но желание договориться есть, значит, должны справиться.
Взвивается на нервные высокие ноты флейта Нергала, подскакивают вампиры. Следом оглушительно грохочут сигнальные заклятия стихийников и щитовиков вокруг Безымянного ужаса и его отдельного куска.
Безымянный ужас набухает, пульсирует.
«Лера, берегись!» — вскрикивает Пушинка, она и ее сестры выставляют перед собой магические щиты.
Драконы вырастают, демоны окутываются тьмой и меняют форму, увеличиваясь и обрастая когтями, броней, рогами.
— Все в щиты! — рычит Арен во все драконье горло, пытаясь оттеснить меня за себя, но я стою рядом, изливая магию, готовясь поставить самый мощный щит, на который сейчас способна. Эльфы поднимают каменные стены.
Земля вздрагивает.
— Что-то новое, — констатирует красноволосая демоница. — Раньше он так себя не вел.
Арен все же отталкивает меня за спину.
По облачной поверхности Безымянного ужаса и его куска проходит синхронная дрожь. Снова и снова.
Пульсация учащается, нарастает гул, от которого хочется лапами зажать уши. Крик рвется из груди, ушам больно, сердцу так больно...
Облачный щит выплескивается, выстреливает в стороны длинными иглами: к Нергалу, Магарет, к окутанным тьмой вампирам, и сразу несколько — к нам. Я выдыхаю пламя, укрепляя щит до огненного, Арен тоже. Демоны закрываются тьмой до небес. Льдом окутывает себя и Виторию уменьшившийся до человека Саран.
Должны удержать!
От напряжения грудь взрывается болью, из-за резкого выброса магии темнеет в глазах. И все же я вижу, как осколками осыпается тянувшийся к Нергалу шип, как трескается другой такой в мощной руке Магарет и развеивается прахом.
«Лера-лера-лера!» — грохочут голоса Арена, Пушинки, Рассекающей, Пронзающего.
Глава 10
Гудит в ушах. Наши щиты опадают. Рядом дымчато сереет шип, тянется к Сарану и Витории, но ему не хватило сил пробить многометровый лед, ледяные отступили, и шип всасывает магию из наколдованного льда, жадно втягивает, и тот рассыпается, растекается водой. Вдруг шип резко удлиняется, Саран успевает оттолкнуть Виторию, но его плечо пробивает острым концом. И тут же магию выдергивает, начинает вырывать из его тела. Саран падает на колени.
— Помогите им, — шепчу я, пытаюсь выдохнуть пламя, но не получается.
— Изумительно, — восхищенно произносит красноволосая демоница. — У Безымянного ужаса простои изумительный арсенал, как жаль, что его невозможно полноценно изучить.
Ее слова тонут в звоне в ушах. Почему-то Арен припадает на передние лапы, опускается на землю. Как же болит в груди. И лапы разъезжаются... и... почему все так смотрят на нас?
Опустившиеся крылья Арена открывают демона с переливающимися прядями. Шип пробил его насквозь, нанизав на острие и прятавшуюся за ним брюнетку...
Их щит не выдержал?
Мир переворачивается, и меня с силой ударяет о землю. Все кружится. И в груди опять больно, так больно, что трудно дышать. И во рту вкус металла.
«Лера...» — тускло звучит голос Арена.
Не только щит демонов не выдержал... Боль разрывает изнутри, разливается по телу, рвет когтями сердце.
«Арен, Арен...» — меня колотит, как в лихорадке, я с трудом поднимаю голову: Арен лежит передо мной, едва дыша, бессильно распластавшись. От его груди к Безымянному ужасу уходит тонкое, острое тело шипа... нет, не шипа: канала, через который у него откачивают магию.
У него и у меня тоже. И у Сарана, и у лидера демонов, и у кого-то из не успевших увернуться вампиров. Вокруг все приходят в движение.
— Надо что-то делать!
— Перерубить!
— Выжечь!
— Перебить снарядом.
Заполошные голоса звучат, как сквозь толщу воды. Уже не могу разобрать, кому чей принадлежит, теряю и само понимание слов.
Все облетает, точно шелуха. И только одно остается: нить, связывающая меня с угасающим, все чаще замирающим сердцем Арена. Его надвигающаяся смерть разливается и по мне, окутывает холодом, отнимает силы. Мы ведь связаны навсегда, живем, пока жив другой. И мне почему-то даже не жаль, что оно так, потому что связь с ним того стоила, жаль другое:
«Арен, прости, что я так и не подготовилась к свадьбе».
«Ничего страшного...»
«Я люблю тебя, правда, просто... я мечтала о... я часто свою свадьбу представляла раньше, и всегда там были родители, знакомство жениха с ними, и... наверное, мне трудно было расстаться с этой мечтой, с этим привычным образом».
Боже, ну почему я говорю сейчас о таких глупостях? У нас мир умирает, мы умираем, а я... с другой стороны, мой мир — это Арен, и объясниться с ним надо, и это последнее, что я могу.
«Ничего страшного, — тускло звучит его ответ. — Я не обижаюсь. Я же люблю тебя, поэтому не могу обижаться... просто жаль, что не получилось».
Хочется выть, но... не могу: я просто парю в беспросветной тьме, и только золотая, истаивающая нить связывает мое сердце с где-то потерявшимся в этой темноте Ареном.
Во тьме прорезается золотая полоса. Она расширяется, ослепляя сиянием, огромная настолько, что обзора не хватает одновременно увидеть оба ее края.
Полоса превращается в овал, раздается все шире и шире, теснит мрак золотым светом, он отливает на золотых выпуклостях под сияющей щелью и над ней. Щель шире-шире-шире. Вдруг застывает. Ослепительное сияние чуть тускнеет, словно запас светимости наконец выработан или кто-то приглушил его.
Сияние концентрируется в огромном золотом круге. Посередине его диск ровного света, а от него расходятся чуть неравномерные радиальные полосы с более темными и более яркими участками, словно... как будто...
Это невероятно, но это — невозможно огромный золотой глаз. И его гигантский обладатель смотрит на меня.
Если глаз такой необъятный, то какого же размера взирающее на меня существо? И кто это?
«Здравствуйте, — мысленно приветствую на всякий случай. Вежливость лишней не бывает, тем более когда собеседник такой. — Меня зовут Лера, я... э... рада вас видеть. А как ваше имя?»
Он молчит.
Огромный глаз изучает меня, свет зрачка озаряет, заглядывает прямо в душу,
