— Пожалуй, стоит уважить девчонку, — сказал капитан, — она развеяла солдатские думы. Пойдемте, господа.
Семь офицеров спустились вниз.
Ки превзошла самое себя. Она исполнила песню с такой теплотой и нежностью, что даже строгий капитан зааплодировал. Солдаты просто бесновались от восторга.
— А теперь еще одну, — сказала Ки, — песню девушки, тоскующей по любимому.
— Хватит, — сказал капитан, — у нас уже нет времени. У нас срочное задание. Потом допоете.
Но Ки запела. Это была грустная песня. Девушка, проводив своего возлюбленного в армию, грустит и плачет, чувствуя, что он не вернется с войны. Солдаты стояли оцепеневшие, так подействовали на них и сама песня, и искренность ее исполнения, будто певица любит каждого из них и скорбит об их незавидной участи.
Капитан понял опасность и приказал немедленно очистить площадку.
Солдаты зароптали.
— Пусть еще споет, господин капитан, — стали они просить офицера, — когда еще услышим такое.
— А может, кто-нибудь вообще ничего и никогда не услышит, — мрачно проговорил угрюмый полицейский.
Капитан разрешил спеть последнюю песню, пообещав завтра в это время устроить новый концерт.
Ки допела песню, и полицейские стали строиться. Офицеры отдавали приказание поторопиться. Парни, забрав инструменты, направились через дорогу к ресторанчику, а Ки подошла к офицерам и стала благодарить их за внимание.
— Вот и хорошо, — недовольно проворчал капитан, — а теперь уходите. Солдаты будут получать боевое задание, вам здесь делать нечего.
— А вы не в Каньлай отправляетесь, господин капитан? — задала вопрос Ки.
— Это вам знать не положено. Уходите.
— В Каньлай! В Каньлай! — крикнул угрюмый полицейский. — Там мы повеселимся! Уж там повеселимся, — и он захохотал безумным смехом. — Ох, повеселимся! — кричал он. — Я же тебя знаю, Ки. Твоих родителей убьем или зажарим. Вот повеселимся!
— Убрать этого ублюдка! — крикнул капитан офицерам.
Но «убрать» они уже не успели. Ки выхватила из сумочки мину, какие американцы применяют для расчистки лесных завалов, и сорвала предохранитель…
Карательная акция не состоялась…
Пройдет несколько лет, и во Вьетнаме появятся школы, пионерские отряды, кооперативы имени Фыонг Тхи Ки. Ее имя будет присвоено и общине Каньлай, которую она спасла от гибели.
Три дня спустя вооруженный отряд Ле Ван Киета, разгромив две сайгонские роты, покинул общину. Вместе с вооруженным отрядом в джунгли ушел и секретарь подпольного партийного комитета.
Вернувшись на свою базу, секретарь парткома узнал, что части генерала Ле Ханя, развивая наступление, вышли к крупным военным базам США в провинциях Тэйнинь и Шонгбе, нанеся по ним удар с ходу. Было уничтожено семь самолетов, четыре вертолета, три бронетранспортера и восемь тяжелых орудий. Американцы потеряли только убитыми 37 солдат.
А в Париже американская делегация продолжала настаивать на обсуждении вопроса о взаимном отводе войск, делая вид, что она чуть ли не идет на уступки своим противникам.
В Америке назревал взрыв невиданного недовольства. С ощущением его приближения газета «Глоб энд мэйл» писала: «Вряд ли сейчас время для проявления цинизма. У США нет другого выбора, кроме серьезного рассмотрения предложений коммунистов. Отклонение их будет расценено и врагами и друзьями как продолжение глубоко порочной политики, проводимой сменявшими друг друга администрациями США. Правительство должно хоть раз быть честным. Оно должно вести переговоры с позиции доброй воли, отложив в сторону ложь и манипуляции».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Мы слишком долго молчали. Теперь настала пора действовать, настала пора потребовать, чтобы американские войска были выведены из Вьетнама!
Оратор опустил рупор, разносивший его голос далеко по улицам, и посмотрел на огромную толпу, собравшуюся на этот митинг. В первом ряду он заметил нескольких человек со значками ветеранов вьетнамской войны на лацканах демисезонных пальто и подумал: «Значит, не один я протер глаза, запорошенные пылью вьетнамской войны». Кто-то из этих парней, заметив его взгляд, поднял в приветствии руку. Он улыбнулся в ответ и снова приставил рупор к самым губам.
— Да, — начал он, почувствовав поддержку ветеранов, — мы действительно слишком долго молчали. Это говорю вам я, Ричард Стрейтон, бывший лейтенант дивизии «Америкэл», которая запятнала себя во Вьетнаме самыми кровавыми акциями. На ее знамени — кровь общины Сонгми, население которой было уничтожено до последнего человека. Я не был в Сонгми, к тому времени я уже отвоевался, — показал он на пустой левый рукав, — но это не умаляет моей вины перед вьетнамцами. Я постараюсь здесь, в Америке, сделать все, что в моих силах, для прекращения грязной и позорной войны.
Стрейтон снова опустил рупор, потом, зажав его между ног, вытащил из кармана легкого пальто платок и вытер лицо.
— Говори дальше, лейтенант! — крикнуло сразу несколько голосов. — Тут не все знают, как гибнут ни за что наши парни. Говори!
Стрейтон взялся за рупор.
— Нам, — отвечая на требование, продолжал он, — все время твердили: победа близка, она за углом. Еще немного усилий, ребята, и мы будем у цели! Не многие из нас думали там, на кровавых полях Вьетнама, где эта цель и кому она нужна. Только вернувшись искалеченным, я отсюда, из Америки, по-настоящему понял, какое мы несмываемое пятно позора кладем на свою страну и на себя. Мне стало страшно за содеянное, страшно за парней, которые еще несут гибель невинным людям, большинство из которых, даже не зная, где находится Америка, шлют ей проклятья — мне, вам, всему нашему народу. Молю бога, чтобы он не услышал этих проклятий, иначе нам никогда и ничем не оправдаться перед всевышним.
Запруженная народом, гудела Пенсильвания-авеню. В разных местах ее, куда не достигал голос Стрейтона, были свои ораторы. Но постепенно организаторы митинга, установив радиосвязь со всеми островками протеста, навели порядок. Теперь уже голос ораторов у главной трибуны был слышен всюду.
— Сегодня мы проводим день общенационального протеста против войны во Вьетнаме, — густой, хорошо поставленный голос сенатора Чарлза Гудвилла приковывал внимание. Сенатора хорошо знали в Вашингтоне и по выступлениям на заседаниях сената, и по многочисленным интервью против войны. — Комитет борьбы за мир во Вьетнаме, — продолжал он, — объявил «Поход против смерти». Американцы — не важно, входят они или не входят в какое-либо активное движение, — должны по закону совести поддержать этот поход. Когда Ричард Никсон готовился занять свой пост президента, он говорил, что у него есть план окончания войны. Американский народ дал ему мандат на осуществление этого плана. Целый год народ ждал результатов, но теперь понял, что президент обманул его ожидания. Война продолжается, и конца ей не видно. И все мы, направляясь сейчас к Белому дому, давайте твердо и бескомпромиссно скажем: мы должны уйти из Вьетнама. Уйти не завтра. Нет, мы должны это сделать сегодня, иначе будет очень поздно лечить болезнь, которая разъедает наше общество.
Как река, готовая вылиться из берегов, демонстрация направилась к Белому дому. Еще за несколько кварталов до цели демонстрантов встретили сильные отряды полиции и преградили путь. Но поскольку приказа ни стрелять, ни задерживать не было, полицейские под напором тысяч людей начали расступаться, а потом вообще стали вроде наблюдателями. Над антивоенной колонной, невиданной ранее по своему многолюдию, плыли огромные панно. На одном был нарисован Вьетнам в виде скалы, о которую разбиваются волны. Чтобы не было сомнения, что это за волны, по их гребню шла надпись в виде белых гребешков: «Политика Белого дома и Пентагона». Но самое мрачное впечатление, даже на видавших виды полицейских, производили черные картонные гробы в натуральную величину, которые несли демонстранты. И на каждом надпись: «Престиж Америки», «Парни из Калифорнии», «Парни из Оклахомы»…
У Белого дома демонстранты потребовали, чтобы президент Никсон вышел и сказал что-нибудь в свое оправдание. Но ни Никсон, ни кто-либо из его помощников не решился встретиться с наэлектризованной массой демонстрантов.
Когда крики, требовавшие выхода Никсона, стихли, над демонстрантами прогремели слова:
— Друзья! За год, что президент Никсон находился в Белом доме, Америка потеряла во Вьетнаме только убитыми десять тысяч человек. Их принесли в жертву богу войны, которому поклоняется администрация. Давайте покажем, что мы помним о каждом погибшем, и будем бороться, чтобы остановить гибель наших ребят.
И сразу будто непроглядная ночь опустилась на землю, вызвав трепет и невольный ужас у тех, кто со стороны наблюдал за демонстрантами: десять тысяч черных воздушных шаров, выпущенных ими, закрыли на какое-то время солнце и небо. Каждый шар — обвинение и память.
