Честно говоря, я не верю в фрейдовский психоанализ. Безусловно, Фрейд обогатил психиатрию и психологию массой ценных идей. Идей, до которых психиатрам и психологам следовало бы додуматься самостоятельно, а не дожидаться, пока Фрейд им все разжует. Это он изобрел религию, которую назвал «психоанализом» и которая, по его мнению, подходит всем людям, без различия полов, возрастов, уровня культуры, подходит для всех случаев жизни, даже для таких, в которых сам Фрейд не может разобраться.
Его психоанализ годится для всех времен и проблем. Фрейд анализировал пророка Моисея. Готов спорить на что угодно, что уж с Моисеем Фрейду встречаться не доводилось. Он даже представления не имеет, как Моисей выглядел, однако он подверг его анализу. Но ведь жизнь во времена Моисея – это совсем не то, что жизнь во времена Фрейда. Он и Эдгара Аллана По проанализировал – по его произведениям, переписке и газетным рецензиям. Я считаю, следует отдать под суд врача, который попытался бы диагностировать аппендицит у писателя, исходя из его произведений, писем к друзьям и газетных баек о нем. (Эриксон смеется.) Однако Фрейд подверг психоанализу Эдгара Аллана По на основании сплетен, слухов и его произведений. И абсолютно в нем не разобрался. А ученики Фрейда проанализировали «Алису в Стране Чудес». Но это же чистый вымысел. Нашим аналитикам все нипочем.
По Фрейду, чувство соперничества с братьями и сестрами в одинаковой мере присуще единственному ребенку в семье и ребенку, где в семье еще десять детей. Тот же Фрейд толкует о фиксации ребенка в отношении матери или отца даже в тех случаях, когда и отец-то неизвестен. Тут тебе и оральная фиксация, и анальная фиксация, и комплекс Электры. Никого не интересует истина. Это вид религии. Однако спасибо Фрейду за те понятия, которые он внес в психиатрию и психологию, и за его открытие, что кокаин действует на глаза как анестетик. (Эриксон смотрит на сидящую слева от него женщину.)
Возьмем психотерапию Адлера. Он утверждает, что левши пишут лучше, чем правши. Вы знаете, что его теория в основном базируется на неполноценности органов и превосходстве мужчины над женщиной. Он никогда не пытался провести широкое исследование почерков у право– и левосторонних людей и выяснить, кто же пишет лучше. У меня есть знакомые доктора-правши с ужасным почерком. Я думаю, и среди левшей найдется немало докторов с таким же безобразным почерком.
У Адольфа Мейера, которого я весьма почитал, существует общая теория психических заболеваний. У него все сводится к вопросу энергии. Допускаю, что каждый душевнобольной обладает каким-то энергетическим потенциалом и что эта энергия находит много путей для своего выхода, но нельзя брать за основу классификации душевнобольных энергию.
Нам всегда надо помнить, что каждый индивид уникален. (Салли открывает глаза и снова закрывает их.) Точных копий в мире нет. Человечество существует на этой земле уже три с половиной миллиона лет, и я с уверенностью могу сказать, что за все это время не встретилось двух одинаковых отпечатков пальцев или двух идентичных индивидов. Даже близнецы значительно отличаются друг от друга отпечатками пальцев, степенью сопротивления болезням, своей психической и личностной организацией.
Хотелось бы, чтобы последователи Роджерса, гештальт-терапии, трансактного и группового анализа и многочисленных ответвлений различных теорий осознали, что в своей работе они практически не учитывают того факта, что пациент № 1 нуждается в лечении, которое не подходит пациенту № 2. Сколько бы у меня ни было больных, для каждого я изобретаю свой путь исцеления в зависимости от его индивидуальности. Приглашая к обеду гостей, я даю им возможность выбирать еду, поскольку не знаю их вкусов. И одеваться люди должны, как им хочется. Вот я, например, одеваюсь как хочу, вам это известно. (Эриксон смеется.) Я уверен, что психотерапия – это штучная работа.
А сейчас вернемся к той девочке, что мочилась по ночам. На первом сеансе мы побеседовали часа полтора. Этого было более чем достаточно для первого раза. Многие из моих коллег-врачей, я знаю, потратили бы на этот случай и два, и три, а то и четыре года, а то все пять лет. А уж психоаналитику понадобилось бы лет десять.
Помню, был у меня очень способный практикант. И вдруг ему втемяшилось в голову, что он хочет заниматься психоанализом. И вот он отправился к последователю Фрейда, доктору С. В Детройте было два ведущих психоаналитика: доктор Б. и доктор С. Среди тех, кто недолюбливал психоанализ, доктор Б. был известен под кличкой «Святейший Папа», а доктору С. было дано прозвище «Иисусик». Вот мой светлоголовый и явился к «Иисусику». Если говорить точнее, то трое моих практикантов перешли к нему.
При первой же встрече доктор С. заявил моему самому способному практиканту, что в течение шести лет он будет вести его терапевтический анализ. Пять дней в неделю в течение шести лет. А после этого, в течение еще шести лет, он подвергнет моего практиканта дидактическому анализу. Алексу он сразу сказал, что будет анализировать его двенадцать лет. Кроме того, доктор С. потребовал, чтобы жена Алекса, которую «Иисусик» в глаза не видел, тоже прошла шестилетний терапевтический анализ. И мой студент убухал двенадцать лет жизни на психоанализ, а его жена – шесть лет. «Иисусик» заявил, что им нельзя иметь детей, пока он не разрешит. А я ведь был уверен, что из Алекса получится блестящий психиатр, он подавал огромные надежды.
Доктор С. утверждал, что он занимается ортодоксальным анализом в точности по Фрейду. У него было три практиканта: А., Б. и В. А. должен был парковаться в секторе А; Б. ставил машину в секторе Б, а В. парковался в секторе В. А. приходил на занятия к часу дня и уходил в 1 час 50 мин. Он входил в одну и ту же дверь, «Иисусик» пожимал ему руку, и Алекс ложился. «Иисусик» придвигал свой стул к левой стороне кушетки, устанавливая его ровно в 18 дюймах (45 см) от изголовья и в 14 дюймах (35 см) от левого края. Когда приходил следующий практикант Б., он входил в ту же дверь, а Алекс выходил в другую. Б. укладывался на кушетку, а «Иисусик» усаживался, строго соблюдая свои 18 и 14 дюймов.
Всех троих лечили одинаково: Алекса шесть лет, Б. пять лет и В. пять лет. Как подумаю об «Иисусике», зло берет: разве это не преступление – в течение двенадцати лет лишать Алекса и его жену счастья иметь детей, а ведь они так любили друг друга.
Перейдем к другому случаю: двенадцатилетний мальчик страдал ночным недержанием мочи – очень крупный мальчик: рост 180 см, возраст 12 лет. С ним пришли родители и стали мне рассказывать, как они его наказывают за мокрую постель: и тычут его лицом в мокрые простыни, и лишают сладкого, и не пускают играть с товарищами. И ругали его, и пороли его, заставляли стирать свое белье, убирать за собой постель, не давали ему пить после полудня. А бедный Джо двенадцать лет кряду отправлялся спать и исправно заливал свою постель каждую ночь без исключения.
Наконец, в первых числах января родители привели его ко мне. Я сказал: «Джо, ты уже большой мальчик. Послушай, что я скажу твоим родителям. Дорогие родители, Джо – мой пациент, и никто не должен мешать моим пациентам. Вы, мамаша, будете сами стирать белье Джо и приводить в порядок его постель. Вы перестанете его ругать. Вы не будете его притеснять. И перестанете напоминать ему о мокрой постели. А вы, папаша, не станете его наказывать или лишать чего бы то ни было. Относитесь к нему как к образцовому сыну. Вот и все, что я хотел вам сказать относительно Джо».
Я погрузил Джо в легкий транс и сказал: «Слушай меня, Джо. Вот уже 12 лет ты мочишься в постель. Чтобы научиться спать в сухой постели, потребуется время. В твоем случае времени, возможно, понадобится больше, чем обычно. Все нормально. Ты имеешь право на определенный срок, чтобы научиться спать в сухой постели. Сейчас начало января. Не думаю, чтобы мы добились успеха менее чем за месяц, ну, а февраль вообще короткий месяц, так что решай сам, когда тебе кончать с сыростью, я думаю, неплохо бы к Первому апреля, Дню Дураков».
Срок от начала января до дня святого Патрика (еще раньше Дня дураков) кажется таким большим для мальчика двенадцати лет. Это по детским меркам. Поэтому я сказал: «Джо, никого не касается, когда ты начнешь сухую жизнь – в день святого Патрика или в День дураков. Даже меня это не касается. Это будет твоя тайна».
В июне пришла ко мне его мать и сообщила: «У Джо уже давно сухая постель. Я заметила это только сегодня». Она не могла сказать, как давно это началось. Я тоже не знал. Может, в день святого Патрика, а может, в День дураков. Это тайна Джо. Родители обратили внимание на сухую постель только в июне.
Вот еще один случай ночного недержания. Мальчику тоже 12 лет. Отец перестал общаться с сыном, даже не разговаривал с ним. Когда мать привела его ко мне, я попросил Джима посидеть в приемной, пока мы поговорим с его мамой. Из беседы с ней я извлек два ценных факта. Отец мальчика мочился по ночам до 19 лет, а брат его матери страдал той же болезнью почти до 18 лет.
