«…Густоветвистые деревья Масакаки с небесной горы Кагуяма, выкопав с корнями, к верхним веткам прикрепили длинные нити со множеством магатама, на средние ветки навесили большущее зеркало, к нижним веткам подвесили белые, голубые лоскуты нигитэ, и все эти различные вещи бог Футодама-но микото благоговейно, для преподношения, держал, а бог Амэ-но коянэ-но микото сильное молитвословие благоговейно вознес, а Амэ-но-тадзикара-о-но микото – Небесный Бог-Муж Могучих Рук – у двери притаился, а Амэ-но-удзумэ-но микото – Небесная Богиня Отважная, рукава подвязав лозой, – с небесной горы Кагуяма, из небесной лозы Сасаки сетку кадзура сделав, листья Саса с небесной горы Кагуяма пучками связав, пустой котел у двери Небесного Скалистого Грота опрокинув, ногами с грохотом колотя, в священную одержимость пришла и, груди вывалив, шнурки юбки до тайного места распустила.
Тут Равнина Высокого Неба ходуном заходила – все восемьсот мириад богов разразились хохотом.
Тогда Великая Священная Богиня Аматэрасу-но оо-ми-ками, странным это сочтя, дверь Небесного Скалистого Грота чуть приоткрыла и молвила изнутри: «Я сокрыться изволила, из-за этого Равнина Высокого Неба вся погрузилась во тьму, да, я думаю, и Тростниковая Равнина – Серединная Страна тоже вся во тьме. С какой же стати Амэ-но удзумэ потешается, да и все восемьсот мириад богов хохочут?» – так молвила.
Тогда Амэ-но-удзумэ сказала: «Есть высокое божество, превосходит тебя – богиню. Вот и веселимся-потешаемся», – так сказала. А пока так говорила, боги Амэ-но коянэ-но микото и Футодама-но микото, то зеркало принеся, Великой Священной Богине Аматэрасу оо-ми-ками показали, и тогда Великая Священная Богиня Аматэрасу оо-ми-ками еще больше в удивление пришла, постепенно из двери вышла-выглянула, и тут тот бог Амэ-но тадзикара-о-но микото, что у двери притаился, взял ее за священные руки и вытащил, а бог Футодама-но микото тут-то веревку-заграждение позади нее и протянул, и сказал: «Отныне возвращаться туда не изволь», – так сказал.
И вот, когда Великая Священная Богиня Аматэрасу-но оо-ми-ками выйти изволила, тут и Равнина Высокого Неба, и Тростниковая Равнина – Серединная Страна сами собой озарились светом…»
«Кодзики»[9]
Закончив рассказывать, дед неожиданно усмехнулся.
– А ведь танцующая богиня Удзумэ разделась практически донага. Я на этом никогда не акцентировал, ведь ты была мала. Но знаешь, Таня, я часто думал, когда читал «Кодзики» в школе, именно об этом моменте. Представляешь, как давно существовал тёнкина?
Я с нескрываемым изумлением воззрилась на него.
– А что это? – спросила я после паузы.
– Тёнкина – это танец с раздеванием в «веселых» домах старого Эдо, – ответил, улыбнувшись, дед. – Сейчас это называется стриптиз, – добавил он.
– А я, возможно, вновь поеду в Токио ненадолго, – неожиданно призналась я. – Только нашим не говори.
Глаза деда на миг расширились и словно заглянули в невидимую даль.
– Это было так давно, Таня, словно не со мной и в другой жизни. Странно все это вспоминать, сидя здесь. Я ездил в Токио, и не раз. Знаешь, – он усмехнулся и повернулся ко мне, – и в Ёсивара побывал. Это такой район, где были собраны «веселые» дома.
– После войны американцы уничтожили его, – тихо сообщила я.
– Что ж, всему свое время, – вздохнул дед. – Я, конечно, помню многое, но внутренне я уже успокоился, прижился на этой земле. До войны я был совсем молод, всего двадцать! И очень горяч, – после паузы проговорил дед.
Я увидела, что его глаза затуманились. Бабочка-крапивница села на конец мундштука его погасшей трубки, которую он держал в опущенной руке. Но дед этого даже не заметил.
– А я ведь был влюблен сразу в двух девушек, – неожиданно засмеялся он.
И бабочка вспорхнула и перелетела на цветок ромашки, росший возле колодца.
– И обе абсолютно не подходили такому парню, как я, – добавил он после паузы, не переставая улыбаться.
– Расскажи, деда! – не выдержала я. – А то сейчас кто-нибудь придет и нам помешает.
– Танюша! – раздался голос бабушки. – Ты где? Там тебя соседский паренек спрашивает.
– Ну вот! Я же говорила! – рассердилась я.
– Иди, внучка, – сказал дед, – а то невежливо. Я потом расскажу, если тебе интересно.
– Обещаешь? – спросила я, вставая и одергивая короткий сарафан.
– Обязательно, – ответил он и вновь раскурил трубку.
Я вышла за ограду и увидела сидящего на скамейке Стаса. Он сильно покраснел и поздоровался тихо и робко. Желание мгновенно захлестнуло меня, но я постаралась принять невозмутимый вид.
– Привет! – спокойно сказала я.
– Я соскучился, – откровенно заявил Стас и заглянул мне в глаза.
– Погуляем? – предложила я.
Тут до меня дошло, что мы оба четко знаем, чего хотим. Я видела, что Стас изнемогает от желания, так же как и я.
Я схватила его за руку и быстро пошла по улице. Днем она была пустынна, так как население занималось многочисленными хозяйственными делами. И даже собакам лень было в такую жару выбираться из дворов и облаивать нас. Только гуси, если мы проходили близко от них, начинали шипеть, вытягивая шею и хлопая крыльями.
Мы вышли на окраину деревни, перебрались через шоссе, пересекли поле, засеянное кукурузой, и зашли в тенистый прохладный березняк. Все это время мы молчали. Сильный ветер, дующий сегодня с утра, делал жару не такой нестерпимой. Я заметила, как он ворошит сено в недавно сметанной, рыхлой копне, которая возвышалась на небольшой круглой поляне. Мы, не сговариваясь, направились туда и упали на сено практически одновременно. Оно спружинило под нами, обдавая ароматом разогретой на солнце, высыхающей травы. Я закинула руки за голову и посмотрела в небо на белеющие тоненькие облачка, напоминающие разметанные перья. И тут же перед моими глазами появилось раскрасневшееся лицо Стаса. Он навалился на меня и начал лихорадочно целовать лицо, шею, потом опустился ниже. Я перебирала его крупные спутанные кудри, закрыв глаза и изнемогая от желания. Он поднял подол короткого сарафана, отодвинул уже влажную серединку трусиков, и я почувствовала с легким изумлением умелый ласкающий язычок. Он нашел мое «зернышко», и я быстро достигла оргазма, извиваясь на сене и с трудом сдерживая крик. Но Стас не остановился. Переместившись, его язык проник в «яшмовые ворота». Но когда я почувствовала приближение оргазма, Стас отстранился и быстро перевернул меня. Он стремительно вошел сзади, но так резко и глубоко, что достиг моей точки боли. Я невольно вскрикнула. Привычный спазм, правда, не такой сильный, закрыл «яшмовые ворота». Стас дернулся, потом замер и начал мягко массировать мои бедра и живот. Когда я расслабилась, он аккуратно вышел и лег на сено. Я ощутила страх.
«Неужели все вернулось?» – думала я, стараясь не расплакаться.
– У тебя спазматические явления, – тихо заметил Стас. – Раньше такое бывало?
«Ах да, он же доктор, – вспомнила я, вначале удивившись его словам, – хоть и ветеринар. Основа-то одна».
– Нет, – солгала я.
– Это довольно опасно. Мне показалось, что спазм был сильным, – сказал он. – Тебе стоит по приезде в Москву обратиться к соответствующему специалисту. Возможно, это произошло от чрезмерного перевозбуждения. Ты необычайно страстная девушка. Но учти, что бывают случаи, когда любовников увозят на «Скорой» после такого вот «склещивания». Хорошо, что я вовремя почувствовал и остановился.
Стас встал. Я сползла с копны вслед за ним. Вернулись мы в деревню, болтая ни о чем. Но я чувствовала себя крайне неуютно и старалась не встречаться с ним взглядом.
– Вы когда уезжаете? – спросил он, когда мы подходили к моему дому.
– Через день, – ответила я, не поднимая глаз.
Его присутствие становилось отчего-то все более неприятным, и я хотела поскорей уйти.
– Может, телефон оставишь? – неожиданно попросил он.
– Зачем? – удивилась я. – Будешь из деревни мне позванивать?
Я глянула в его смущенные глаза и отрицательно покачала головой.
Вечером, когда все угомонились, я вышла во двор с чашкой чая и устроилась за маленьким деревянным столом, вкопанным под раскидистым кленом в углу огорода. Я отодвинула банки с малосольными огурцами, поставила чашку и задумалась. Настроение оставляло желать лучшего. Я все думала о Стасе, вернее, о том, что сегодня произошло.
В этот момент между грядами с луком появился Тимофей. Он припал к земле и затаился, явно охотясь за мышью. Его уши прижались, кончик пушистого рыжего хвоста подрагивал. Я невольно улыбнулась, наблюдая за ним. В огород зашел дед и, видимо, спугнул мышь. Тимофей сел и глянул на него, как мне показалось, укоризненно.
