Идентификация может осуществляться лишь на основе некоторого нереализованного, т. е. бессознательного, сходства. Но в чем состоит сходство нашей пациентки с госпожой X? Здесь мне удалось напомнить пациентке о ряде прежних фантазий и сновидений, которые ясно показали, что и она имела в себе некоторую весьма легкомысленную жилку, которую, однако, всегда с тревогой подавляла, так как боялась, что тенденция, которую она смутно чувствовала в себе, может склонить ее к какому-то аморальному образу жизни. Тем самым мы узнали еще кое-что важное о «животном» элементе. А именно речь идет о той самой неукрощенной, инстинктивной тяге, которая в данном случае направлялась на мужчин. Тем самым мы теперь понимаем еще одну причину, по которой она не может отпустить от себя свою подругу: дело в том, что она вынуждена цепляться за подругу, чтобы не стать жертвой этой самой другой тенденции, которая кажется ей гораздо более опасной. Соответственно она удерживает себя на инфантильном, гомосексуальном уровне, который, однако, служит ей защитой. (Это, как показывает опыт, один из самых действенных мотивов к тому, чтобы цепляться за неподходящие, инфантильные отношения.) Но в этом животном элементе, однако, заключено также и ее здоровье, зародыш будущей здоровой и разумной личности, которая справится с опасностями жизни.
Однако пациентка сделала совершенно другой вывод из судьбы госпожи X. Она восприняла внезапную смертельную болезнь и раннюю смерть этой женщины как наказание судьбы за ее легкомысленную жизнь, которой пациентка, не признаваясь в этом, всегда завидовала. Когда госпожа X умерла, пациентка долгое время сохраняла высоконравственную огорчительную позу, за которой скрывалось «человеческое, слишком человеческое» злорадное удовлетворение. Чтобы как-то наказать себя за это, она постоянно пугала себя, вспоминая госпожу X, отшатываясь от жизни и дальнейшего развития, и взвалила на себя мучительное бремя неудовлетворительной дружбы. Естественно, вся последовательность событий не была ей ясна, в противном случае ничего бы не произошло. Правильность подобной версии легко нашла свое подтверждение в материале.
История данной идентификации на этом отнюдь не заканчивается. Пациентка настойчиво подчеркивала то обстоятельство, что госпожа X обладала незаурядными художественными способностями, которые развились у нее лишь после смерти ее мужа и затем привели также к дружбе с упомянутым художником. Этот факт, по-видимому, следует отнести к одной из существенных причин идентификации, если вспомнить рассказ пациентки о том, какое сильное и завораживающее впечатление произвел на нее художник. Очарование подобного рода никогда не распространяется исключительно от одного лица к другому, но всегда есть феномен отношения, в котором участвуют оба, участвуют постольку, поскольку завораживаемое лицо должно привнести сюда свою соответствующую предрасположенность. Однако эта предрасположенность должна быть для нее бессознательной; иначе очарования не возникнет. Само очаровывание – это навязчивое явление в том смысле, что здесь отсутствует сознательная мотивировка, т. е. это не волевой процесс, а феномен, который всплывает из бессознательного и в принудительном порядке навязывает себя разуму.
Поэтому необходимо допустить, что пациентка имеет бессознательную предрасположенность, схожую с предрасположенностью художника. Соответственно она также идентифицируется с мужчиной[71]. Вспомним анализ сновидения, где мы столкнулись с намеком на «мужскую» ногу. Фактически пациентка играет мужскую роль по отношению к своей подруге; она является активной стороной, постоянно задает тон, командует и при случае насильно принуждает ее делать нечто такое, чего хочет лишь она сама. Ее подруга демонстрирует ярко выраженную женственность, что проявляется и в ее внешнем облике, тогда как пациентка явно принадлежит к мужскому типу. Голос у нее также более сильный и низкий, чем у ее подруги. Госпожа X описывается как весьма женственное создание, по мягкости и привлекательности ее можно сравнить, по словам пациентки, с подругой. Это наводит нас на новую мысль: очевидно, пациентка играет ту же роль в отношении подруги, которую играл художник по отношению к госпоже X. Таким образом, она бессознательно завершает свою идентификацию с госпожой X и ее любовником. Тем самым она все-таки живет своей легкомысленной фривольной жизнью, которую с таким страхом подавляла. Но она не живет ею сознательно, она скорее играет этой бессознательной тенденцией, т. е. одержима ею и становится бессознательным исполнителем своего комплекса.
Теперь мы уже гораздо больше знаем о крабе. Он представляет внутреннюю психологию этой неукрощенной составляющей либидо. Бессознательные идентификации затягивают ее все дальше и дальше. Они обладают этой силой потому, что, будучи бессознательными, недоступны пониманию (инсайту) или коррекции. Краб поэтому выступает как символ бессознательных содержаний. Эти содержания всегда стремятся вернуть пациентку к ее отношениям с подругой. (Краб пятится назад.) Но связь с подругой, однако, равнозначна болезни, из-за которой она стала невротичной.
Строго говоря, все это действительно относится к анализу на объективном уровне. Но мы не должны забывать, что пришли к этому знанию лишь благодаря применению анализа на субъективном уровне, который тем самым демонстрирует себя в качестве важного эвристического[72] принципа. Можно было бы практически удовлетвориться достигнутым результатом, но мы должны здесь еще удовлетворить теоретические требования, так как не использованы и не оценены еще все ассоциации и еще недостаточно выяснено значение выбора символа.
Обратимся теперь к замечанию пациентки о том, что краб лежал, спрятавшись под водой, и что сначала она его не видела. Раньше она не замечала этих только что разъясненных бессознательных отношений, они были скрыты под водой. Река есть то самое препятствие, которое не позволяет ей перебраться на другую сторону. Ей мешали именно эти бессознательные отношения, которые привязывали ее к подруге. Бессознательное было этим препятствием. Вода, таким образом, означает бессознательное или, лучше сказать, состояние бессознательности, сокрытости, краб также есть бессознательное, однако он представляет собой скрытое в глубинах бессознательного динамическое содержание.
VII. Архетипы коллективного бессознательного
Теперь перед нами встала задача рассмотрения на субъективном уровне тех отношений, которые сначала были осмыслены на уровне объекта. Для этой цели нам необходимо отделить их от объекта и понять в качестве символических изображений субъективных комплексов пациентки. Если мы пытаемся фигуру госпожи X истолковать на субъективном уровне, то мы должны рассматривать ее в качестве персонификации некоторой парциальной души или, скорее, определенного аспекта самой сновидицы. Госпожа X становится образом того, кем пациентка хотела бы и все же боится быть. Она воплощает, так сказать, фрагмент картины будущего характера пациентки. Обворожительный художник не может быть легко возведен на субъективный уровень, поскольку бессознательная художественная способность, дремлющая в пациентке, уже достаточно представлена госпожой X. Было бы, однако, правильным сказать, что образ художника представляет то мужское начало в пациентке, которое не реализовано сознательно и поэтому пребывает в бессознательном[73]. Это справедливо в том смысле, что пациентка фактически заблуждается на свой счет в данном отношении. В своих собственных глазах она кажется исключительно нежной, чувствительной и женственной и уж никак не мужеподобной. Поэтому, когда я впервые обратил ее внимание на ее мужские черты, она была неприятно удивлена. Элемент странности, захватывающей очарованности никак не вписывается в ее мужские черты. В них он, по-видимому, полностью отсутствует. И все же он должен где-то скрываться, так как она продуцировала это чувство из самой себя.
В тех случаях, когда такой элемент не обнаруживается у самого сновидца, тогда он, как говорит опыт, всегда оказывается спроецированным. Но на кого? Направлен ли он все еще на художника? Он давно уже исчез из поля зрения пациентки и, надо полагать, не мог забрать с собой эту проекцию, так как она закреплена в бессознательном пациентки, а кроме того, несмотря на то что он произвел на нее завораживающее впечатление, у нее не было с этим мужчиной никаких личных отношений. Для нее он был еще одним образом фантазии. Нет, проекция такого рода всегда актуальна, т. е. где-нибудь должен находиться некто, на кого спроецировано это содержание, в противном случае она ощутимо осознавала бы его в себе.
Здесь мы снова возвращаемся к объективному уровню, так как иначе нельзя обнаружить эту проекцию. Помимо меня, пациентка не знакома ни с кем из мужчин, кто так или иначе значил бы для нее нечто особенное, я же как доктор значу многое. Можно, таким образом, предположить, что она спроецировала это содержание на меня, но я тем не менее ничего подобного не замечал. Однако эти тонкие, едва различимые содержания никогда не выступают на поверхности, они дают о себе знать вне стен консультационного кабинета. Поэтому я осторожно спросил ее: «Скажите, каким вы представляете меня тогда, когда находитесь за пределами моего кабинета? Остаюсь ли я в таких случаях прежним?» Она ответила: «Когда я у вас, вы вполне доброжелательны и приятны в общении; но когда я одна или когда долго вас не вижу, то часто ваш образ удивительно меняется. Иногда вы кажетесь мне весьма идеализированным, а потом опять-таки другим». Здесь она запнулась; я помог ей: «А в каком смысле другим?» Тогда она сказала: «Иногда очень опасным, зловещим, как злой колдун или демон. Я не знаю, как подобное приходит мне в голову. Вы же нисколечко не такой».
