— Хорошо. Вспомните, был когда-то случай, когда люди сильно рассердили Бога? Не отдельные люди, а человечество в целом. Что он сделал?
— Вам что-то говорят выражения «Ноев ковчег» или «Вавилонская башня»?
— Нет.
— Наверное, по-английски должно звучать совсем по-другому. Суть в том, что однажды Бог устроил потоп на всей обитаемой суше, а одному человеку, его звали Ной, приказал построить большой корабль, взять на него людей и животных. Все утонули, а этот корабль выжил.
— Это просто старая сказка про наводнение. Такая, наверное, есть у всех народов. А вторая история?
— Люди попытались построить башню до неба, а Бог ее разрушил и заставил людей воевать друг с другом.
— Заставил воевать друг с другом. Вам это ничего не напоминает? У вас священники не намекают на некоторую схожесть этой истории с выпусками новостей?
— Полагаю, им запрещено.
— Но Вы говорили, у вас нет цензуры.
— Для культурного наследия цензуры нет. Для пропаганды и всяких там намеков есть.
Следующую встречу с русским аналитиком Уинстон начал с самого главного вопроса.
— Зачем это все? Зачем я вам нужен? Зачем вам нужно, чтобы я лучше понимал европейцев?
— Подумайте, — спокойно ответил Виктор Петрович. Он ждал этого вопроса.
— Вы сказали, что не можете расстрелять человека, который хоть на что-то годится. Хотите предложить мне какую-то работу?
— Вы бы возражали?
— Даже не знаю. Я думал, меня сломали в Министерстве Любви. Я предал всех, даже Джулию. Но я не предал Англию. Любая работа, которую вы мне предложите, будет работой в конечном итоге на врага, потому что вся ваша огромная страна это просто подсобное хозяйство при армии.
— Кто бы говорил! — Виктор Петрович искренне возмутился, — Да ваша Эйрстрип Ван не более, чем тоталитарная секта при военном флоте! Придуманная американцами, чтобы забрать себе британскую колониальную империю, а саму Британию поставить себе на службу и подешевле!
— Правда? — переспросил Уинстон.
— Нет, на ходу придумал, — недовольно ответил аналитик.
Характерная особенность русского языка — когда те же слова, сказанные со скептической интонацией, означают прямо противоположное.
— Американцы?
— Конечно. Вы не читали «Скотный двор»?
— Читал. В детстве. Сейчас это запрещенная книга.
— Потому что она рассказывает про вашу революцию и к чему она привела. Помните, чем закончилась история?
— Свиньи сели за стол с людьми, а потом подрались.
— Автор не дожил до настоящего финала. Свиньи поставили скотный двор на службу людям. Американцам.
— У нас некоторые так и говорили, — Уинстон вспомнил Плезенса, — Это все объясняет. Это объясняет даже ботинки.
— У Вас при задержании были хорошие военные ботинки американского производства.
— Американские. Все дорогие и качественные вещи у нас американские. Янки приезжают в Эйрстрип Ван как белые люди к папуасам. Покупают наших женщин за бусы и зеркальца. А мы не можем поехать в Америку, кроме членов Внутренней партии и то не всех.
— Что англичане знают про Америку? — спросил Виктор Петрович, — Ведь нельзя совсем зацензурировать главного союзника.
— Только то, что идет в газетах, по телекрану и кинематографу, — ответил Уинстон, — Сначала люди, говорящие на американ инглиш, стреляют в индейцев из кремневых ружей. Потом гражданская война. Янки стреляют в людей с южным произношением. Война с Мексикой и вестерны, теперь враги говорят еще и по-испански. Первая мировая против немцев. Сухой закон и Великая Депрессия. Хорошие парни все еще говорят на американ инглиш, а плохие с итальянским или еврейским акцентом. Вторая Мировая. Снова враги-немцы, теперь еще и японцы. Потом немцы, русские, французы, японцы, китайцы и все прочие. Потом будущее и всякая фантастика про американ-инглиш-мен против монстров.
— То есть, Штаты с точки зрения англичанина непрерывно воюют?
— Разве не так?
— Так. Но есть же мирные сюжеты.
— Да. В маленьком городке между красивыми горами и цветущими равнинами живет симпатичный парень, влюбленный в первую красавицу колледжа. Или в большом городе среди серых стен встречаются одинокие сердца. Или кому-то надо выполнить мирную задачу или просто выжить в пустыне, в джунглях или в море. Или по телекрану показывают длинный сериал, например, про врачей, про механиков, еще про каких-нибудь людей труда. Пролы особенно любят про моряков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И никаких миллионеров, владельцев ранчо в огромных шляпах? Никаких яхт и дворцов? Никаких менеджеров среднего звена с кабинетом размером в футбольное поле и окном во всю стену? Студентов на спортивных автомобилях?
— Нет. Про богачей бывают латиноамериканские сериалы. Прошлый век, плантации, рабы, надсмотрщики, простенький сюжет с надуманными страстями. Но девушки там красивые.
— Вам просто не положено кое-что знать. Или вы начнете задавать вопросы, почему янки воюют с вами на одной войне, а живут лучше. Так на чем мы остановились?
— Вы хотели предложить мне какую-то работу, я ответил, что Евросоюз это подсобное хозяйство при армии, и Вы обиделись.
— Я старался, чтобы вы нас лучше понимали, и никак не ожидал, что с вашей точки зрения Евросоюз выглядит так мрачно. В Эйрстрип Ван веселее? — спросил русский.
— Обхохочетесь. Если у меня есть выбор, меня расстреляют или отправят работать, неважно, где и кем, но, в сущности, на вражескую армию… Дьявол с вами, хотя вы в него не верите. Расстреливайте. Не надо меня бить, ломать и все такое. Просто возьмите пистолет и один раз выстрелите в лоб.
— Переговоры сразу заходят в тупик?
— Давайте я вам все расскажу по второму кругу, — вздохнул Уинстон, — Я устал. Мне наплевать. Потом вы меня расстреляете и покончим с этим. Ваше честное и щедрое предложение при всем уважении меня не заинтересовало. Хотя оно явно предполагает несколько больше свободы, чем у меня есть сейчас.
— Вы патриот и в глубине душе любите Большого Брата?
— Нет. Просто отстаньте от меня все. Ваша военная машина мне ничуть не ближе, чем наша. Как у вас говорят, horseradish is not more sweet than radish?- Уинстон не вспомнил названия овощей на русском, — Вам нечего мне предложить, кроме предательства, а я не хочу быть предателем. Лучше умереть.
— Хотите отомстить?
— Кому?
— Всем, кому посчитаете нужным. Министерствам, теневикам, Эйрстрип Ван, Океании, Большому Брату.
Уинстон ответил не сразу.
— У меня не осталось живых врагов. В смысле, тех, кого можно просто застрелить и удовлетвориться. Большой Брат — вымышленный персонаж, говоря вашими терминами. А победить Океанию в целом мне очевидно не по силам. Вам нечего мне предложить.
— Хотите Англию?
— В каком смысле?
— Англию. Британию. Великобританию. Соединенное Королевство. Вместо Эйрстрип Ван и Океании. Как независимое нейтральное государство. Хоть Британскую Империю в перспективе.
— Чтобы вы пришли и захватили нас?
— Мы и сейчас можем прийти и захватить, но это встанет нам слишком дорого, а в финале получим дымящиеся радиоактивные развалины. Договоритесь с Океанией сами. Англия раньше не была ничьей колонией, и мир нормально к этому относился. Если мы не нападаем на вас, пока вы в составе нашего главного врага, то мы тем более не нападем, если вы снова будете нейтральной страной.
— Лавировать между двумя сверхдержавами?
— Да. Их сейчас отлично устраивает, что Англия не наша. А нас будет устраивать, что Англия не их.
— Но страна неспроста называется «Взлетная полоса один». Она имеет стратегическое значение.
— Давно уже не имеет. Современные самолеты-ракетоносители могут атаковать через Северный полюс, подводные лодки из любой точки океана, ракеты шахтного базирования прямо из Штатов, и в перспективе оборонные рубежи уходят в космос. Все, что взлетает от вас, наше ПВО видит чуть ли не на старте. Ваша ценность как непотопляемого авианосца осталась в прошлом.
— Но наша экономика завязана на Океанию. Мы разоримся. Мы почти все топливо, кроме угля, получаем из-за океана.
