надеясь скоро получить место учительницы где-нибудь в деревне. В выксунском РОНО мне сразу пообещали назначение. Но пока предложили заниматься с взрослыми на заводе в группах ликвидации неграмотности. Я обрадовалась — это была оплачиваемая работа.
Через месяц мне предложили ПОСТОЯННОЕ место работы в деревне Туртапка. Деревня эта расположена между Выксой и Навашино в сторону Мурома. Там шла узкоколейка. Маленький паровозик тащил три маленьких вагончика, посредине которых в зимнее время топились печки-чугунки, и было тепло. От Навашино до Мурома 7 км и можно даже было добраться пешком. На воскресенье можно было ездить домой!
Поехала в Туртапку хоть и со страхом, — какие там люди? как меня встретят? — но и с радостью — постоянное место!
Гладковы тоже радовались, мне все казалось, что они боялись, как бы я не осталась у них надолго. Я тяготилась положением квартирантки у них и стеснялась искать отдельную квартиру. А тут все разрешилось, за меня были рады и приглашали меня в гости.
Семья Гладковых состояла тогда из 3 человек: дяди Миши, тети Веры и дочки Верочки в возрасте 29 лет. Была у них и прислуга, жили они хорошо. Но забот, наверное, хватало — старшие дети Леля, Коля и Анатолий работали и учились в Москве. Но это опять отступление, а если по порядку — приехала я в Туртапку.
Проработала я там 2 года. Школа там была 4-хкомплектная. 4 класса и 4 учительницы. Заведующая Анастасия Ивановна — 35 лет, Соня Клементьева, Полечка Меринова и я — от 18 до 28 лет. Я была самой младшей. О! Как я была им тогда благодарна за ласковый прием! Как я благодарна им сейчас, спустя много лет! Они не знали, как я была измучена жизнью в свои 18 лет, как были расстроены мои нервы. Каждый день я пила валериановые капли. Но молодость, определенность жизни и дружба с Соней и Полей действовали на меня успокаивающе.
Эти 2 года жизни с ними были хорошими. Беспокоило всегда только положение семьи. Денег на жизнь не хватало, хотя к заработку папы ежемесячно прибавлялась половина моей зарплаты и какая-то часть Лениных заработков. Он за это время окончил школу и выдержал вступительные экзамены в Московский университет, но не был принят, и вынужден был поступить на Казанскую ж/д сцепщиком вагонов, чтобы стать рабочим с 2-хгодичным стажем, а не сыном лишенца. Остальные дети учились в средней школе и по очереди нянчили маленького Алика.
Кто-то из детей должен был оставаться дома, чтобы дать возможность маме сходить в магазин или на базар и приготовить пищу. Чаще всех оставалась Шура. Все были очень плохо одеты. Очень быстро исчезло куда-то все, что осталось от прежнего благополучия. Куда-то исчезли шубки и пальто, сшитые для меня, Лени, Коли и Миши. Мы их, конечно же, не износили, выросли, и в них могло быть тепло нашим младшим братьям и сестрам. Но они исчезли!
У мамы было одно только пальто: и зимнее, и осеннее — зимой она поддевала вниз всякую одежку. Куда-то делись 2 меховые с суконным, по тогдашней моде, верхом шубки — Кокина и мамина — одно время я ходила в маминой в первый год работы, но потом купила себе на свои деньги ватное пальто и приделала к нему меховой воротник, а мех нашла дома. Маме я шубку вернула, но не помню, чтобы она в ней ходила. По-видимому, все это было продано за бесценок, чтобы как-нибудь прокормиться, или кто-нибудь украл.
Одно время у нас жила девушка Катя из деревни Вареги, она попросилась на квартиру временно. Спала она в общей с нами в комнате на сундуке, в котором были какие-то тряпочки, как теперь говорят. Когда она ушла, сундук оказался пустым. Она поселилась где-то недалеко, но стеснительные мои родители, конечно, не посмели предъявить ей претензию.
Так пропадало многое, что могло пригодиться. Но пока была более или менее здорова мама, семья жила хоть и плохо материально, но дружно. Была забота друг о друге, и была любовь. Я приезжала на воскресенья и на каникулы, мыла полы и стирала накопившееся белье, очень старалась облегчить маме хозяйственные заботы. Особенно трудно ей было носить продукты.
Вечерами же часто собирались у Шемякиных. Летом гуляли в Окском саду, катались на лодках. Поля и Соня часто приезжали ко мне в Муром. Выкса была более захудалым городком по сравнению с Муромом. Там сохранились еще деревянные тротуары вдоль улиц.
Никакого хулиганства, безобразия, ругани в наше время в общественных местах не было. Может быть потому, что в маленьких городах люди больше знают друг друга.
Два года, проведенные мною в Туртапке, я переписывалась с Тимой Киселевым, уехавшим из Мурома в Грозный, где он с большим интересом работал на нефтеперерабатывающем заводе. В свои 20 лет он был и.о. инженера и решил окончить нефтяной институт, а для этого необходимо было перебраться в Москву, что ему и удалось осуществить в 1930 г.
Наша переписка была настоящим романом в письмах, и я стала тоже мечтать о Москве, где я никогда не была. Благодаря знакомству моей мамы с Сахаровыми (семья это тоже муромская), благодаря тому, что на свете жили Мария Павловна Сахарова — человек исключительной доброты и совершенно необыкновенного отношения к людям — я поехала в Москву. Мария Павловна готова была прийти на помощь к людям, чего бы ей это не стоило, не считаясь с тем, что лишает себя удобств и денег. Она узнала от моей двоюродной сестры, что я мечтаю о Москве. И просто пригласила меня к себе жить. Но это уже моя личная жизнь, а я так хотела описать в этих записках жизнь моей семьи и разорение нашего муромского гнезда, мучительно взаимосвязанное с переустройством уклада жизни в России, но разделить эти три процесса невозможно, — все переплелось!
Итак, я с замиранием сердца приняла приглашение Марии Павловны, с трудом уволилась из Туртапки и отправилась в Москву на новую жизнь. Меня встретил на вокзале и проводил к Сахаровым мой будущий муж. Встретившись после 2-х лет разлуки, мы с первого взгляда почувствовали, что теперь не расстанемся никогда, что нам так хорошо вместе! Но нужно было думать и о работе, и об учении, и свадьба наша состоялась только через год.
Год этот был трудным и интересным. Трудно было устраиваться с местом жительства (я уезжала в командировки, чтобы не надоедать родственникам), интересно осматривать достопримечательности московские и, несмотря на очень скудные средства, часто бывать
