– Тогда мне придется назвать тебе сумму аванса. Ты стоишь или сидишь?
– Стою.
– Тогда сядь и послушай меня. То колье, которое тебе заказала Соня Ардова, помножь на пять – это и будет сумма аванса. Аванса, ты понимаешь, что означает это слово? И это будет составлять всего лишь сорок процентов от общей стоимости.
– Ты это серьезно? – Сергей подумал о том, что ему сейчас не помешали бы деньги, тем более что в его жизни должны вот-вот произойти такие крупные перемены, как развод и прочее… Но и улетать в Москву, не разыскав Эмму и зная о том, что ей грозит опасность, он тоже не мог.
– Послушай, знаешь, сколько сейчас времени? Два часа. В четыре будет самолет до Москвы. Вылетай, а я тут же позвоню Кате… Уже утром вы сможете с ней встретиться у меня и все обговорить. Если у тебя есть какие-нибудь мысли относительно кулона, можешь набросать эскиз прямо в самолете… Представь, через четыре часа ты будешь уже у меня. Сережа, не дури… Я тебе дело говорю. Звони в аэропорт, заказывай билет и поезжай. Все, я жду. – И Ядов повесил трубку.
Сергей пошел на кухню и сварил себе кофе. Он знал, что уже все равно не уснет. До утра еще шесть часов, за это время он не продвинется ни на шаг к Эмме, а если он сейчас вылетит в Москву, то уже вечером сможет вернуться обратно и продолжить поиски. Он потеряет несколько дневных часов, но зато приобретет много денег, с помощью которых ему, быть может, удастся “выкупить” Эмму. Решение было принято, Сергей позвонил в аэропорт и заказал один билет до Москвы. Затем побрился, надел костюм, собрался и поехал на машине в аэропорт. Оставив машину на стоянке, купил билет и стал ждать отправления. В аэропорту было пустынно, и каждый звук отдавался эхом под высоким куполом беломраморного зала.
– Эмма, вернись! – услышал он громкий мужской голос и от неожиданности выронил сигарету. Прямо на него летела на велосипеде маленькая девчушка лет пяти с развевающимися рыжими кудрявыми волосами и в красном, в белых кружевных оборках, платье. За ней бежал молодой мужчина, очевидно, ее отец. Было похоже, что им обоим доставляет удовольствие эта ночная игра, эти гонки по белому пустому залу. – Эмма, вернись!
Они пронеслись мимо и исчезли за поворотом. Орлов поднял сигарету и бросил ее в урну. Вздохнул и с тяжелым сердцем пошел к двери: объявили посадку на Москву.
С. 1994 г.
Марины Анатольевны дома не оказалось. Соседка, к которой после недолгого раздумья обратились Наташа с Надей, сказала, что “эта дама” здесь давно не живет, что квартира эта вообще постоянно сдается “всяким разным людям” и что она, соседка, уже устала знакомиться со всеми постоянно меняющимися жильцами этой “богатой впечатлениями квартиры”.
Женщина оказалась словоохотливой, и Наташа из соображений безопасности и не желая, чтобы их с Надей запомнили даже внешне, постаралась как можно скорее пресечь все ее расспросы относительно того, зачем им понадобилась съехавшая из подозрительной квартиры жиличка, и выйти из душного подъезда на свежий воздух.
– Я так и предполагала, – сказала Надя, – она же не дура какая, чтобы афишировать свое занятие. Думаю, что она сменила полсотни квартир, в которых принимала своих пациенток.
– Дуры мы, дуры, – вздохнула Наташа, – вечно чего-то боимся, обращаемся черт-те к кому вместо того, чтобы пойти к участковому врачу, записаться на операцию…
– Послушай, раз ее нет, то чего время терять? Давай поедем к этому твоему Виктору, ты познакомишь нас, а?..
Наде явно не терпелось как можно скорее начать новую жизнь, и этот масляный блеск в ее глазах и желание отдаться первому встречному за деньги пробудили в Наташе чувство брезгливости и презрения. Она, которая сама только и знала, что занималась тем же, вдруг представила, какой же идиоткой выглядела в глазах Виктора, когда впервые увидела его и согласилась на него работать. Так чего же удивляться его скотскому отношению к своим “рабыням”, беременность которых лишь усложняла его работу и создавала дополнительные трудности. Зачем они ему, когда на улицах города так много дешевого “сладкого мяса”, как он называл иногда своих девочек.
Но кто убил Лену Кравченко? Кому понадобилось стрелять в нее? Ее убили либо во время операции, либо после нее, но в любом случае свидетельницей убийства была докторша. Марина.
Наташа замотала головой, прогоняя путавшиеся мысли. Она уже устала от них, от той абсурдности, которая сквозила в цепи навалившихся на нее событий.
Квасниковка запомнилась ей звуками мычащих коров, отцовского пьяного ора на мать, звонким звучанием молочной струи, бьющей в цинковое голубовато-серебристое ведро между жирно блестевшими сильными пальцами матери, и еще – неистребимым крепким запахом навоза, который ей приходилось убирать, когда отец запивал…
– Хорошо, я сейчас позвоню ему, – сказала она, чувствуя, что слабеет с каждой минутой и что понимает стоящую рядом Надю, готовую за гроши продавать свое унижение. Да, она унизится, она сейчас же позвонит Виктору и все объяснит ему, скажет, что испугалась последствий того, что они задумали, снимая на пленку девушку с мужиком-извращенцсм, любителем старинных камзолов и нежного девичьего рта… Она сделает для Виктора все, чтобы он только простил ее и позволил работать на него дальше.
Они нашли телефон-автомат на соседней улице, и Наташа, дрожа от страха и чувствуя сухость во рту, словно уже заранее успела отравиться предстоящим разговором, набрала номер Виктора и, услышав его голос, чуть не лишилась чувств.
– Это я, Наташа, – проговорила она чужим голосом, сиплым и неестественно низким. – Мне надо встретиться с тобой и поговорить.
Он назвал место и время встречи так, словно ничего и не было, словно они расстались лишь вчера и теперь им предстояло встретиться, чтобы поехать к новому клиенту.
– Хорошо, спасибо, я сейчас приеду, точнее, мы сейчас приедем… – сбивчиво, волнуясь, пробормотала она.
– С кем это? Ты не одна? – вот теперь она узнала его другой тон: настороженный, волчий, опасный.
– Со мной подружка Надя. Она хочет познакомиться с тобой.
– А поработать она не хочет, а то у меня тут один клиент… Она девственница?
– Нет, – прошептала Наташа, краснея и глядя широко раскрытыми глазами на внимательно наблюдающую за ней Надю, после чего на мгновение прикрыла ладошкой трубку и едва слышно повторила его вопрос.
– Нет, я не девственница, – ухмыляясь, пожала плечами Надя. И эта ухмылка Наташе тоже не понравилась. Да и вообще сама Надя сегодня открылась ей совершенно с другой стороны, с которой она ее и не знала. “Тихоня…"
– Тем лучше, – услышала Наташа голос Виктора. – Приезжайте вдвоем, но работать будет она одна. Ты условия ей сказала?
– Нет еще, не успела, я же не была уверена, что ты…
– Понял. Ну ладно, подъезжайте. Жду. Послышались короткие гудки, но Наташа еще почему-то держала трубку в руках, словно не веря в свое счастье. Виктор простил ее! Он разговаривал с ней обычным тоном. Он понял, что она сбежала от него, потому что испугалась, но теперь, когда она вернется к нему с повинной, он примет ее обратно, и снова потечет относительно спокойная, обеспеченная жизнь.
Теперь она уже сама снимет квартиру, где будет жить одна и куда будет приходить после свиданий, чтобы отдохнуть и набраться сил. У нее будет своя ванна, чистые полотенца и тишина… А когда появятся настоящие деньги, она станет хорошо одеваться и, быть может, выйдет замуж за одного из своих клиентов-импотентов.
По дороге, в такси, Наташа на ухо Наде, так, чтобы не услышал водитель, объяснила ей, что клиенты у нее будут специфические, маломощные в половом смысле, но богатые и добрые; рассказала она ей и о том, что неплохо было бы им что-нибудь спеть, станцевать, показать стриптиз, сделать массаж или чего-нибудь этакое, от чего клиент пришел бы в восторг и в следующий раз пожелал только ее.
– Этот твой Виктор что, специализируется только на импотентах?
– Можно сказать и так. Попадаются, конечно, и нормальные мужики, но у таких, как правило, и так полно баб, а эти, “папики”, любят во всем постоянство… Они же чувствуют себя ущербными, а потому ими можно вертеть, как хочешь.
– Но я не умею петь…
– Научишься. Все, приехали.
Луговое – С. Июль 1996 г.
– Куда ты меня везешь? Оставь меня в покое! И как вообще ты мог оказаться в Луговом? – рыдала Эмма, свернувшись на сиденье в клубочек и сотрясаясь всем телом. – Да лучше бы я села в тюрьму! Я поверила тебе, испугалась, а ты.., ты… – Она зашлась в плаче, и Перову пришлось останавливать машину, чтобы приводить Эмму в чувство. Небо над полем, возле которого они остановились, приобрело какой-то ядовито-зелено-розовый оттенок. Эмма, забившись в угол, выглядела ужасно: лицо ее опухло от слез, глаза потускнели, волосы растрепались. Перов, который посветил ей фонариком в лицо, покачал головой.
