– Ты сильно не волнуйся, Валентин Борисыч. Мне лишней урны не жалко. Урна много места не занимает, мы тебя с Серегой похороним в одной могилке. Не люди мы, что ли? Любили братаны друг друга при жизни, пусть и после смерти лежат вместе. Это вот Игорька, – он нехорошо покосился в стороны стеллажей, – это вот Игорька нисколько не жаль. Мы Игорька развеем по ветру. Подвел, паскудник! Дважды подвел!
– Он же на тебя работал.
– Он оружие оставил на поле боя, – напыщенно возразил Николай Петрович, поднимаясь.
Валентин засмеялся.
– Ты что? – изумился Николай Петрович. – Ты что, сочувствуешь этому придурку? Вот уж бык! Вот уж как туп! Ведь Игорек ходил в гостиницу шлепнуть тебя!
Изумленно оглядываясь, как бы себе не веря, Николай Петрович подошел к тяжелой металлической двери.
– Нет, плох ты, Валентин Борисыч. Я теперь за твою жизнь не дам и ломаного гроша. Прощения, правда, перед тобой не прошу, поскольку ты попал сюда не по моей вине. Сам пришел. А раз сам пришел, сам и отдувайся. Жалко, что не нашел ты настоящего места в жизни. Мышц твоих жалко, много мог сделать. Но бык ведь… Бык…
Николай Петрович и в кабинет к себе поднялся, все так же повторяя недоуменно:
– Бык… Ну, бык…
– Вы мне, Николай Петрович? – подняла голову белокурая секретарша, разбиравшая бумаги на его столе.
– Нет, Верочка, это я себе… Вот сколько живу, никак не могу понять одной вещи.
– Да ну! – не поверила блонда. – Вы, и понять не можете?
– Всякое бывает… Даже такое бывает… – покачал головой Николай Петрович. – Ну, ладно… На сегодня все… Я сейчас, Верочка, уеду в мэрию, а из мэрии прямо домой… Мне больше не звонить ни по какому поводу… Вечером я на паром и на службе уже не появлюсь… Поняла? На сегодня никаких звонков. Для всех я уже уехал.
Постоял, глядя на опечаленную секретаршу:
– Не расстраивайся, Верочка. Я должен уехать. У нас напряженка возникла в Германии. Там Сема Уткин помер. Пил, пил, балбес, и умер. А мы, значит, отдувайся. Потому и не беру тебя. У нас с тобой все впереди. Ох, впереди, Верочка, дай только закончить дела. Мы с тобой еще прокатимся. И не только в Германию. Пока же, Верочка, в данный конкретный момент ты мне нужна здесь, в конторе. Я на тебя, Верочка, вот как полагаюсь!
Смягчился:
– Привезти чего?
– Да нет, – потерянно отозвалась Верочка. – Сами приезжайте скорее.
– Я-то не задержусь, – рассмеялся Николай Петрович. – Я туда и обратно. Мне дороже родины ничего нет. А ты говори, в чем у тебя нужда?
Подмигнул:
«Пусть Федот проявит прыть, пусть сумеет он добыть – то, чаво на белом свете вообче не может быть». А?
– Ну, если можно… Тогда сапоги… – обрадовалась Верочка. – Сапоги-ботфорты… Вот такой длины, – показала Верочка красивую ногу. – Длинные, без каблука, цвет коричневый…
Николай Петрович внимательно посмотрел на нее:
– Сапоги, говоришь?
– Да, Николай Петрович! Я ж понимаю…
Верочка даже покраснела от огорчения:
– Вы ведь знаете…
И махнула рукой:
– Да ладно, какие там сапоги… Сами поскорей возвращайтесь… Мне без вас всегда как-то пусто…
– Ладно, – опять смягчился Николай Петрович. – Будут тебе сапоги.
И попросил:
– Крикни мне Виктора Сергеевича.
И подошел к окну, недоуменно повторяя про себя: «Нет. бык… Точно, бык… Игорек стрельнуть его хотел, а он Игорька жалеет… Нет, бык, бык… И мозги у него бычьи…»
Строго покрутил пальцем перед глазами неспешно явившегося Виктора Сергеевича:
– Задача понятна?
Виктор Сергеевич деловито кивнул.
– Чтобы этого быка упрямого я больше нигде не встречал. Понял? И чтобы везде, само собой, чистота. Понял?
– Конечно, понял, – солидно кивнул Виктор Сергеевич.
Николай Петрович отвернулся к окну:
– У тебя дача где?
– В Бернгардовке.
– Хорошая дача?
– Грех жаловаться, Николай Петрович.
– Смотри… Если там что, так со мной можно без стеснения…
– Да, Николай Петрович!
– Чего тогда ждешь?
Виктор Сергеевич смутился:
– А с ним-то, Николай Петрович… Ну, с Игорьком… Он вроде как наш… С ним-то как?…
– С Игорьком?… – Николай Петрович холодно глянул на Виктора Сергеевича. – Да никак… Ну, поспрашивай там, что там к чему… Дурак он… Сильно он нас подвел… Он теперь опасен для нас, Виктор Сергеевич… Вот ты его и наладь… Вслед за быком… Все понятно?
– Конечно! – с готовностью выдохнул Виктор Сергеевич.
– Ну и действуй.
«Тоже мне музыка, Шопена играют…»
Мягкий толчок.
Лоб Валентина пробило испариной.
Он вдруг всем телом почувствовал внезапный мягкий толчок.
Металлический поршень, к которому он был привязан, дрогнул.
Раз.
Еще раз.
Дрогнул и медленно, очень медленно, но все равно завораживающе ощутимо, пошел вниз.
Подняв голову, Валентин увидел столь же медленно опускающуюся на него серую металлическую глыбу площадки, которой заканчивался поршень. Минут через пять, ну, самое большее, через семь, понял он, его заживо раздавит, как муху. И не об потолок, как он раньше думал, а просто припечатает к бетонному основанию этой грузной, опускающейся на него металлической площадкой.
Он снова попробовал сыромятные ремни на прочность, но Николай Петрович оказался прав: в некоторых случаях дедовские способы вполне надежны. От чудовищного напряжения даже жилы на шее Валентина вздулись, а бицепсы будто закаменели. Но тугие сыромятные ремни нисколько не поддались, только еще сильнее врезались в кожу.
Не глядя наверх, стараясь не думать о скорой и страшной смерти, нисколько не надеясь на успех, скорее из чистого упрямства, Валентин дотянулся губами до накладного кармана куртки, из которого торчал черенок опасной бритвы. Он еще не знал, как распорядится бритвой, если сумеет ее вытянуть, он даже не знал, успеет ли вообще ею распорядиться, но надо было что-то делать и в каком-то сумасшедшем немом отчаянии он все-таки сумел дотянуться губами до черного костяного черенка бритвы.
Резко тряхнул головой.
Бритва раскрылась.
Чувствуя холод маслянистого, упруго подрагивающего поршня, Валентин прижался к нему щекой, все в том же сумасшедшем немом отчаянии пытаясь дотянуться бритвой, зажатой во рту, до ремней, туго стягивающих руки.
Он знал: он обязан перерезать ремни.
Он вдруг даже поверил в это.
Но уже дотянувшись бритвой до ремней, нанеся всего лишь первый разрез… выронил бритву.
Блеснув, бритва упала на грязный бетонный пол.
Все! – понял Валентин.
И в этот момент сыромятный ремень, все-таки слегка надрезанный по краю, лопнул.
Мельком глянув на медленно опускающуюся на него металлическую площадку, Валентин торопливо размял руки.
Дотянется он до бритвы?
Успеет разрезать ремни, схватывающие ноги?
Не успею…
Звякнула металлическая дверь.
Виктор Сергеевич деловито тащил на плече серый пожарный шланг.
Глянув на упавшую на пол бритву и все сразу поняв, Виктор Сергеевич ухмыльнулся, но торопиться не стал. Он сперва бросил шланг на бетонный пол, а потом уж деловито и ловко извлек из-за пояса короткую резиновую дубинку.
– Мать вашу! – сказал он беззлобно. – Возись тут с вами.
Пистолет Игорька лежал на столе.
Если откинуться на спину, мгновенно прикинул Валентин, пистолет можно схватить… Если, конечно, удастся схватить его… Второй попытки не будет… Виктор Сергеевич не допустит второй попытки… Да и не успею… Схватить и сразу стрелять… Из любого положения…
Не раздумывая, Валентин с силой откинулся на спину, крепко сжав связанными ногами металлический поршень.
Выстрел.
Еще один.
Виктор Сергеевич ахнул. Ударом пуль его отбросило на захлопнувшуюся металлическую дверь.
– Думаешь, ушел?… – хрипло и ошеломленно выдохнул, осев на пол у дверей, Виктор Сергеевич. Струйка крови вяло и страшно струилась по его щеке. – Никуда ты не ушел, гнида… Отсюда не уходят…
Слабеющей рукой он вытащил из кармана ключ и, не глядя, толчком послал его в щель под металлической дверью.
Валентин обернулся.
Игорек, как червь, крутился на стеллаже, что-то хрипел, бешено мотал головой, как китайский болванчик. Он видел, что металлическая плита подъемника уже нависла над Валентином.
Еще в одном отчаянном рывке Валентин успел-таки дотянуться до бритвы и полоснул ее лезвием по ремням, туго стягивающим ноги.
Получилось.
Задыхаясь, мокрый от пота, он скатился с бетонного подиума на каменный пол. Потом поднялся и, прихрамывая, с открытой бритвой в руке направился к стеллажу, на полке которого лежал Игорек.
Устремив на Валентина полный ужаса взгляд, Игорек захрипел, завертелся еще сильнее.
Двумя движениями Валентин рассек ремни на ногах и руках Игорька.
Он не ожидал такой прыти.
Одним прыжком Игорек оказался на полу, вторым достиг лежащего на полу пистолета. «Беретта» с позолоченным курком оказалась в его руках.
Сорвав со рта пластырь, Игорек прохрипел:
