— Помогать людям — мой долг, — сказала Одри. — Так ты согласен?
— На что?
Одри ухватилась за лямки рюкзака, дернула и легко поставила Бориса на ноги. Если бы не дыхательная трубка, он бы прикусил язык. Теперь они стояли в обнимку — любовники одной смерти, два отражения хризалиды, уже готовящейся разорвать ставшее тесным тело и выбраться на свободу стрекочущим чудовищем. Это было мгновенным просветлением, словно чудесным заклятием рассеялся вечный туман, истаяли снега, и вокруг распростерся изумрудный луг с поднимающимися ввысь, в легкую синь длинными ветвями незнакомых деревьев, усыпанных яркими цветами.
— Что я тебя буду есть, — Одри еще крепче прижала к себе Бориса. — Ты ведь не забыл, что мне нужно есть? Я — нечка, я — пиявка, мне нужна либо твоя сперма, либо твоя кровь.
Раны заныли, почувствовав близость острых зубов, под стальными скрепами застучало, и Борису показалось, что там надуваются большие горячие желваки, поджившие края укусов расходятся, как улыбающиеся губы, и по шее начинает стекать ледяная кровь.
— Отпусти…
Одри разжала объятия и отступила назад. Борис качнулся, но удержался на ногах.
— Что там у вас? — спросил Кирилл.
— Все нормально. Борис споткнулся и я помогла ему. Мы поднимаемся.
…Этот город — Вавилон, город Великой Блудницы… И вот она вышла из тени, ожила мрачным таинством хризопеи, вырвалась из пасти черного забвения, поднялась по аподесии истинной прямой микрокосма и раскинулась на жесткой кровати гробовых плит, не замечая, как сквозь прорехи проеденной червями плоти проглядывают кости с ошметками иссохших мышц. Она была их, только их, и гнилые зубы шептали сквозь рев ветра интимную тайну изголодавшейся блудницы. Она была готова к спариванию, готовы была принять в ненасытное и бездонное лоно еще три капли алкаэста, неземного эликсира универсального растворителя держащих ее в аду оков. Черные монолиты былых оргазмов, ненужные памятники минувшей истоме, просвечивали сквозь сепию надвигающейся ночи. Лужи и реки багровой крови неудавшегося зачатия растекались между возвышенностями и впадинами полуразложившейся, полуиссохшей вагины, и чудовищное напряжение готового проснуться суккуба влажными отростками проникало внутрь, извлекало из души сладкую мелодию отвращения и ужаса.
Здесь исполняются все желания, вы слышите, о несчастные рабы собственной алчности?! Здесь и только здесь каждому уготовано по делам его, и пусть никто не уйдет обиженным!
Ветер хватал за руки и тянул во тьму, кружил ласковым щенком вокруг ног и хватал зубами за затылок, извлекая из брони непереносимый скрип. Все было готово к восходу Черной Луны. Кирилл чувствовал, как внутри подтаивает анестезирующее озеро, как плавятся и опадают игольчатые торосы боли, как трескается и дыбится лед сознания, безнадежно пытаясь удержать внутри жуткое светило бесконечной, мучительной смерти. Сквозь марево света пробивались угольные кристаллы забвения, и целостность даже этого мертвого мира рассекалась ножами того, что гораздо сильнее тьмы.
Хотелось отрастить тысячи рук и обхватить распадающееся тело, сжать осколки головы, попытаться собрать мозаику собственного Я из миллиона и одного гладкого камешка экуменического калейдоскопа. Я — это Она, внезапное понимание центробежных и центростремительных сил, вечной взаимосвязи микрои макрокосма, где генерируется, насыщается темный луч ненависти Человечества, чтобы преломиться через еще одну песчинку и обратиться в непроглядную тень души. Все — во мне, и я настолько же иллюзорен, насколько выдумана в бредовом сне Хрустальная Сфера, подсвеченная фальшивыми гирляндами бесконечных миров.
И словно в ответ графитовая вьюга кристаллизовалась в стылый алмаз ночи. Мертвый город набрал дыхания смерти и воздух стек тяжелой водой в отстойники улиц, вымораживая остатки теплых шнуров фарватеров.
— Ты их видишь?
— Они здорово парят… Совершенно не жалеют энергии. Ждут.
Кирилл отполз от дыры и сел около куба печки. К протянутым рукам протянулись теплые лапки уюта. В мягких разводах ночи зал казался огромным. Он притаился гулкой каверной в глубине оплавленного октаэдра — здания или надгробия сгинувшей цивилизации. Было даже непонятно — являлся ли зал архитектурным сооружением, или результатом лазерной атаки — яростным ударом и взрывом в монолите, градиента давлений, температур, хаоса, вынужденно взявших на себя роль творца, распирая упакованный строгой симметрией зев камня, вырывая из его глотки вместе с раскаленной слюной вой боли и ужаса. С невидимого потолка спускались бугристые колонны, изъязвленные пузырями ожогов и тяжелыми волнами застывали на неровном полу. След прошедшего шторма впечатался в стены, припорошив волнением вязкие следы и норы неведомых зверей. А может, то были многочисленные пасти с рядами крохотных зубов, только и ждущие глупую жертву — неосторожных пальцев и рук, коснувшихся вывороченных, слюнявых губ?
— Хорошее гнездышко, — сказал Борис. Он даже не рискнул присесть. — В чреве кита, наверное, так же уютно.
Возразить было нечего, и Кирилл с Одри промолчали. Борис протянул руки к печке и пнул ее посильнее. Пальцы погрузились на блаженное мгновение в эфемерную горячую воду.
— Что наши соперники?
— Они чувствуют себя слишком уверенно, — сказала Одри. — Чересчур уверенно. Расположились почти на самом фарватере…
— А вдруг у них есть к этому веские основания?
— У нас тоже есть веские основания сохранять спокойствие, — сказал Кирилл.
Борис раздраженно еще раз пнул печку, но свою долю тепла он уже исчерпал.
— И какое же, позволь узнать?
— Нас меньше и мы лучше подготовлены.
— Ага… И с каких это пор в туле попадают слабейшие? И когда мы пойдем их убивать?
— Слишком много болтаешь, — сказал Кирилл. — С тобой все в порядке?
Борис внезапно успокоился. Что-то щелкнуло в мозгу, наступил холодный покой. Смертельный покой окончательного решения. Он посмотрел и увидел черные глаза, хитро подмигивающие из бездны. Каменный рот растянулся в неумелой усмешке, и стена прошептала только ему: "Ты здорово придумал. Это ты замечательно придумал. Обычно твои мозги замыкает, но сейчас они сработали на отлично. Ты был слишком честен в игре и поэтому тебе скинули самые слабые кости. Но даже с такой швалью можно выиграть". "Чушь!", взревели колонны, и Борис сжался от страха, что Кирилл или Одри услышат безумие мертвого камня. "Чушь! Ему не нужно никакого туле! Посмотрите на это ничтожество!!! Он просто вожделеет эту металлическую сучку! Он умирает от похоти и готов сдохнуть в зубах пиявки. Ха-ха-ха!"
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
