— Помехи, — сказала Одри. — Где-то здесь передатчик. Мощный.
— Я вижу… то есть, ничего не вижу, — ответил Кирилл и отщелкнул стальную пластину. По дрожащим спицам визоров еще протекали слабые точки зарядов и угасали на жемчужинах ввода тусклыми звездочками.
— Тебе не стоит этого делать, — сказал Борис.
Не стоит, не стоит. Но теперь ясно было видно, что у причала стоял еще один глиссер — больше, чем их, и похожий очертаниями на наутилус, раздутый до чудовищных размеров. Пузыри уже выпускали теплый воздух, и струйки пара втягивались в подъемную трубу, обросшую титаническими сосульками. Фосфоресцирующие щупальца были обмотаны вокруг причальных стрел, а под глиссером темнел плотный венчик маршевых двигателей.
— Серьезная машина, — подтвердил Борис. Он тоже снял маску и разглядывал причал через бинокль. — Откуда они ее только взяли?
— Могли привести с собой. Здесь такие не растут, — предположил Кирилл.
— Тогда они добирались сюда другим путем.
— А кто — они? — спросила Одри.
— Те, кого нам придется убить.
В подъемной трубе было проплавлено отверстие. Взрывающийся лед сминал и корежил стенки, но подъемник устоял, отторгнул наросты холодных паразитов, и теперь в конце раскисшей дорожки из черного снега можно было разглядеть фиолетовый клочок неба. Еще более холодный воздух стекал вниз, прихватив с поверхности ошметки мелкого льда, который налипал на странных полосках из желеобразной массы, тянущейся среди потемневших световых каверн. Кое-где в них еще сохранились бактерии, но их хватало лишь на синеватые отблески в прозрачной пленке слизи.
— Дрянь, — сказал Борис и вытер перчатку. — Что за дрянь. Везде одна дрянь. Слизь и лед.
— Они что-то притащили с собой, — сказала Одри. — Достаточно крупное и… и живое.
— Умная, да? — оскорбился Борис.
— Конулярия, — объяснил Кирилл. — У них есть конулярия.
— А зачем им конулярия? — спросила Одри. — И как она здесь выживет?
— Вопросы, вопросы, вопросы, — пробормотал Борис. Конечно конулярия. Что еще здесь может быть? Гигантский полип сорвался со своего места и притопал сюда за собственным желанием (ведь у них могут быть желания?) превратить Гренландию в ихний, полипий рай. Мелкие лагуны и много всякой ползающей дряни. Запросто.
Кирилл поправил ремни, подпрыгнул пару раз и молча шагнул в подъемник. Под ногами хрустели кристаллики льда, хлюпал мокрый снег и сочилась вода, оставляя на ботинках светлые солевые разводы. С каждым шагом запах ослабевал, и визоры постепенно успокаивались — они уже не шарили по броне раздраженными щупальцами, а мирно повисли металлической бахромой, как им и надлежит висеть при снятой маске. Но запаковываться пока не хотелось. Ключики гремели позади, продолжая в полголоса какую-то перебранку, а у него еще ничего не было решено. Впрочем, он и не особо беспокоился. Каждый шаг все больше разгоняет тьму, проясняет на темном горизонте мрачные глыбы опасностей и ловушек, и здесь бесполезно что-то планировать. Все всё планируют, как будто Ойкумена принадлежит им, а не великим. Будущее — лишь отражение в многочисленных зеркалах, и настоящее идет по ним, разбивая на мириады осколков.
— Ты — нечка, ты — пиявка, — бормотал в спину Одри Борис. — Я могу сказать тебе миллион гадостей, но сейчас ты их не слушай и не поворачивайся. Хорошо?
Одри молчала, стараясь не наступать на следы Кирилл, превратившиеся в крохотные черные озера в грязных, зернистых берегах.
— Вот и хорошо, вот и славно, — шептал Борис. — Проясним наши позиции, металлическая сучка. Мы будем с тобой долго прояснять наши позиции. Как раз до самого выхода. Так что слушай меня внимательно. Нам нужно договориться… Понимаешь? В твоем металлическом словаре есть такое слово? До-го-во-ри-ть-ся. Знаешь, что такое договориться? Это когда двое договариваются убить третьего. Я же видел… я все видел… Ты подсадила ему Черную Луну, и не говори, что это было милосердием… Ха-ха-ха… Ты ведь тоже соображаешь, нечка. Ты не человек, но ты соображаешь, двигаешь проводами не только во влагалище…
Остатки слизи собирались в длинные, тягучие капли, подмораживались и раскачивались ледяным дыханием гебдомада, процветая изнутри мутными пятнами, тяжелели и отрывались от своих ножек, как созревшие плоды. Плюх… Плюх… Плюх… Словно осень тотальной смерти, отринутой от водопада искр божественного динамиса, но еще помнящей о необходимости не только умирать, но и расцветать. В плотные плети ветра, полосующего высохший труп полиса вкраплялась субстанция черной пневмы — спагирия мертвецов, чудодейственный бальзам, заставляющий улыбаться трупы и розоветь истлевшие мощи, и даже сквозь плотный загубник внутреннего дыхания ощущался сладковатый привкус неудавшейся трансмутации льда мертвого в лед безнадежный, в полное отпадение, отслоение плаценты страха и ужаса, чтобы исторгнуть, выкинуть сгнивший зародыш истинной черноты.
Он мог болтать о чем угодно — жалкое ходячее мясо, которому был дан невероятный шанс стать человеком, но который даже не обратил на это внимание. Почему? Почему она обречена на тесноту сжимающей ее клетки? Кто распорядился данной ветвью Эверетта, чтобы она превратилась в металлического пиноккио с набором совершенных программ в животе? Хотите страха? Пожалуйста, нажмите третью кнопку снизу. Хотите смеха? Пожалуйста, пятая кнопка справа, да-да, с красной точкой. Хотите спаривания? Нет ничего проще… Так в чем же разница? Так в чем же дело? Найдите десять отличий человека истинного от не-человека — нечки? Их нет. За исключением одной мелочи — она не человек.
— Я выпью твою кровь, — сказала Одри.
Борис споткнулся и упал на колени. Тяжелый рюкзак качнулся и придавил к полу. Здесь было еще холодней — как будто тягучая криогенная река стальными языками обхватила бедра и запястья, оставляя на броне разводы индевелого лишая. Сверкающая игрушка упала около правой руки и разбилась на тысячи осколков, расплылась крошечным фейерверком вертящихся зеркал, оставляя на плотной шкуре наста светлый кратер с расходящимися лучами.
— Помочь?
Узкая металлическая ладонь протягивалась к лицу, и Борису захотелось вцепиться в нее зубами, разгрызть толстую скорлупу и добраться до мяса. Хотя, какое у нее может быть мясо — одна видимость, нежить, вызванная из бездны сознания неумелыми заклятиями гоэтии.
— Помогать людям — мой долг, — сказала Одри. — Так ты согласен?
— На что?
Одри ухватилась за лямки рюкзака, дернула и легко поставила Бориса на ноги. Если бы не дыхательная трубка, он бы прикусил язык. Теперь они стояли в обнимку — любовники одной смерти, два отражения хризалиды, уже готовящейся разорвать ставшее тесным тело и выбраться на свободу стрекочущим чудовищем. Это было мгновенным просветлением, словно чудесным заклятием рассеялся вечный туман, истаяли снега, и вокруг распростерся изумрудный луг с поднимающимися ввысь, в легкую синь длинными ветвями незнакомых деревьев, усыпанных яркими цветами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
