Он так и не вернулся. Я так и не знаю, успел ли он добраться до убежища. Надеюсь, успел.
* * *
В конце недели замкнуло проводку. Это случилось почти на закате; не помню, кто выбил дверь, взял меня за шкирку, вытащил на улицу. Сама я так и сгорела бы – я жила только своими закатами. Огонь сожрал деревянный дом, как сено. Вы будете смеяться, но я была благодарна. Нельзя, чтобы что-то заканчивалось лишь наполовину, – ас той стороны всё уже завершилось пламенем.
Этот пожар не был похож на тот: я слышала его, чувствовала его жар, он мог опалить мне волосы, подойди я ближе, – но я как будто снова была в его сердце. Молча стояла. Не включить свет. Не отменить. Можно закрыть глаза – но ничего не станет по-прежнему.
По-прежнему так и не стало.
Дмитрий Смоленский
Владеть русалкой
Рассказ
В приоткрытое окно машины тянуло мартовской сыростью, и Лаврентьев поежился. Кожаные сиденья «БМВ» остывали. Справа доносилось ритмичное лязганье бетономешалки и скрежет лопат о щебенку. Что там происходило, было не разобрать, не столько из-за предрассветного тумана, сколько из-за силуэта громоздкого джипа, въехавшего на участок.
– У тебя сигареты остались? – спросил Лаврентьев.
– Ты чего, Михалыч? – водитель не обернулся, а вскинул глаза в салонное зеркало.
– Дай сигарету! – снова попросил Лаврентьев. – Не по себе мне!
– Не дергайся, – мирно сказал Петрович, протягивая назад пачку. – Иногда приходится такие вещи делать. Вроде и гадостно на душе, а терпеть надо!
Он чиркнул колесиком зажигалки, дал прикурить.
– Обивку не прожги, – буркнул, снова отворачиваясь.
Лаврентьев хмыкнул на заботу о его машине и попросил:
– Слышь, ты заведи машину, а то без печки сидеть холодно!..
Холодно было и тогда, в первых числах ноября. Они только что свернули с Минского шоссе – его «БМВ» впереди, «лэнд-крузер» сопровождения сзади. Люди были те же: Петрович, Мартынов на переднем сиденье, с боков Лаврентьева закрывали Шмаков и Капустин. В «японце» было еще четверо: Яркин, Голубенко,
Федоров и Чихоткин. Все нормальные ребята, сто раз проверенные и испытанные.
Он тогда не то что дремал – хотя вечер был уже, смеркалось, – оцепенел как-то, глядел в промежуток между передними сиденьями на хлопья снега в свете автомобильных фар, черные деревья с двух сторон от дороги и ничего не видел. Петрович тогда первым среагировал.
«Бля! Это что за цирк?!» – выругался он, но резко тормозить не стал, а проехал сотню метров и только тогда прижал машину к правой обочине. «Видел, да?» – обратился он к Мартынову, но тот уже открывал дверцу и не ответил.
«Что такое?» – недовольно спросил Лаврентьев.
«Баба! – перегнувшись через плечо, ответил Петрович. На лице у него была неуверенная, дурацкая какая-то улыбка. – Натуральная голая баба! Перебежала дорогу – и в лес. Совсем упились, черти!»
«Иди, посмотри!» – толкнул Лаврентьев Капустина.
Тот заколебался – объект оставался без прикрытия справа, – но вышел из машины и двинулся назад, вдоль черных следов колес.
Лаврентьев проводил его взглядом, но видно было плохо, мешал косо летящий снег. Поэтому, сам не понимая, зачем он это делает, Лаврентьев сдвинулся на освободившееся место и, прежде чем его успел удержать Шмаков, быстро вынырнул следом.
Погода была мерзкой. Дул влажный и холодный ветер, снежинки липли к щеке, цеплялись за бьющиеся волосы. Он поднял воротник пальто, заколебался – не взять ли из машины шапку, но вместо этого медленно пошел к съехавшему на обочину джипу. Дверцы по правому борту были распахнуты, от автомобильных фар на дорогу падали толстые и рябые столбы света. Через мгновение за спиной послышался хруст снега под ногами догнавшего его Шмакова и раздраженный голос: «Сергей Михайлович! Я прошу вернуться в машину, это может быть засадой!» Лаврентьев дернул плечом: «Отстань!» и продолжал идти.
Да, дорогу кто-то перешел перед самой машиной – не соврал Петрович. Лаврентьев без труда отыскал следы, маленькие, смазанные, не совсем такие, как от голых ног, но и точно не от обуви. Отпечатки ботинок Мартынова сворачивали влево, через припорошенную снегом обочину, и продолжались уже за кюветом. Проследя их взглядом, Лаврентьев различил у кромки лесополосы несколько фигур, ему показалось, что они стоят на месте.
«Взяли! – сообщил остановившийся рядом Шмаков. – Вижу двоих наших из джипа, Мартынова, Капустина и девку с волосами».
Лаврентьев пока никого не мог различить – острота зрения у него была уже не та. Оставалось только ждать, и он, сунув руки в карманы, повернулся спиной к ветру. «Вырядился! – недовольно подумал он, чувствуя сквозь тонкую подошву туфель влагу и холод асфальта. —Лень переобуться было!»
Со стороны «лэндкрузера» подошел Голубенко, встал за спиной Лаврентьева, прикрыв его от ветра и наблюдая за лесом на противоположной стороне. Ему погода была нипочем – в комбинезоне и шнурованных американских ботинках на рубчатой подошве. Еще натянул бы капюшон поверх вязаной шапочки – вообще мог бы часами стоять.
Силуэты людей приблизились и Лаврентьев смог разглядеть идущих. Кроме двух человек из «БМВ», там действительно была девушка, Федоров и Чихоткин. Они замешкались, пытаясь помочь девушке взобраться на скользкий глинистый откос, но она уклонилась от рук, и странно, напоминая конькобежца в повороте, ставя ноги в оползающий снег, взбежала на склон сама. Все вместе подошли к Лаврентьеву.
Совсем голой она не была, хотя так и казалось еще за пять или шесть шагов. Однако и нормально одетой признать ее было трудно: тело от подбородка до кончиков пальцев было обтянуто матовой пленкой, похожей на полиэтилен.
«Еле догнали! – сказал Мартынов. – Как олень, бегает. Еще чуть-чуть, и в лес бы ушла!»
«Чума девка!» – подтвердил Капустин.
Пистолет он продолжал держать в опущенной руке. Федоров с Тубом, вооруженные магазинными карабинами, похожими на автоматы, одинаково придерживали их стволы на сгибе левых рук, и только Мартын казался безоружным.
Лаврентьев молчал, разглядывая задержанную. «Да, черт, – подумал он через несколько секунд, заставив себя отвести взгляд от ее лица и скользнув им по всей фигуре. – Вот так приключение!»
Он не был монахом, но никогда не считал себя и бабником. К сожалению, тот период жизни, когда он мог и хотел женщин, не позволил ему реализовать в полной мере свои желания: красивые не обращали на него внимания, а те, что сдавались сразу, – были обычны, как столовская лапша с котлетой, да и исполняли сходную функцию.
В первый раз он женился еще в молодости, помотали с женой друг другу нервы, хорошо недолго, и расстались по обоюдному согласию, едва успев завести ребенка. Повторную ошибку Лаврентьев сделал шесть лет назад. Неизвестно, чем он смог тогда привлечь Людмилу. Может, тем, что привычками походил на ее отца, хотя Старик был полным генералом, а он всего лишь полковником запаса. А может, тем, что разительно отличался от окружавшей ее полубогемной тусовки, все на свете покупающей и ничего своего не имеющей. Скорее же, просто вышел разлад с очередным Мишелем, Шуриком или Владиком, не на кого глаз положить оказалось, а тут он – под пятьдесят, но еще не старый, не красавец, но и не квазимодо. Обычный самостоятельный человек, едва начавший входить в силу и не сделавший даже первого десятка миллионов. Ей было в новинку попробовать «по-взрослому», а он и впрямь загорелся – с девчонкой вдвое моложе себя и на два года младше сына. Все это быстро кончилось, и никакие подарки с поездками ничего не смогли исправить. Да они и никогда никому не помогали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
