Ланжло собрался было зарыдать, но Гонфлье помог ему прийти в себя.
— Смелее, смелее. Будьте тверже! Подумаешь, женский голос!
— В том-то и дело, что женский голос, эх вы! Я был холост, и понятно, почему я так боялся заговаривать о свадьбе. Когда у тебя шестьсот тысяч франков ренты, то невольно призадумаешься, стоит ли их разбазаривать. Да, я был совершенно прав, что не хотел спешить. Но кто знал… Наконец я согласился, поддавшись на уговоры нашего общего друга, у которого была этакая рыжая шкиперская борода…
И, сжав кулаки, Ланжло завопил дурным голосом, явно непривычным к такого рода фиоритурам.
— Грязный тип! Я эту твою бороденку по волоску повыдергаю! Мерзавец! Ну попадись мне только в темном переулке… Я тебя заставлю просить прощения… Ты у меня попляшешь! Я тебе оторву голову вместе с твоей рыжей бороденкой!
— Нет, нет, — по-отечески утешая, возразил Гонфлье, — вы этого не сделаете.
— Как не сделаю? И глазом не моргну, слышишь! Оторву ему…
— Это будет просто неблагоразумно, — сказал Финар. — Надо уметь довольствоваться малым. Не думайте вы больше об этой проклятой рыжей бороденке…
— Не думайте… — злорадно усмехнулся Ланжло. — Сначала послушайте, что было дальше. Итак, это ничтожество меня убедило. По его словам, она была само совершенство. Я слушал развесив уши, да к тому же она и вправду была привлекательна. Само собой разумеется, у нее не было ни су за душой; в этом смысле надежды возлагались на ее дядю по материнской линии — она не без умысла называла его «мой старый дядюшка», но ему от силы было сорок пять, и вдобавок он был здоров как бык. Но мне бы и в голову не пришло хоть раз упрекнуть ее в чем-то, если бы она вела себя достойно, как полагается супруге. Сейчас я взбешен, хотя я совсем не злой человек…
— Мы тоже! — воскликнули Гонфлье и Финар. — Разве может кто-нибудь быть добрее нашего брата!
Ланжло горько усмехнулся и, позабыв про свой рассказ, погрузился в мрачную задумчивость.
— Это не все, — сказал Финар. — Вам осталось самое главное.
— Верно — самое главное и самое печальное. Итак, в конце прошлого года я женился. Прекрасное зрелище, и народу в церкви собралась целая толпа. Он был свидетелем… Мерзавец! А потом все время терся у нас. Он был другом дома — короче говоря, спал с моей женой!
— Положа руку на сердце, — сказал Финар, — я ждал этого с самого начала.
— А я, — сказал Гонфлье, — как только вы заговорили о том, что оторвете ему голову, тоже кое-что заподозрил.
— Забавно. А вот я, который видел их каждый день, я и подумать об этом не мог. Да что там, я был совершенно счастлив с женой. Я любил ее еще больше, чем до свадьбы, и день ото дня все сильнее. У нее был такой нежный голос… нет, есть вещи, о которых словами не скажешь, их и представить-то себе нелегко: ведь замужество придает голосу хорошенькой женщины нотки, которые по соображениям скромности не подобают благовоспитанной девице. Я был уверен, что в мире нет никого счастливее меня. И подумать только, у нее — любовник… Но я так бы ни о чем и не догадался, если бы не случай. Я иногда уезжал по делам дня на два, на три. В этот вечер я вернулся на день раньше, чем предполагал. Погода была хорошая, и от вокзала я пошел пешком…
— Прошу прощения, — прервал его Финар, — но в котором часу вы подошли к дому?
— Если память мне не изменяет, было ровно без четверти девять.
— Точь-в-точь как у нас! — воскликнул Финар. — Без четверти девять. Я так и думал!
— Вот это лихо! — ликовал Гонфлье. — Точнехонько без четверти.
Восхищенные совпадением, приятели смеялись и щипали друг друга за спиной Ланжло. Последний, неприятно пораженный столь неуместным весельем, сухо произнес:
— Когда вы заговорили о признаниях, я и не подозревал, что вы просто хотели поразвлечься. И я сожалею…
— Только не обижайтесь, — сказал Финар. — Мы с Гонфлье смеемся потому, что та же история произошла с нами в тот же самый час. Но, честное слово, никто из нас в душе не смеется над вами. Вы говорили, что от вокзала пошли пешком…
— Да, я хотел сделать жене сюрприз и проскользнул в дом, никем не замеченный. Поднимаясь на второй этаж, я услышал в ее спальне мужской голос; открываю дверь и вижу его, совершенно голого, в одной только рыжей бороденке. Поймите меня. Совершенно голый при моей жене! Невероятно, не правда ли?
— Такие вещи берут за живое, — сказал Финар. — Это почти неизбежно.
— Я, ее муж, и то ни разу не позволил себе такой вольности. Представьте себе, мне это и в голову не приходило, вот что самое возмутительное… Жена сидела на ковре, как она была одета, это вы уж можете вообразить. Она как будто немного смутилась, но не слишком. «Видишь ли, — говорит она, — я решила пригласить нашего друга…»
— Да, вот они, женщины, — заметил Гонфлье.
— И когда я услышал ее голос, этот знакомый голосок… Боже мой, когда я его услышал…
Он умолк, подавленный живостью своих воспоминаний, и Финар, сгорая от нетерпения, спросил:
— Ну, и?..
— И?.. — вмешался Гонфлье.
Ланжло вытер пот со лба и едва выговорил:
— Я не мог этого снести… Я убежал…
Финар и Гонфлье застыли посреди дороги. Ланжло по инерции остановился тоже, размышляя над своим несчастьем. Но вдруг молчание спутников показалось ему подозрительным. Он поднял голову и увидел две пары пристально глядящих на него глаз. Человек с головой горошиной наклонился к нему и прорычал:
— Какого же черта ты пристал к нам?
— Прошу прощенья, — пробормотал Ланжло, — наверное, уже поздно. По-моему, следовало бы подумать…
Он неловко вытащил часы и собрался идти дальше, но четыре руки пригвоздили его к месту. Он задрожал.
— Но вы оба только что говорили со мной так ласково…
Гонфлье вырвал у него часы и брякнул их о землю. Финар злобно ухмыльнулся и ответил:
— Взгляни на меня. Разве при такой роже можно быть ласковым? А при таком рыле, как у него? А? Значит, ты убежал… так, так, ну что же, убежал, значит…
Разочарованные убийцы, кипя от ярости, упивались страхом предателя.
— Отпустите меня, — сказал Ланжло.
— Ты хотел бы вернуться туда? — сказал Гонфлье. — А? Ты хотел бы вернуться к ним?
— Он боится, что его женушка станет волноваться, — съязвил Финар. — Насчет этого по крайней мере наш брат спокоен.
— Я подумал, что встретил друзей. Я говорил с вами как с друзьями.
— Для тебя здесь нет друзей, — сказал Финар. — Я, например, только что убил свою жену.
— Это неправда, — простонал Ланжло. — Я в это не верю.
Приятели разразились веселым смехом, и Финар продолжал:
— Я расскажу тебе все, как было. У меня нет от тебя секретов. Ну-ка присядь.
— Пустите меня, вы не имеете права меня держать!
— Поможем ему сесть, а то он стесняется… вот так. Значит, я говорил, что недавно убил жену. Я мечтал об этом уже много лет, и наконец на прошлой неделе я решил, что настало время свести счеты. Сегодня утром я наточил большой нож и даже упросил жену покрутить точило. И вот, когда она убирала со стола, я говорю: «Дай-ка мне нож, который я наточил утром». Она достает орудие убийства из шкафа, передает его мне и спрашивает: «Зачем тебе нож?» В ответ я улыбнулся так хитро, что мне даже захотелось взглянуть на себя в зеркало. «Ты не догадываешься, зачем мне нож?» И тут она поняла. Я пускал ей кровь целых десять минут.
— Мне нужно идти… Я дам вам денег… Вы совсем не злые люди…
— Верно, — сказал Гонфлье, — не злые, а только справедливые. Я не то чтобы имел зуб на жену или детей, но мне просто хотелось убивать. У всех свои недостатки, и против природы не попрешь. Возвращаюсь сегодня и вижу — вся моя семья в сборе за столом, а на табуретке лежит топор. Момент показался мне таким удобным, таким подходящим, что я тут же засучил рукава. Даже жене, которая оказалась поживучей детей, хватило одного удара. А когда все трое были готовы…
Ланжло скулил еле слышно, как в агонии. Неожиданно он рванулся и выскочил на дорогу. На его стороне была внезапность, да и до леса оставалось не более трехсот метров; зато у Гонфлье были длинные ноги, а Финар отличался проворством. Ланжло летел сломя голову, крепко сжав зубы и не оглядываясь. Какое-то время исход бега оставался неясен, но на последних ста метрах дыхание подвело друзей, без устали проклинавших беглеца и суливших ему самые жестокие пытки вроде выковыривания сердца при помощи зубочистки. Когда Ланжло скрылся в лесу и убийцы присели у края дороги перевести дух, Финар сказал Гонфлье:
— Это ты виноват. Так разболтался, что не заметил, как он вырвался…
— А ты? Сам хорош, усыпил нас своими бреднями. Прикончил бабу и воображает.
— Я все сделал правильно, я не такая скотина, как ты.
Притаившись у края просеки, Ланжло следил за ссорой убийц. Он видел, как взметнулась дубинка, блеснуло лезвие ножа, и, когда оба улеглись рядом на дороге, направился домой с легким сердцем, почти бегом, поклявшись никогда больше не ходить ночью в лес. Недавнее приключение открыло ему, что роли обманутого мужа еще вполне можно позавидовать, и с тех пор он не уставал благодарить судьбу, наградившую его женой с голосом сирены и верным другом с огненно-рыжей бородой.
