Милая моя, не хочу времени -- хочу человека, хочу при помощи живущего в тебе ангела создать свое новое время.
Скоро поезд приносит меня в Загорск. Здесь так сильна весна света, что от боли в глазах слезы текут, и самую душу просвечивает, и проникает за душу, куда-то, может быть, в рай, и дальше за рай, в такую глубину, где только святые живут... Святые... и тут впервые я думаю, что святые происходят от света и что, может быть, в начале всего, там где-то, за раем, только свет, и все лучшее происходит от света, и если я буду это знать, никто любви моей от меня не отнимет и моя любовь для всех будет светом...
В лесу на снегу, еще нетронутом, много следов, как зимой, но полдневные, горячие лучи помогли деревьям стряхнуть с себя весь зимний снег. Только в самой глубине в развилке уцелел зимний ком снега и не падает. В прежнее время я бы придал этому снегу какое-то значение, может быть, снял фотографию или записал об этом в книжку, чтобы, складывая потом записи, сделать из них узорчатый ковер. Десятки лет с непостижимым терпением занимался я этим тканьем в смутном предчувствии, что по этим коврам придет ко мне ангел, родной моему Михаилу.
Все совершилось, точно, как я ожидал: по этим коврам пришел мой друг желанный. И вот теперь больше не надо мне замечать, записывать, снимать, складывать и сочинять. Теперь друг мой со мной и освобожденный дух мой веет, где хочет. Ну вот, я достиг своего домика, тоже с полуподвальным помещением, точно таким, в котором жил тот сапожник, хороший человек, приютивший наказанного ангела. Такая тишина, такое одиночество, и в то же время сознание спокойствия и гармонии, какое невозможно было достигнуть прежним, обыкновенным человеком.
Милая Ляля, не покидай своего сапожника, пока твой ангел не будет прощен.
Любящий тебя Михаил".
Сегодня В. представилась мне как в таинственном рассказе ангел. Там как сапожник, тут как машинистка. Там осветился темный подвал, тут же подвал человеческой чувственности: то, что у множества "стыдно", здесь яркий свет (заслужил!).
А все вокруг нас судят "по себе", и этот суд по тону своему похож на унижение ангела при воплощении в человека... Потому-то так ярок свет ее для меня: она это горит не для себя, а для меня... Как будто на острие ножа, воткнутого в сердце, мне привили тебя 15, так что когда поднимается боль, то мне кажется, она у нас вместе -- не я один. И еще похоже, как будто "шестикрылый серафим на перепутье мне явился" и с тех пор в сердцах людей читаю я страницы злобы и порока...16 ...Рожи... в невероятной тоске... душевньгй отврат... и никакого отдыха. Сном, гигиеной тела и духа тут не возьмешь".
"23 марта. Утром было -- 20В?. А потом вскоре капель. Давно бы уже время грачам и даже жаворонкам, но не видно грачей, и жаворонков не слышно. Только один воробей токует: чирик-чирик, да синички: пик-пик. А в сущности, и я тоже, если упростить мою философию до крайности, повторяю, как птица: Ля-ля, ля-ля.
Все-таки надо добиться мира со старой семьей, полного спокойствия в переговорах, как бы ни была возмутительна для меня их "любовь".
Письмо: "Милая, никогда я не испытывал ссылки в том смысле, что нахожусь где-то поневоле. А вчера под вечер вышел в лес и первый раз в жизни почувствовал вокруг себя чужую природу. Думаю о тебе и ни на что вокруг смотреть не хочу. Я думаю о том, как бы мне сделать, чтобы ты тверже стояла на земле и уверенней на меня опиралась.
И я придумал сделать тебе большой и хороший подарок. Я подарю тебе весь мой архив, над которым работает Р. Мы будем его беречь, ни в коем случае не продавать. Это будет крупным материальным фондом на случай катастрофы -- это раз, а второе -- изучив этот архив, присоединив к нему наш опыт вдвоем, ты легко можешь написать книгу, сбыт которой обеспечен значимостью моей в литературе. Передачу тебе архива сделаю нотариальным порядком. Не думаю, чтобы этот подарок произвел на тебя сам по себе впечатление: слишком это деловое что-то. Но я тебе пишу об этом, лишь чтобы дать пример борьбы моей с положением ссыльного.
В то время, как я об этом думал, сумерки сгущались, месяц больше сиял, надувался, я стал глядеть на него, чтобы войти с ним в знакомую мне родственную связь...
Мне хочется сказать тебе об этой родственной связи, родственном внимании, которым она достигается. Я давно этим пользуюсь и достигаю больших результатов. Чтобы с какой-нибудь тварью, мышонком, елочкой, зайцем, установить эту родственную связь, нужно ведь всего себя со всем целым миром привести в связь. И я это делал, я каким-то своим, мало сознаваемым способом делал, и на основании такого расширения души до Целого достигал, и многих писанием своим удивлял.
А теперь вот навел луч родственного внимания на месяц, и он вроде как бы даже от меня отвернулся. Тогда я стал свой луч на все наводить, знакомое мне, родное, и все это от меня отвертывалось. Им как будто не нравилось, что я думаю об одной тебе, они все, как и семья моя, не зная человека, все против него. Холодно, равнодушно глядел я на месяц, в сердце же открывалась боль, и вдруг я почувствовал, что боль эта наша, что мы тут вместе. До того это было в чувстве четко, до того душа твоя слита с моей душой, что это было все равно, если бы ты и вся тут была. И когда я теперь уже с тобой вместе взглянул на месяц, честное слово -- он плясал от радости. А потом и все вокруг нас заплясало, и я понял, что природа нас с тобой уже давно обвенчала, соединила, не хочет видеть каждого из нас в отдельности. Извещаю тебя об этом: в природе мы обвенчаны. Напоминаю о 25-м в 6 часов. Твой Михаил".
"Тяжело это перенести, их эгоистическое горе. Тяжело думать, что всю жизнь провел в детской комнате, и дети ничего-ничего хорошего от меня не взяли. Это конец всему. Лялю я как-то от всего отбил, надо ее устроить. Например, подарю ей и оформлю подарок -- мой архив. Она и работать будет над ним, и верное обеспечение. Послал третье письмо из Загорска о месяце (в природе мы обвенчаны)".
"Был у попа-пчеловода. Посмотрел на него, посмотрел в зеркало на себя, и страшно стало: а вдруг как он через свое поповство прозрит, что я в своем возрасте, в своем положении повторяю в душе своей одно только "Ля-ля", "Ля-ля". Еще я думал, глядя на него: "Да невозможно же представить себе такое, чтоб молодая женщина могла полюбить вот такого попа!" Тоска вошла ко мне в сердце, стала ужасно мучить с повторением: "Что ты наделал, что ты наделал!" Когда же я пришел домой, отдохнул, пообедал, побрился, вымылся и поглядел в зеркало, то сразу все прошло: "я не похож на попа!"
"И еще один морозно-солнечный день. Хотя внутри все повертывается по-разному, но средняя линия -- это полная уверенность в своей правоте и совершенное спокойствие: без этой встречи моя жизнь была бы непонятной.
В моей жизни было две звезды -- звезда утренняя (29 лет) и звезда вечерняя (67 лет), и между ними 36 лет ожидания. 40-й год загадал: "крест" или "приди", и она пришла, и жизнь моя стала прозрачной и ясной. "Жень-шень" -- это о звезде утренней, теперь должно возникнуть нечто о звезде вечерней... "Звезда вечерняя моя". Роль поэзии в этом сближении: приманивает, заманивает, и отдает, и передает куда-то... Замечательно и необыкновенно, что в нашем случае вовсе не было грани между Эросом и Полом.
Есть поэзия -- действует пол.
Нет -- и пола нет.
И когда пол действует -- поэзия светит.
Чувство полной уверенности, что в мою жизнь послан ангел-хранитель. Мои глубокие и позорные провалы чувства заключались в безвыходности нарастания "корневой" силы... Довольно одного взгляда на Лялю, чтобы ущемленность превращалась в радость, а ласка сразу создавала бы разлив души.
Ее заветная мечта -- "рай плоти". И вот именно из-за того, что это самое ее желанное, ей оно и не давалось. И вот ее "ошибка" (брак) и ее вздох: "ах, зачем я это сделала!" "Вот чепуха!" -- воскликнула она, указывая на свое тело (т. е. все это без любви -- че-пу-ха!)".
"25 марта. За три месяца до встречи в Париже с невестой моей поэзии родилась настоящая невеста моей жизни Ляля.
Читаю письма Олега, дивлюсь возвышенной силе его творческого самосознания. Чем он отличается от самого Бога в своем построении вселенной? И вот такой-то творец бежит от девочки, рискнувшей ему предложить "рай плоти". Не бежать он должен был, а или взять ее в свой горний мир для сотворчества, или самому сойти с ней в долину любви человеческой и на некоторое время, как наказанный ангел, стать как все. Он ни того ни другого не сделал, и через этот корректив девочкой жизни, вскрыл свое люциферовское происхождение".
Через много лет ты запишешь о том же, но иначе: "1953 г. 2 мая. В результате чтения дневника (т. е. писем) Олега понял непонятное в Ляле и проникся величайшим уважением к О. Он, по-моему, достиг в своем духовном развитии такого состояния, которое мне казалось недостижимым: самому своими усилиями победить чувственность, зависть, ревность и все прочее, связанное с чувственной любовью, и остаться торжествующим..."
"Шел в лесу по дороге и не мог никуда в сторону свернуть: по сторонам проваливается снег больше чем на полметра. Увидал пень, согретый солнцем, долез до этого пня, уселся лицом против солнца и замер.
