— А в остальное время они будут служить пешеходными дорожками, которые ведут из поселка к гаражам, понятно. А почему две? Потому что иначе машины по ним не прошли бы. Минутку, не подсказывайте! Я вот-вот и сам додумаюсь. Одна из дорожек предназначается для детей!
— Да, внутренняя. Чтобы они могли без помех и не обременяя взрослых кататься на роликах, роликовых досках и велосипедах.
— Великолепно! А в плохую погоду?
— К задней стенке гаражей примыкает остекленная пристройка с душевой и туалетами.
— Да там же можно разместить целый детский сад!
— Не исключено. Я об этом уже думала. Но такое решение остается все же за владельцем дома или съемщиками. Наша задача не в том, чтобы организовывать их быт; мы лишь хотим им предложить привлекательную среду обитания. А как они ее используют, это уж их дело.
Доната поднялась со стула. Ее обрадовало, что он так быстро схватывает ее замыслы. Гюнтер Винклейн обычно лишь воплощал в жизнь ее идеи, не будучи, однако, убежден в их правомерности.
— Прежде чем начать, — заметил Тобиас Мюллер, — я бы охотно взглянул на весь поселок в целом.
— Да, так и сделайте, господин Мюллер. — После паузы она добавила: — Думаю, мы отлично сработаемся.
Она тронула рукой его плечо. Это было совсем мимолетное движение, легкое, как прикосновение крыла бабочки, и все же Доната ощутила нечто похожее на удар тока. Ее рука отпрянула назад.
Он с улыбкой смотрел на нее, сидя в кресле.
Почувствовал ли что-то и он? Не может быть. Не должно быть. «Если я буду видеть его изо дня в день, — думала она, — это пройдет. Я к нему привыкну».
И Доната действительно привыкла к Тобиасу Мюллеру, но иначе, чем ожидала. Живой интерес, высказываемый им при всех обсуждениях, доставлял ей радость. Правда, его собственные предложения не всегда казались ей бесспорными, но побуждали к размышлениям.
Она была также рада ездить в его сопровождении на различные стройки, карабкаться вместе с ним по остовам сооружений, знать, что он всегда беспокоится о ней. Он никогда не предлагал ей опереться на его руку, зная, что она этого не любит, но всегда готов был прийти на помощь, если она вдруг оступится.
Он хорошо ладил с представителями строительных фирм, с рабочими и ремесленниками. Иного она и не ожидала: он знал, как разговаривать с этими людьми.
Через какое-то время дело дошло до того, что она смело могла бы посылать его в инспекционные поездки одного. Пришлось ей признаться себе, что не делала этого лишь потому, что не хотела лишать себя удовольствия, ставшего для нее столь притягательным.
В офисе он был со всеми в хороших отношениях, особенно с дамами. Донату не беспокоило, что он с ними шутит, особенно с молодой Вильгельминой, которая всегда проявляла готовность к флирту. Донате это казалось вполне естественным.
Коммерческий директор гордился своим знанием людей и, оставаясь наедине с Донатой, часто спрашивал:
— Ну, ты довольна молодым Мюллером? Он старается, а? — И когда она отвечала утвердительно, добавлял: — Я это знал с самого начала. Твое счастье, что ты меня послушалась.
Гюнтер Винклейн не то чтобы видел в Тобиасе соперника (для этого ему самому недоставало честолюбия), но ощущал себя несколько отодвинутым в сторону.
Подчас он делал таинственные замечания:
— Тебе будет тяжело, Доната, когда он уйдет.
— А зачем ему уходить?
— А зачем оставаться? Он не захочет все свои лучшие годы проработать под началом женщины.
Доната рассмеялась.
— Как это сделал ты?
— Я совсем другое дело, и ты это знаешь. Я доволен тем, что есть.
— Может, и он тоже?
— Ни в коем случае. Ему только одно важно: подсмотреть все, что ты делаешь. А потом, в один прекрасный момент — тю-тю! Только его и видели!
— Поживем, увидим.
Доната говорила себе, что утверждения Винклейна бессмысленны. Но так ли это на самом деле? Разве человек со способностями Мюллера не должен испытывать желания стать самостоятельным? Она планировала рано или поздно полностью доверить ему работу над одним из проектов. Но пока что делать это было рановато, она не могла перекладывать на него свою ответственность.
Пришло жаркое лето. Строительные замыслы Донаты осуществлялись хорошо. Она устроила два успешно прошедших приема в своем собственном доме, во время которых ей удалось собрать интересных людей. Правда, привлечь Антона Миттермайера, этого льва архитектуры и высшего света, не удалось. Иногда, стоя на своей красивой террасе или плавая с Крошкой Сильви и Христианом наперегонки, она испытывала желание видеть рядом и Тобиаса Мюллера. Но храбрости пригласить его у нее не хватало.
При этом нельзя было не заметить, что он проявляет о ней особую заботу. Раньше она нередко покидала офис последней. Теперь же таких случаев больше не стало. Тобиас оставался до самого ее ухода. Если она спрашивала о причине, у него всегда находилось убедительное объяснение. Он утверждал, что ему как раз нужно завершить ту или иную работу или всего лишь заняться какими-то старыми планами строительства, которые давно лежат на полке. Но было ясно, что ему не хочется оставлять ее одну в офисе. И никогда он не упускал случая проводить ее в подземный гараж, где стояла ее машина.
Тобиас ее не беспокоил, никогда не входил без вызова в ее кабинет, но, если раздавался поздний телефонный звонок, всегда отвечал на него.
Когда она выходила из кабинета, он справлялся:
— Может быть, сварить кофе на двоих? Или чаю? То и другое он готовил отлично. Для приготовления чая он использовал два чайника, чтобы напиток получался не слишком темным и имел как раз нужную крепость, а, приготовляя кофе, всегда настаивал на необходимости смолоть свежие зерна.
— Вы меня балуете, Тобиас, — говорила она, когда он в очередной раз ставил на ее рабочий стол чашку с ароматным напитком.
Он отвечал: «Так и полагается, госпожа шефша», «та ков обычай» или еще что-нибудь в этом роде.
Иногда, впрочем, случалось, что они сидели вдвоем — в совещательной комнате или в элегантном кабинете Штольце — и болтали друг с другом. Но разговор шел всегда только о делах профессиональных. Он мог уже приблизительно представить себе, какова ее жизнь, поскольку немало эпизодов становилось достоянием общественности. А ей даже в голову не приходило, что она не знает о нем почти ничего.
Однажды осенним вечером, помогая ей снять рабочий халат и надеть пальто, он заметил:
— Завтра утром нам ехать в Розенгейм, госпожа шефша.
Она повернулась к нему.
— Разве? Как же так? Мы ведь собирались ехать к дому Палленбергов.
