— Это что, — Фаустул безнадёжно махнул рукой в сторону дома. — Полсотни наших коров увели! А царских впятеро больше.
Налёт разбойников потряс Альбу: угнали уйму коров, лошадей и овец, сожгли запасы сена, множество домов, убили нескольких пастухов, правда, большей частью рабов.
Альбанцы потом долго спорили, сколько было нападавших — полсотни, сотня, две? Поджигатели выбрали подходящее время: хмельные после праздника Цереры воины выступили из города, когда разбойники уже успели угнать добычу в лес. Несколько всадников, занявших опушку У Тускульской дороги, помешали альбанцам начать преследование. Утром они исчезли, но преследователей у границы остановили тускульцы, не желавшие видеть вооружённых соседей на своей земле. Переговоры с посылкой гонцов в Тускул и Альбу заняли достаточно времени, чтобы разбойники успели скрыться. В Альбе считали, что тускульцы были подкуплены.
Фаустул был совершенно разорён. Он потерял не только дом со всем имуществом, стадо, рухнуло и его положение в общине. Амулий решил наказать пастуха, не сумевшего уберечь Вверенное ему добро, и поставил над своими сильно пострадавшими стадами нового старшего. Уже немолодой Фаустул впал в уныние, Акка, простывшая в ночь пожара, слегла. Братья прошли смотр в числе легковооружённых воинов, стали гражданами Альбы с правом получения земельного надела, как гласил закон, «из освобождающихся в порядке очереди». Но пока что в Альбе земли не освобождались; население города росло, и молодёжи в родной общине приходилось трудно. Конечно, в случае смерти Фаустула они бы получили принадлежавший ему участок земли с домом и частичкой прибрежного луга. Вернее, не они, а один из них по жребию. Но было похоже, что им, как и десяткам других юных альбанцев, придётся искать счастье на стороне.
Глава 9. РЕЯ-ИЛИЯ
Эту женщину иные называют Илией,
иные Реей.
Плутарх. Ромул
Амулий вернулся с удачной охоты на вепря и отдыхал, попивая вино около жаровни с углями, когда начальник стражи Сервий доложил ему о человеке, желающем сообщить нечто важное.
— Пусть подождёт, — ответил царь, — а, впрочем, впусти его.
Крупный, круглоголовый, аккуратно одетый мужчина вошёл и почтительно остановился посреди комнаты. Амулий велел слуге подать вторую чашу и удалиться.
Пришедший поклонился, положил перед Амулием укрытый платком подарок и торжественно поднял дорогую ткань. Под ней оказалось ручное этрусское зеркало. Царь поднял вещицу, глянул на своё отражение в полированной бронзе, перевернул и залюбовался изящной выгравированной на обратной стороне сценкой. Там, сплетя руки, прощались двое влюблённых, а за их спинами стояли демоны смерти: Тухулка с лошадиными ушами замахивался двусторонней секирой на девушку, а крылатый крючконосый Хара протягивал к затылку юноши ядовитую змею. Амулий отложил зеркало и поднял глаза на гостя, немного крючковатый нос которого придавал ему сходство со вторым демоном.
— Садись, налей себе вина и скажи зачем пришёл, — сказал царь, довольный подарком.
Гость церемонно сел и представился.
— Я купец. Герул из Пренесты. Думаю, то, что я хочу сообщить, заинтересует тебя.
— Посмотрим.
— Когда-то, государь, я был у тебя наёмным воином, — начал Герул и, отвечая на вопросительный взгляд Амулия, добавил: — Очень давно и совсем недолго.
— Не помню, — пожал плечами Амулий.
— Немудрено, я ведь ничем тогда не отличился. — Гость вздохнул и покачал головой. — Но всё же выслушай меня. Тогда я был совсем мальчишкой и служил в конной охране. И как-то осенью нас послали сопровождать на суд Тиберина весталку-преступницу...
Амулий насторожился, его сердце непроизвольно заколотилось.
— Ну и что? — хрипло спросил он.
— Так вот, она не утонула.
— Отпустили? — в голосе царя послышалась ярость.
— Нет, государь, всё было по закону, её связали и после молитвы столкнули в Тибр, — ответил купец, — но тем не менее она осталась жива.
— Связанная, в бурной реке? — Амулий пытался не выдать волнения.
— Но ведь это был божий суд, — возразил гость. — Бог мог вмешаться, выбросить на берег, кто-то нашёл, оказал помощь... Не мне об этом судить.
— Лжёшь! Я знаю, люди Нумитора хотели выловить её из воды и отвезти в Лавиний в храм Венеры. Но она туда не попала.
— Тем не менее я видел её живой в другом месте.
— Это невозможно!
— Я узнал её. Тогда на привале я смог хорошо разглядеть Рею. Такую красоту забыть невозможно, и потом, у неё родинка на правой щеке немного ниже конца глаза.
— Где она? — Амулий подался вперёд.
— А вот этого, государь, я тебе не скажу, — спокойно ответил гость. — Лучше сделаем так: я тебе её привезу, и пусть она сама тебе всё расскажет. Нет-нет, она не у меня, — предупредил он вопрос царя. — Живёт в другом городе с богатым мужем-купцом и тремя детьми.
Амулий скрипнул зубами:
— И как же ты собираешься её привезти?
— Украду. Если хорошо заплатишь.
Царь вздохнул, поднялся, прошёлся по комнате. Его сердце затопил водоворот чувств, вернувшихся из давнего прошлого — любовь, ревность, ненависть, зависть... Стоит ли пытаться вернуть Рею, отвергнутую, похороненную, чужую, отдавшуюся какому-то проходимцу, наплодившую ублюдков? Нет, не вернуть, а взять, получить, поймать. Отомстить ей за все страдания, которые она ему доставила своим упрямством и презрением!
— Сколько? — спросил он.
Гость назвал цену, сказал, что возьмёт серебро только в обмен на пленницу, пообещал, что сумеет совершить похищение тихо, не тронув остальных. Амулий остановился и взглянул на Герула так, что тот вскочил:
— Плачу вдвое, — проговорил он сквозь зубы, — но в живых не должно остаться ни ублюдков, ни их отца.
День был ясный, наполненный осенней свежестью. Акка лежала в тени дерева на лавке у входа в землянку, исхудалая, с запавшими глазами. Отца и Плистина не было, они пасли стада более удачливых соседей, Лидия ушла на заработки в город. Акка заметила Ромула, поманила его рукой. Он подошёл, наклонился, она приподняла голову и с трудом спросила:
— Где Рем?
— Тут рядом, чинит кому-то уздечку.
— Позови его.
Ромул привёл брата к матери, они оба опустились перед ней на колени.
— Плохи наши дела, мальчики, очень плохи, — проговорила Акка. — Мы хотели дать вам коней и оружие. А теперь об этом нечего и думать...
— Ничего, — сказал Ромул, — жизнь наладится. Была бы только ты здорова.
Мать покачала головой:
— Боюсь, мне уже не выкарабкаться. Потому-то я и позвала вас, чтобы проститься наедине. Вы хорошие дети. Я получала от вас много радости, пока растила, и совсем немного огорчений. — Акка попросила сыновей помочь ей подняться, поудобней уселась, помолчала, собираясь с силами, и снова заговорила: — Я хочу вам что-то сказать. Не знаю, дадут ли мне боги другой такой случай. Только обещайте не передавать моих слов отцу и не расспрашивать его о том, что я вам расскажу.
Встревоженные братья пообещали хранить её слова в тайне.
— Тогда знайте, — с трудом проговорила она, — я вскормила и воспитала вас, но родила вас не я. Я родила мёртвую девочку, а вы мои приёмные дети.
— Откуда же мы взялись? — поражённо спросил Рем.
— Вас мне принёс Фаустул, новорождённых, в закрытой корзинке и велел считать своими детьми. У меня было много молока, хватило на двоих.
— А наша настоящая мать? — Ромул не верил своим ушам.
— Умерла, — ответила Акка. — Только не спрашивайте отца, кто она и откуда он вас взял. Он запретил мне об этом говорить, и я запрещаю вам. А теперь помогите мне лечь.
Братья осторожно уложили мать на скамью, она слабо улыбнулась, устало закрыла глаза. Ромулу показалось, что, произнеся это признание, она избавилась от давно давившего её груза. Акка приподняла руку, словно искала что-то рядом. Ромул протянул ей пальцы, она нежно погладила их и заснула.
Она умерла во сне через два дня. Её тело сожгли на священном участке над озером. Акку любили в Ференте и проводить её собрались почти все жители селения. Четверо осиротевших мужчин — Фаустул, Плистин, Рем и Ромул — понуро стояли, соприкасаясь плечами. Ромул смотрел в погребальный огонь и вспоминал обгоревшие брёвна родного дома, который, как видно, уже невозможно будет восстановить. Когда костёр догорел и пепел заполнил простую глиняную урну, жрец провёл обряд очищения — окропил собравшихся водой с оливковой ветки и произнёс традиционное: «Кончено». Провожавшие хором ответили: «Прощай, прощай, прощай!» Четверо мужчин закопали урну с прахом Акки рядом с урной Аккила, её отца, под кустом шиповника.
