Ваннис даже немного замедлила шаг, но оставила эту мысль. Что бы там ни шептали о Брендоне, он остается тем, кем есть. Авторитет тысячелетней власти придает интерес и значение каждому его шагу.
Она отвела рукой большую пальмовую ветвь и увидела Брендона, стоящего на пороге. Ваннис молча поклонилась – не как родственница, но как знатная особа тому, чей титул еще выше. От Брендона зависит, признает он их родство или нет. Чтобы поощрить его в этом, она чуть-чуть улыбнулась – быть может, ранний утренний час побудит его отбросить формальности, а галантность подскажет ответить ей, как члену семьи.
Он с улыбкой коснулся ее руки и жестом пригласил войти. Приветствие неформальное, но безличное.
– Доброе утро, Ваннис. Еще не завтракали?
Одежда на нем была помята, словно он всю ночь не ложился, а волосы, слишком длинные согласно последней дворцовой моде, торчали вихрами на шее.
Ваннис вошла в комнату, бросив быстрый взгляд вокруг: вдруг он сейчас с холодной вежливостью представит ей какую-нибудь свою любовницу, сидящую на диване во взятом напрокат платье с гордой улыбкой собственницы?
Потом она заметила высокого рифтера в сером, с длинным усталым лицом. Вот, значит, как?
– Кофе я бы выпила, Ваше Высочество. Я слышала, вы владеете им в неограниченных количествах.
– Это запасы анклава, – как бы извиняясь, сказал он. – И здесь мы можем обходиться без титулов.
Это отменяло все формальности и открывало путь к интимному общению.
Рифтер бесшумно подошел к стенному пульту и набрал код. «Но ведь мы не одни», – подумала Ваннис.
Соблюдая осторожность, она опустилась на низкий стул и расправила юбки.
– Семион предпочитал соблюдать этикет вне зависимости от места и времени.
«Теперь он может спросить: “Даже наедине?” А я намекну, что мы-то не одни».
– Это похоже на него. – Брендон с улыбкой сел напротив, глядя на нее голубыми глазами, так отличающимися от серых, как сталь, глаз Семиона. – Я всегда хотел узнать одну вещь. Бывали ли вы когда-нибудь в его крепости на Нарбоне?
Он не поддался на ее уловку, но путь к интимному общению оставался открытым.
Ваннис качнула головой, показав распущенные волосы во всей красе. Золотые колокольчики, украшавшие заколку, весело звякнули.
– Ни разу. Не мог же Семион позволить, чтобы его супруга оказалась на одной орбите с его официальной фавориткой, – тихо засмеялась она. – Меня бы там даже поместить было некуда.
Брендон криво улыбнулся.
– Меня он однажды взял туда – чтобы поучить дисциплине, как я полагаю. На месте я улизнул от его ищеек и совершил экскурсию. К его громадным апартаментам примыкали другие, точно такие же, и все там – от одежды в шкафу до ароматов тианьги – предназначалось для вас.
Она оперлась подбородком на руку.
– Откуда вам известно, какие запахи я предпочитаю?
– Вы любите особую смесь цветов и пряностей. Я заметил это, когда мы танцевали.
«Неужели я завоевала его так быстро?»
Но он не двигался с места, а рифтер на заднем плане вовсю звенел хрусталем, серебром и фарфором. Значит, она ошиблась?
Ваннис рассеянно провела пальцем по шелковой подушке.
«Ну что ж, переменим тему. Если он хочет интимности, то вернемся к ней».
– А где же он держал свою певицу? В комнате для прислуги?
– Нет. У нее было собственное крыло. Не думаю, что она когда-либо бывала в его покоях. – Небрежные интонации Брендона не поддавались расшифровке. «Сердится? Может, он сам желал эту женщину?»
– Да, Семион любил, чтобы все было на своем месте.
Ваннис целила не в Сару Дармару – она никогда не питала злых чувств к женщине, которую Семион поставил в центр своей личной жизни. Она пробовала оборону Брендона.
Но он, рассеянно глядя вдаль, сказал:
– Вы знали, что Гален хотел жениться па Саре?
– Как? Я знаю, что сначала она была с Галеном, и на Артелионе говорили, что Семион отбил ее у брата. Это всех удивило...
Ваннис умолкла. Сардоническая улыбка Брендона на один тревожный миг напомнила ей его старшего брата.
– Хотя мы никогда не встречались, она была, вероятно, самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел на голограммах или лично, а ее голос заставлял забыть о ее лице. Все это вместе взятое наверняка и соблазнило Семиона.
– Она оставалась с ним несколько лет – ни о ком другом, во всяком случае, при дворе не говорили.
– Восемь, – усмехнулся Брендон. – Восемь лет. Семион не славился своими романтическими похождениями, верно?
Этот предмет мало интересовал Ваннис – ее больше занимал подтекст.
– В самом деле, я помню, как бушевал Семион, когда Гален отказался жениться на наследнице Масо – ведь Эренарх лично устроил этот брак.
– Мой мечтатель-братец жил точно в иной вселенной, – кивнул Брендон. – Политика его не интересовала, но обычно он подчинялся планам Эренарха, чтобы его оставили в покое, а Семион принимал это за послушание. Но вот Гален встретил Сару и влюбился в нее. Видимо, он унаследовал отцовскую склонность к моногамии.
Длинные пальцы, рассеянная улыбка. Он умолк, словно ожидая ответа, и Ваннис сказала:
– Поэтому Семион забрал ее себе и увез на Нарбон. Меня это не удивляет.
– Это был убийственно простой способ обеспечить послушание Галена на ближайшие восемь лет, – кивнул Брендон, – и половину из них я думал, как бы ее освободить. – Он говорил очень тихо, все с тем же отсутствующим видом.
Странная манера вести интимную беседу. Впрочем, его брат был еще страннее – и намного опаснее.
Ваннис сказала ему в тон – с той полушутливой небрежностью:
– Вы мечтали спасти Галенову певицу, а я – свою мать.
Нельзя было более изящно перейти от трех мертвых и одной пропавшей без вести к настоящему времени. Теперь он может протянуть ей руку – жалея, сочувственно, страстно, как угодно, – и первый ход будет за ним, если для него это важно. А после разговор пойдет о Брендоне и Ваннис.
Она осталась довольна своими словами и тоном. Подобные переходы – это искусство, и она всегда владела им в совершенстве.
Но, увидев его лицо, она поняла, что неверно рассчитала реплику.
Не то чтобы он сказал или сделал что-то в открытую. Он улыбался, но к нему вернулась вежливость – эта дулуская маска, скрывающая мысли и мотивы. Теперь он уже не снимет ее.
Указав на стол, накрытый рифтером, о котором Ваннис совершенно забыла, он сказал:
– Позавтракаем?
Выбирая среди множества изысканных горячих блюд, Ваннис признала свою неудачу, но отказывалась считать ее поражением. Однако как она в дальнейшем ни расточала улыбки и обаяние – она даже затронула вновь тему умершей певицы, которую любил Гален, – интимное настроение ушло безвозвратно.
С этим ничего нельзя было поделать. Остаток визита прошел в приятных разговорах о том о сем. Она принуждала себя быть занимательной и выяснила, что круг его интересов был весьма широк и что десять лет после своего исключения из Академии он потратил не только на пьянство, наркотики и секс, как казалось со стороны. Ваннис часто объявляла себя знатоком истории, но она с трудом узнавала имена и цитаты, слетавшие у него с языка. Дважды она чувствовала, что он готов затеять спор, но не могла принять вызов из-за недостатка аргументов. Она вывернулась, посетовав на ранний час и на собственную лень, но мысленно отругала себя за невежество.
По правде говоря, она совсем не скучала, хотя и не получила того, за чем пришла, и визит подошел к концу раньше, чем она намеревалась. И снова не произошло ничего явного, никакого знака или сигнала, на который она могла бы сослаться. Просто она снова ощутила присутствие рифтера – который все это время никуда не уходил, – заметила, какое у Брендона терпеливое, но уставшее лицо, и как-то сразу поднялась, сказав, что время идет и она опаздывает в другие места.
Брендон тоже встал, хотя мог не вставать (Семион никогда этого не делал), и улыбнулся, но не стал ее удерживать.
Идя обратно по дорожке, она втянула в себя туманный воздух, невидящими глазами глядя на великолепный сад. Ее мысли вернулись на час назад – она повторяла и анализировала, отказываясь признать чувство сожаления, почти потери, таящееся в глубине сознания.
«Люблю, когда мне бросают вызов, – думала она, сворачивая на более укромную тропинку. – Если бы он сдался сразу, удовольствие было бы наполовину меньше. И я многому научилась за этот первый визит – ведь будут и другие!»
И Ваннис перебирала в уме то, что узнала. Он не глуп. Он тоже не выносил Семиона, а вот среднего брата любил. Он хорошо знает историю, знаком с трудами своих предков, любит музыку – к музыке они возвращались то и дело.
Ему было очень важно освободить возлюбленную своего брата – вот только она, Ваннис, так и не знала почему.
И только закончив свой перечень, она взглянула в лицо сожалению и признала, что никогда еще не встречала такого отпора.
Она задержалась на небольшом пригорке. Ветер шевелил ее платье. Обхватив голые руки повыше локтя, она вспомнила, что сказал Брендон о нарбонском тианьги: «Особая смесь цветов и пряностей».
