Мы тепло расстались с ним. Это был единственный человек, который провожал меня и знал, куда я отправляюсь.
Вскоре мое судно отплыло из гавани. Стояла поздняя осень, условия для плавания были неблагоприятны, но ждать весны я не хотел.
- И вы были правы, - заметил Цветков, - потому что весной тысяча девятьсот сорокового года Гитлер напал на Норвегию.
- И, конечно, легко захватил ее! - убежденно сказал Таусен.
- Да.
- А потом он, по-моему, легко и быстро должен был разбить Францию, захватить Бельгию, Люксембург, Данию.
- Так оно и было.
- Вот видите! И затем та же участь в короткий срок должна была постигнуть Англию...
- А вот тут вы ошибаетесь! - вскричал Гущин
- Это ему удалось труднее?
- Это ему совсем не удалось, - сказал Цветков, - потому что Советская Армия спасла Европу и все человечество.
Наступило молчание. Таусен сидел неподвижно, прямо. Его синие ледяные глаза потеплели.
Глава 10
"Вы не могли не победить!"
Таусен поднялся с табурета и начал ходить взад и вперед по комнате. Его прежняя скованность исчезла.
- Скажите же мне, - спросил Таусен, - что произошло в мире?! - Он уже не говорил медленно и размеренно. Фразы стали не такими точными, резче зазвучал в них скандинавский акцент. - Я хочу знать! Если это все правда... Как это вышло? Что было? Все, все скажите!
И в этот вечер Таусен узнал обо всем, что произошло за последние годы, обо всех событиях, каких не приходилось испытывать человечеству за сотни лет.
Молодые люди чувствовали, что их слушатель потрясен, что в нем совершается глубокий душевный перелом, исчезает его ледяная оболочка. Он останавливал их, переспрашивал. Рассказчики перебивали, дополняли друг друга. Они видели, как от их слов постепенно рассеивается темный кошмар, так долго владевший Таусеном. Он слушал о том, как фашистская Германия напала на Советский Союз, использовала внезапность нападения и захватила большую территорию. Но в самом начале войны вождь советского народа Сталин твердо заявил, что фашистская армия будет разбита.
Как мог он это предвидеть с такой уверенностью? Однако Таусен теперь познакомился с людьми оттуда, и они говорили, что это осуществилось.
Чудо совершилось!
Но он - человек науки. Чудес не бывает.
Он узнал о страшных зверствах фашистов, о миллионах истребленных людей, о разрушенных музеях, сожженных неповторимых произведениях искусства, о душегубках и лагерях смерти. Но не это его поразило. Все это фашисты показали уже при нем. Потрясали только масштабы злодеяний, чудовищные цифры растерзанных людей: полтора миллиона в Майданеке, четыре миллиона в Освенциме, десятки миллионов людей, угнанных на каторгу, сотни советских городов и тысячи сел, от которых остались только груды щебня, кое-где уцелевшие стены и печные трубы; противотанковые рвы и шахты, заваленные грудами трупов; более шести миллионов замученных евреев.
Гущин вспомнил ненастный летний вечер в Москве, у памятника Пушкину. Он проходил мимо театра кинохроники и зашел туда. Показывали лагерь смерти. И Таусен услышал про тюки упакованных женских волос для матрацев, про склады аккуратно уложенной и подготовленной к отправке обуви. Склад очков - громадное помещение, где были ссыпаны горы очков. Сколько же было глаз, которые больше никогда не откроются!
По лицу Таусена текли слезы. Он опять встал и начал шагать по комнате.
Голос Гущина срывался.
Таусен узнал, как после широкого наступления избалованная легкими успехами в Европе фашистская армия получила ошеломляющий удар под Москвой. Немцы были уже в предместьях Москвы и предвкушали, как они войдут в великую столицу, - а им пришлось поспешно отступать, бросая танки и пушки.
Потом - сокрушительные удары под Ленинградом и Новгородом, в Крыму и в других местах.
Много еще пришлось вынести советским людям. Страшные и величественные картины блокады Ленинграда возникали перед Таусеном из сдержанного, но взволнованного рассказа Цветкова и Гущина.
- Чудес не бывает, - сказал Таусен. - Откуда же русские брали столько оружия, боеприпасов и снаряжения для такой грандиозной войны? Вы сами говорите, что вначале этого всего у вас было недостаточно.
В ответ Таусен услышал о том, как работали советские люди в годы войны, как перенесли на Восток заводы, и скоро оттуда помчались на фронт сотни и тысячи эшелонов с оружием. Он узнал, как воины закрывали своей грудью амбразуры вражеских дотов, как женщины вместе с подростками выполняли тяжелую мужскую работу.
- Нет, это не чудо! - сказал он, останавливаясь посреди комнаты и горящими глазами глядя на своих гостей. - Вы не могли не победить!
Он услышал, как огромная немецкая армия была зажата в смертельные тиски под Сталинградом и разгромлена впрах. И тогда решилась судьбы войны. Было еще много жестоких кровопролитных боев до того, как десятки тысяч советских пушек загремели у Берлина и победоносное красное знамя взвилось над рейхстагом.
- Рассказывайте еще, еще!
Таусен услышал о том, как суд народов десять месяцев разбирал неслыханные преступления фашистских правителей в Германии и дал им то, что они заслужили: виселицу и петлю. С облегчением узнал о том, что предатель его родины Квислинг поплатился расстрелом за измену родине, и о том, как суды Советского Союза и стран новой демократии покарали фашистских бандитов. Он узнал, как капитулировала Япония, как за четыре года было восстановлено и стало еще крепче народное хозяйство Советской страны, как работают освобожденные народы, создавая новую жизнь.
Наконец наступило молчание и такая тишина, что стук в дверь заставил всех вздрогнуть, словно выстрел. На самом деле стучали очень тихо. Таусен даже не сразу сообразил, что это стучит его работница. Он что-то односложно ответил ей.
Вкусный ужин был приготовлен из жареной птицы, и Цветков подумал: "А хозяин, пожалуй, и не думал окончательно отрекаться от жизни, если он так заботится о еде. А теперь... Теперь академику надо вернуться к людям, к работе... Он много может дать, ведь он уже понял..."
А Гущину казалось, что скоро исполнится то, к чему он стремился.
Ведь Таусен говорил о судне, на котором он приплыл сюда. Правда, он говорил, что оно в плохом состоянии... Но Гущин видел судно целым и невредимым. В его воображении оно было похоже на дрифтер. Оно стояло в бухте, чуть покачиваясь на легкой зыби. Его дымящаяся труба слегка откинута назад, и все оно напряжено, как бегун, ожидающий сигнала, чтобы сорваться с места. Шумно дышит его машина...
Не будучи в силах оторваться от зрелища, которое стояло перед ним как галлюцинация, Гущин спросил хозяина:
- Как ваше судно? Можно его наладить?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
