— «Вот беспамятный! — говорю я ему. — Ты разве не зажигал мне фонарь?» — «Зажигал, отвечает, да только позавчера, а вчера не видал вас целый день; я решил, что вы зачем-то ушли во Флоренцию, и еще удивился, что вы меня не предупредили». «Так, выходит, я проспал весь вчерашний день», — думаю я и спрашиваю у работника: «Какой нынче день?» — «Четверг», — отвечает. Получается, Филиппо, что я продрых без просыпа целый день и две ночи.
Филиппо и Донателло сделали вид, будто крайне удивлены и слушают его с величайшим интересом.
— Должно быть, ты перед этим переложил, — сказал Филиппе.
— Что ж, на аппетит я не жалуюсь, — согласился Маттео.
— Да, за стол с тобой вместе лучше не садиться, — заметил Донателло.
Грассо поразился, что Маттео проспал именно то время, за которое с ним приключилась вся эта история, и он сказал себе:
«Теперь у меня не осталось никакой надежды, я, конечно, схожу с ума. Еще три дня назад я такому бы ни за что не поверил, и вот пожалуйста…»
А Маттео меж тем продолжал:
— Приснились мне самые необыкновенные вещи, какие только можно себе представить.
— Пустой горшок есть, — перебил его Филиппо, — давай заваривай кашу.
— Только что, — продолжал Маттео, — попался мне на улице человек из того самого лабаза, которому я должен шесть флоринов, и принялся оправдываться, уверяя, что это не он велел меня арестовать. «Мне очень жаль, говорит, что вам пришлось так потратиться». Я смекаю, что долг мой вроде бы как заплачен, и, слушая его, начинаю понимать те самые речи моей матери и братьев, которые прежде казались мне безумными. Они, как я вам уже говорил, заплатили мои долги, однако, каким образом им сие удалось совершить, до сих порубей, не пойму. Я попытался допросить человека из лабаза. Получается, что большую часть того времени, которое, как мне казалось, я проспал в деревне, я каким-то чудом провел в тюрьме. Пораскинь-ка умом, Филиппо, и разреши эту загадку, самому мне она не под силу. Я давно ищу тебя, чтобы рассказать тебе об этом и посмеяться вместе с тобой.
Затем Маттео оборачивается к Грассо и говорит:
— Большую часть того времени, пока я спал, я провел в твоем доме и в твоей мастерской. Ты будешь смеяться. За мной числился долг в несколько флоринов. Между тем мне показалось, будто я уснул и стал другим человеком. О, это так же верно, как то, что я сейчас вижу вас. Впрочем, кто знает, тогда ли я грезил или теперь?
— Я что-то толком тебя не пойму, — сказал Донато. — Повтори-ка, я задумался о другом и отвлекся. Вы меня все с ума сведете! Ты же только что говорил, что был в деревне?
— Я знаю, что знаю, — обиделся Маттео.
— Он говорит, что все это ему приснилось, — объяснил Филиппо.
— Филиппо-то меня понял, — сказал Маттео.
Грассо словно в рот воды набрал; он стоял как зачарованный и жадно слушал, желая понять, где же он был в это самое время. Филиппо блаженствовал, как поросенок, которому почесывают спину. Все они сбились в кучу, ибо то один из них, то другой не мог удержаться от смеха, не смеялся только Грассо, который совсем обалдел. Филиппо взял его под руку и сказал остальным:
— Не толкайтесь. Пройдемте лучше на хоры. Это самая забавная история, какую я когда-либо слышал, и мне хотелось бы в ней как следует разобраться. Расскажи-ка мне, Маттео, все сначала. А потом я, в свой черед, передам тебе, о чем нынче толкует весь город. Сдается мне, что речь идет об одном и том же.
Они уселись на хорах так, что им хорошо было видно друг друга. Некоторое время они молчали, ибо Филиппо предполагал, что начнет говорить Маттео, а Маттео ждал, что скажет Филиппо. Первым заговорил Филиппо, обращаясь скорее к Маттео, который ему хорошо подыгрывал, нежели к Грассо, опасаясь, как бы тот не испортил ему всю обедню.
— Послушай, о чем говорят во Флоренции. Я только что рассказывал им об этом, а теперь расскажу тебе, коли уж ты хочешь, чтобы начинал я. Так вот, поговаривают, будто в среду вечером тебя арестовали.
— Меня арестовали? — удивился Маттео.
— Тебя, — ответил Филиппо. — За тот самый долг, о котором ты говорил. — А затем добавил, обращаясь к Донато: — Видишь, все-таки что-то было.
— Это случилось в тот самый вечер, — сказал Донато, глядя на Маттео, — когда я застал тебя ломящимся в дом к Грассо.
— Когда это было? — спросил Маттео. — Никогда я к нему не ломился.
— Как не ломился? Разве не с тобой я разговаривал перед его домом?
Маттео сделал вид, будто он крайне удивлен, а Филиппо продолжал ему рассказывать:
— Уверяют, будто ты всю дорогу кричал арестовавшему тебя приставу и заимодавцу: «Вы меня спутали с другим, вам нужен вовсе не я, никому я ничего не должен!» — и, отбиваясь от них, заявлял, что ты не кто иной, как Грассо. Между тем, по твоим словам, выходит, что в это самое время ты лежал в постели у себя в имении. Как же это может быть?
— Брось болтать, — сказал Маттео. — Ты надо мной потешаешься. Как я уже вам сказал, я убрался в имение, и нарочно для того, чтобы меня не арестовали. Сказать по правде, я этого сильно опасался. А что до того, о чем сейчас говорил Донато, то могу поклясться на алтаре, что ни в тот, ни в какой другой день я не ломился в дом к Грассо. Послушайте, как было дело, и увидите, что все обстояло совсем наоборот. Я поручил моему знакомому нотариусу, который служит в Палаццо[36], раздобыть для меня охранную грамоту[37] и прислать мне ее в деревню; я рассчитывал получить ее еще вчера. Но вчера поутру нотариус прислал мне с писцом записку, сообщая, что Коллегия не собиралась, что часть магистратов разъехалась по своим имениям и что ради одного того, чтобы составить охранную грамоту, эти господа не пожелают возвращаться в город. Кроме того, он написал, что если я хочу получить таковую грамоту, то я должен еще несколько дней переждать в деревне. Но я вернулся и все время был начеку. Однако, раз долг мой уплачен, мне можно теперь не беспокоиться. Поверьте, Филиппо и Донато, все это чистейшая правда. А вот над тем, что мне в то время приснилось, действительно стоило бы посмеяться. Кроме шуток, Филиппо, никогда мне не снилось ничего более похожего на явь. Мне пригрезилось, что я нахожусь в его доме (он кивнул в сторону Грассо) и что его матушка — это моя мать. Я запросто беседовал с ней как с родной, ел и обсуждал с ней свои дела, а она давала мне всяческие советы; так и слышу до сих пор ее голос. Потом я лег спать в его доме, а проснувшись, пошел в лавку. Мне снилось, что мне хочется поработать так, как это много раз делал на моих глазах Грассо, когда я заходил к нему в мастерскую. Но мне показалось, что инструмент лежал не на месте, и я навел в мастерской порядок.
Грассо, который все еще сжимал в руках рубанок, смотрел на него безумным взглядом. А Маттео продолжал:
— Я попробовал поработать, но, какой бы инструмент я ни брал, ничего у меня не получалось. Тогда я решил кинуть инструменты как попало, подумав, что уберу их потом. Взял другой инструмент, однако и с ним работа у меня тоже не ладилась. Мне казалось, что кто-то меня о чем-то спрашивает, а я отвечаю, словно бы я — это он, ибо я на самом деле считал себя им. Потом я пообедал и опять вернулся в мастерскую, а вечером запер ее и ушел к нему домой спать. Дом же мне представлялся совершенно таким, каким я видел его, бывая в гостях у Грассо.
Грассо все время хранил молчание. Он не считал возможным высказывать какие-либо догадки в свою пользу в присутствии Филиппо, ибо знал, что тот видит под землей на три аршина. Но сей сон окончательно свернул ему мозги набекрень, и он увидел, что бесповоротно запутался. Он сообразил, что по времени его злоключения как раз совпали с тем самым сном, который, по словам Маттео, продолжался у него день и две ночи. Филиппо и Донато дивились этому сну сверх всякой меры. Потом Филиппо сказал:
— По всему получается, Маттео, что тебя не арестовывали. Ты также говоришь, что долг твой уплачен, а ты тем временем находился в имении. Ну, знаешь, это такое запутанное дело, в котором не разобрался бы и сам Аристотель[38].
