Я лежала без сна и пыталась разобраться в том, что происходило вокруг меня. Кто-то очень хотел меня привезти в Петербург, и послал за мной целое войско. Еще кто-то очень не хотел, чтобы я сюда попала, и приказал убить по дороге.
Если бы сила была одна, то меня или просто зарезали еще в Завидово или быстро, без лишнего шума, доставили в столицу. С этими двумя силами была как-то связана третья, которую представлял мой маленький рыжий защитник. Я не верила, что его действия продиктованы личными мотивами.
Однако в противовес моим могущественным противникам и у меня было свое тайное оружие: умение понимать чужие мысли и память мужа. Возможно, человеческий интеллект в восемнадцатом веке ничем не отличается от него же в двадцать первом, но опыт и отношение к окружающему в будущем стали совсем другими.
Я еще продолжала бояться грешить против канонов церкви, но уже не верила в божественность царской власти. Для меня император Павел I был не помазанником Божьим, а человеком сложной судьбы, с изломанной психикой, обремененной многими тяжелыми комплексами.
Отстраненный матерью от власти, нелюбимый сын, он так долго готовился к правлению страной, сочинял самые невероятные проекты преобразований, что когда эта власть, наконец, оказалась в его руках, пользовался ей нервно и часто неумело. В реализации своих реформ он рассчитывал больше на самого себя, чем на хорошо подобранную команду, как в свое время сделала его матушка, отчего и получила прозвище Великой.
Большую часть ночи я лежала без сна в жаркой постели, слушала, как сопит и похрапывает Маланья Никитична, отгоняла от лица надоедливых комаров и не могла решить, что мне делать дальше. В отличие от Павла Петровича, мне не хватало фантазии и авантюризма. Мысль о побеге сменялась надеждой, что все устроится и так, само собой. Мысли о муже перемешивались с нежностью к Мише Воронцову, Евстигней путался с колдуном Костюковым, и вся моя жизнь казалась какой-то волшебной сказкой.
Утром я едва проснулась и сонной мухой неприкаянно бродила по комнате. Когда прошла смена караула, и заступивший на службу Воронцов заглянул поздороваться к нам в комнату, я лишь вяло ответила на его горячее приветствие. Бедный молодой человек никак не был причиной моего грустного настроения, но принял все на свой счет, посчитал, что чем-то меня огорчил и стал пытаться как-то оправдаться в несуществующей вине.
Маланья Никитична тоже попусту ломала голову, не зная, что и думать о моем плохом самочувствии. Наконец решила, что у нас с Мишей что-то не ладится, оставила нас наедине, а сама ушла в соседнюю комнату, кокетничать с Огинским.
Как большинство женщин много грешивших в молодости, моя наперсница, постарев и избавившись от слабостей плоти, стала большой моралисткой. Однако подарки молодого графа смягчили ее требования к высокой нравственности, и она, когда было можно, оставляла нас с ним вдвоем. Расстроенный моим равнодушием Миша, лишь только за Маланьей Никитичной затворилась дверь, бросился к ногам и покрыл мои руки горячими поцелуями. Мне стало его жалко.
— Ну, что вы, Майкл, — этим именем на аглицкий лад, иногда, когда я была к нему особенно расположена, я ласково называла его, — полно вам, что это такое вы делаете с моими руками!
— Ах, любезная, Алевтина Сергеевна, — страстно прошептал он, обнимая мои колени, — я чувствую, что совсем вам равнодушен, и вы потеряли ко мне всякую симпатию!
Мне от его юношеской непосредственности стало чуть веселее, и я из благодарности потрепала его по голове. Однако он неправильно понял дружеский жест и, оставив в покое мои ноги, вскочил и заключил меня в объятия.
— Нет, что вы такое делаете! — тихо, чтобы не услышали в соседней комнате, воскликнула я, но он уже припал к моим губам и окончательно, заглушил звуки моего протестующего голоса.
То, что он со мной делал и как прижимал к себе, было мне неприятно, но не с физической, а с моральной стороны. Я любила мужа, и даже такая малость, как невинный поцелуй казался мне изменой.
— Ах, Майкл, оставьте, вы разве забыли, что я замужняя дама?! — воскликнула я, когда у него кончилось дыхание, и он на мгновение отпустил мой губы. — Тем более что вы совсем не умеете целоваться!
Миша обиделся и, отпустив меня, самолюбиво воскликнул:
— Так научите меня, если вы такая мастерица!
— Нет, это никак невозможно, — благоразумно отклонила я его просьбу. — Если я научу вас правильно целоваться, вы непременно захотите еще чему-нибудь научиться!
— Клянусь вам, Алевтина Сергеевна, только поцелуй и ничего больше! — умоляюще попросил он. — Стыдно в семнадцать лет не уметь целоваться!
Конечно, строгие блюстители морали меня осудят. Я и сама себя порой осуждаю за излишнее легкомыслие. Но после бессонной ночи мне было так тоскливо, что невольно захотелось внести хоть что-то приятное в свое муторное заключение и отвлечься от неизвестного будущего! Конечно, я могла его прогнать, но тогда пришлось бы остаться один на один с тоской. А Воронцов был так мил, что невольно вызывал к себя сочувствие.
— Ну ладно, — против своей воли, согласилась я. — Но, помните, что вы мне обещали. И осторожнее с моим платьем, муслин очень тонок, не нужно его так мять и теребить.
Он послушно кивнул, от волнения сглотнул слюну и потянулся ко мне.
Однако я удержала его порыв и, прежде чем перейти к практическому обучению, нравоучительно объяснила:
— Помните, Майкл, что поцелуй, возник у людей как подражание материнскому акту, посредством которого птицы кормят своих птенцов. У всех народов, знакомых с поцелуем, он является высшим выражением любви. Нас с вами это не касается, ведь мы просто учимся.
— О, да! — страстно воскликнул он и обнял меня за талию. — Только простая дружба, и ничего большего!
— Поэты окружают поцелуй дымкою особой прелести и воспевают его «жгучую сладость», — продолжила я, освобождаясь от его рук. — Так волны целуют берег, пчелы — благоуханные цветы, солнце — белый снег. Однако это пока теория. При любовном поцелуе губы нужно держать вот так, — я слегка раскрыла губы, соединять их нужно так, — показала я, — и языком…
Увы, больше я ничего сказать не успела. Ученик ринулся доказывать, что он вполне понял первый урок и может исполнить его на практике.
— Ну, все, все, — наконец взмолилась я, вы меня всю изомнете, и сюда могут войти! Вы же обещали, что ничего кроме поцелуя…
— Алевтина Сергеевна! — воскликнул юный Воронцов и опустился передо мной на одно колено. — Умоляю вас, будьте моей женой!
— Ну да, вы меня украдете, мы с вами убежим в Сибирь, и будем прятаться у раскольников, — невольно вспомнила я уже не первое такое предложение.
— Почему непременно в Сибирь? — удивился он. — Мы поедем в Лондон! Когда мой father узнает вас, как знаю я, он вас тоже полюбит, поймет мою страсть и поможет нам соединиться!
— Нет, Миша, — опять назвала я его русским именем, — это никак невозможно. Встаньте, пожалуйста, и отпустите мои ноги. Вы нарушаете обещание! Договор был только о поцелуе, а вы… Пообещайте, что больше никогда не позволите такого, за что мне станет стыдно! — говорила я, сама же корила себя за легкомыслие и чувственность. Будь мой поклонник чуть опытней, я никак не смогла бы устоять против его страсти.
— Да, конечно, извините меня, — сказал он жалким голосом. — Я сам не знаю, что на меня нашло. Надеюсь, я не сделал вам больно?
— Сделали, но не это самое страшное. Мне стыдно того, что между нами было. Я не хочу вас дразнить, но и вы… не дразните меня!
Воронцов убрал руки, отошел от меня и медленно опустился в кресло.
— Я понял, вы меня отвергаете, потому что я вам противен, — сказал он глухим голосом. — Я знаю, какой у меня теперь остается выход!
Господи, подумала я, только этого мне не хватает, он собрался застрелиться! Вот дура, связалась с мальчишкой! Между тем мой поклонник мрачно смотрел в одну точку и живо воображал, как пойдет в соседнюю комнату и выпалит из пистолета себе в сердце. Я услышу выстрел, прибегу, увижу, как он красиво лежит на полу, а из дымящейся на груди раны течет алая кровь. Тогда я брошусь к нему, и буду рыдать над его холодеющим телом! Он уже собрался встать, а я еще не знала, что мне делать и как его остановить.
— Погодите, — попросила я, — мне нужно подумать.
— Что думать, когда и так все ясно, — грустно сказал он, однако остался сидеть на месте. — Я знаю русскую поговорку: «насильно мил не будешь»!
— Я разве сказала, что вы мне не нравитесь? — спросила я. — Но выйти замуж за вас я не могу, по той простой причине, что я уже замужем!
— Когда люди любят друг друга, это им не помеха. Я знаю, я читал «Страдание юного Вертера».
О страданиях этого Вертера я ничего не знала, но читала о трагедии бедной Лизы и поняла, что он хочет сказать. Тогда я подумала, как бы в такой ситуации поступил Алеша. Мне казалось, что он бы никогда не дал умереть какой-нибудь невинной девушке, которой от него нужна была самая малость — тепло и понимание!
