном воспоминании Ланка зажмурилась. Кры-ы-ыса. Его Величество Король крыс. – Илана Град, встаньте.
Ланка дёрнулась так, что чуть не опрокинула чернильницу. Хорошо, Варка подхватил. Пришлось встать. Кажется, она слишком долго пялилась на несказанную красоту Крысёныша. Он заметил, но не оценил. – Илана Град, будьте добры, покажите ваши записи.
Ах, записи? Да пожалуйста, сколько угодно. Портретов прапорщика Алекса она в этой тетради больше не рисует, переписку с Варкой не ведёт. Наоборот. Там даже написано кое-что. Тема урока и всякое такое. – Илана Град, что такое анафора?
Ланка обречённо уставилась в тетрадь. Никакой афонары, или как её там, в тетради, конечно, не было. Варка, застыв как памятник и глядя строго перед собой, пытался что-то подсказать углом рта. Разобрать было ничего нельзя, но смелость Ланке понравилась. Варка вообще человек отчаянный. Знает, что Крыса его терпеть не может, а не боится. – Хелена Фам, встаньте и повторите, что я говорил об анафоре.
Щуплая востроносая Фамка вскочила и пропищала как по—писанному: – Анафора – есть единоначалие или повторение начальных отрезков речи, состоящих из двух и более слов, дабы придать тексту связность и ритм.– Хелена Фам, Илана Град. Садитесь. Ваши успехи будут отмечены в матрикуле.
Илана с облегчением села. Пусть отмечает, что хочет. На Фамку она почти не сердилась. Фамка – нищета убогая и деваться ей некуда. Не будет учить – живо вылетит из Лицеума.– Итак, анафору используют для того, чтобы… – забубнил Крыса, удаляясь в сторону восточного окна. – Плюнь и забудь, – прошептал Варка, – щас мы ему устроим.
«А кто бросит? – застрочила в тетради Илана, изображая крайнее прилежание, – ты?» – Не, Илка. Про розмарин помнишь?
Илана кивнула и осторожно покосилась на Илку. Пользуясь тем, что Крыса был далеко и, задрав подбородок, таращился в восточное окно, Илка широко улыбнулся и многозначительно похлопал по плотно закупоренному кругленькому горшочку.
Горшочек отозвался тихим гулом. Илка осторожно засунул его поглубже в торбу. Крыса отвернулся от окна и с отвращением уставился на класс. Впрочем, он всегда смотрел на учеников как на скопище дохлых мух.
Илана поспешно склонилась над тетрадью. Толстая коса сползла с плеча. Золотистые локоны вились по щекам и стройной смуглой шее, сияли под осенним солнцем как сверкающая корона. Илка зацепился взглядом за утонувшее в золотом тумане нежно-розовое ушко и принялся страдать. Вникать в бормотание Крысы о роли анафоры это не мешало.
Скрипя пером и тяжко вздыхая, он размышлял о своей несчастной доле и прекрасной, но, как оказалось, на редкость тупой Ланке. Такая же дура, как все бабы. Все, как козы, в Варку влюблены. А он и рад… Котяра весенний. Чего они в нём находят? Мужчина должен быть крепким, солидным, основательным. Илка повёл пухлыми плечами, плотно обтянутыми чёрной саржей, незаметно согнул левую руку. На руке явственно обозначились мускулы. Даже под курткой видно… И отец у него гораздо богаче, чем у Варки. Городской старшина его отец. Это вам не кошкин хвост. А Варкин – всего лишь старшина цеха травников. Но она с этого года всё к Варке липнет. Ах, высокий! Ах, стройный! Ах, белокурый!
Илка с ненавистью покосился на Варкину спину, покрытую плащом прямых, очень светлых, почти белых волос. Ага-ага, страсть как красиво. Вон какие лохмы отрастил. И не придерёшься, всё по правилам, точно на ладонь ниже линии плеч.
Илка почесал свою собственную шевелюру, которая никак не желала изящно спадать на плечи, а почему-то всё время норовила притвориться копной сена. Во как, у кого-то копна, а у кого-то не волосы, а русалочьи локоны, не глаза, а синие очи, нос прямой, щёки загорелые, и, как назло, ни единого прыща. Мать ему, должно быть, настой от прыщей варит. Губы розовым бантиком, на левой скуле родинка… Девка, как есть девка.
Будто прочтя его мысли, Варка, не оборачиваясь, показал кулак. Кулак был не очень крупный, исцарапанный, в цыпках, но в его крепости и силе удара Илка убедился самолично. В прошлом году они то и дело дрались. Дрались по любому поводу, из-за Ланки, из-за Петкиной Светанки и просто так. Побить Варку было трудно, а в одиночку почти невозможно. В драке синеглазый красавчик зверел. Он никогда не убегал, никогда не орал: «Нечестно, трое на одного!» Да он и на четверых как-то раз бросился с боевым воплем. Во дурак-то. Отметелили его тогда как следует, целую неделю потом дома провалялся. Ему ещё повезло, что отец у него травник.
Но это не помогло. Ланка всё равно к нему липнет. И Светанка… И Фионка… И прочие курицы. Дружкам Илки надоело ходить в синяках, они начали роптать, и Илке пришлось прекратить военные действия. Теперь они сохраняли вооружённое перемирие, но Илка чувствовал, что долго не выдержит.
Впрочем, нынешний акт возмездия, последний отчаянный шаг в борьбе с ненавистным Крысой, был задуман совместно. Как бы то ни было, а от Крысы они сегодня избавятся. Хотя бы на время. План Илка придумал сам. Хороший план, почти безупречный. Варка, который лазит как ящерица, раздобыл начинку для горшка. Розмарином от него потом несло как от городского франта перед Купальским балом. Но без розмарина ничего бы не вышло.
А Илка вызвался бросить. Во-первых, затем, чтобы показать Ланке, что он ничуть не хуже Варки. А во-вторых, он всё-таки сын городского старшины, из Лицеума его всё равно не выкинут. Он же не Фамка какая-нибудь убогая.
***
Лицеистку Хелену Фам мутило от голода. Мутило так, что наполненные бледным светом высокие окна медленно плыли перед глазами, а белый купол потолка плавно вращался, тихо затягивая в беспамятство. Так уже бывало. Но дома, в Норах. Здесь в обморок падать никак нельзя… Хуже всего было то, что из Илкиной торбы нестерпимо пахло пирогами. Маслом пахло, капустой, луком, тушёнкой с домашними специями. Да ещё этот горшочек с круглыми аппетитными боками. Что в нем? Обычно в таких держат сметану. Или домашние сливки. Или розовое желе из трав и ягод. Рот медленно заполняла жгучая голодная слюна. Последний раз Фамка ела позавчера. Обедала, если можно назвать обедом полфунта чёрных бобов, сваренных почти без соли и очень скудно сдобренных конопляным маслом. На этом еда в доме кончилась.
