— Отчего ж не дать… Невысокий такой, щупленький. Хромой — говорит, пулей зацепило, но может и врёт. Говор тихий, вежливый. Ни с кем не ругается, гонору не проявляет.
— Значит, хромой…
— Так и есть, хромой.
— На какую ногу?
— На левую.
Я кивнул, переваривая услышанное. Кажется, пазл сложился, и эту ночь мне придётся ночевать под крышей амбара.
Глава 18
Вот и амбар, посеревший от времени, доски в нескольких местах выбиты, просто удивительно, что народ не разобрал его на дрова.
Заглянул внутрь и сразу по спине пробежал неприятный холодок.
— Плохое место, — подтвердил Климов. — Наши его сторонятся.
— А что такое?
— Во время гражданской красновцы в этом амбаре насмерть пятерых подпольщиков нагайками запороли. Тела прямо тут кинули и три дня хоронять запретили. Звери, — добавил он.
— А теперь у вас ещё один зверь появился.
— Это Башкатов что ли? — хмыкнул Климов, которого я уже стал по-простому звать Сан Санычем.
Я кивнул, но милиционер недоверчиво покачал головой:
— Думаю, ошибочка произошла насчёт него. Я спорить не буду — мужик он так себе, ненадёжный, но и на зверя, каким ты его расписал, не смахивает.
— А это мы с тобой сегодня и проверим. Там поглядим, кто из нас прав.
Климову явно не хотелось ночевать сегодня не дома, однако перечить мне, городскому начальству, он не мог.
Расположиться решили в отгороженном участке, куда ссыпали зерно, так я впервые узнал первоначальное значение слова «закрома». Метровой высоты стенка служила хорошим укрытием от посторонних глаз.
Тут всё пропахло мышиным помётом и гнилыми досками, к этому запаху добавился аромат прелого сена, мы натаскали целую кипу в закрома, чтобы было удобней лежать. Для согрева милиционер взял из дома два колючих зипуна.
С грехом пополам устроились, проковыряли дырочки для наблюдения и принялись ждать, коротая время за разговорами.
Стемнело быстро и неожиданно, как это бывает на юге. Постепенно глаза привыкли к сначала вечерней, а потом и ночной черноте.
— Чу! — вдруг напрягся Климов. — Кажись, едут.
Я затаил дыхание и стал вслушиваться. Милиционер не ошибся: к амбару подкатила подвода, тихо заржала лошадь, а потом раздались голоса: мужские и женские.
Заскрипели ворота амбара, подул ледяной ветер снаружи, появилось несколько фигур.
— Здеся заночуем, — проговорил вкрадчивый голос, наверняка принадлежавший Башкатову. — Вы не переживайте, как токма рассветёт, сразу в путь двинемся. Домчу до супруга вашего с ветерком.
— Поскорей бы, — произнесла женщина и тут же скомандовала:
— Дуня, Аникушка, а ну слезайте с телеги и бегите сюда, греться.
Я прильнул к «глазку» и стал рассматривать приехавших. Башкатов и впрямь оказался неказистым хромым мужичком, глядя на такого не подумаешь, какая от него исходит опасность. Вместе с ним в амбар вошла крестьянского вида женщина, а с ней детишки, те самые Дуня и Аникушка.
— Озябли? — по-доброму засмеялся Башкатов, глядя на ребят. — Ничего, сейчас я костерок излажу, водички в котелке согреем. У меня и заварка с собой припасена, так что чайком побалуемся, а ежли хозяюшка захочет, так можно чего и покрепче сыскать.
— Ой, спасибо, покрепче не надо, а вот от чая не откажемся.
— Была бы честь предложена. Ну да ладно — мне больше достанется, — мерзко захихикал он.
Башкатов сноровисто развёл костёр, поставил на него котелок со снегом, когда вода закипела, немного поколдовал над ней и стал разливать напиток. Сам почему-то чай пить не стал, а приложился к солдатской фляжке.
— Ну вот и согрелся, — довольно протянул Башкатов.
Где-то через полчаса женщина и дети зазевались.
— Устали мы, — оправдываясь, произнесла она. — Спать хочется — мочи нет.
— А ты ложись, голубушка, спи спокойно. И детишки твои пусть укладываются. Вон, видите, соломка лежит: пусть себе подстелют.
— А вы?
— А мне что сдеется? — удивился он. — Посижу немного, за огнём пригляжу, а как прогорит, тоже спать лягу. Утро вечера мудреней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ваша правда.
Женщина уложила сына и дочку, сама легла возле них и быстро заснула.
Мы с Климовым затаились как мыши, стараясь не шевелиться. Было ясно, что сейчас начнётся главное.
Послышался треск рвущейся бумаги. Башкатов распрямился во весь невысокий рост, про таких говорят — метр с кепкой, подошёл к своим пассажирам.
Склонившись над женщиной, потрогал её за плечо.
— Эй, вы как — спите?
Та что-то еле слышно пробормотала.
— Ну, спите-спите, — ласково сказал Башкатов и положил на голову женщине листок бумаги.
Такой же манёвр он произвёл с детьми, сходил назад к костру и вернулся со странным предметом в руках. Отсюда мне не было видно, что это такое, но тут к бабке не ходи, стопудово — орудие убийства.
— Отварчику моего вы попили, теперь пришёл черёд отведать микстурки, — произнёс Башкатов и замахнулся.
Мой выстрел произвёл на него неизгладимое впечатление. Он ойкнул, выбросил предмет и опустился на карачки, обхватив уши.
Убивать его я не собирался, нарочно палил вверх.
Мы с Климовым перелезли через ограду.
— Сан Саныч, посмотри, что это за хреновина у него была, — попросил я, не сводя револьвера с преступника.
— Сейчас проверю.
Климов поднял орудие убийства, повертел перед глазами.
— Вроде как портянка, а внутри голыш.
— Что, гражданин Башкатов, будем сознаваться?
Он убрал руки и посмотрел на мен безумным взором.
— Ты кто?
— Барабашка.
— Кто?!
— Уголовный розыск.
В чём-чём, а в наглости ему было не занимать. Он внезапно усмехнулся.
— И чего тебе надо, уголовный розыск?
— Тебя, сволочь такую!
Больше всего на свете мне хотелось врезать ему по голове и потом долго и методично пинать ногами, но я пока не мог позволить себе такую роскошь. Мы могли не знать о всех жертвах Башкатова, к тому же не удивлюсь, если у него есть помощник. Но, Господи, каких трудов мне стоило преодолеть это желание!
— Чем ты их напоил? — указал я на женщину с детишками.
Если яд, даже не знаю, что и делать, промывать желудок, пожалуй, уже поздно.
— Добавил чуток сонной травки и всех делов.
— Если они не проснутся, я из тебя котлету сделаю! — сквозь зубы прорычал я.
До Башкатова дошло, что я говорю ему правду, да и как не могло дойти: меня аж трясло от злости.
— Ничего с ними не будет! Проснутся к утру, — взвизгнул он, отворачиваясь от моего взгляда.
— Какой же ты урод, Башкатов! — с ненавистью произнёс Климов и сплюнул. — И как такого как ты земля носит!
Долго раскалывать злодея не пришлось, да и будучи далеко неглупым, он понял, что попался на горячем, смысла изворачиваться нет и потому стал говорить.
В принципе о многом мы уже подозревали, но ещё не догадывались, о каких масштабах идёт речь.
Убивал Башкатов далеко не первый год. Приезжал на вокзал к прибытию поезда, выбирал потенциальную жертву, втирался в доверие, отвозил якобы на ночёвку, опаивал снотворным, а потом безжалостно убивал. Оружия при себе он никогда не носил, осторожничал. Придумал следующее: заворачивал в мешок или портянку булыжник, стягивал верёвкой, получалось что-то наподобие кистеня. Этим кистенём ударял жертву по голове. Так как большинство убийств происходило в темноте, чтобы не промахнуться и лишить человека жизни с одного удара, клал тем на голову листы бумаги.
Свой кистень он почему-то называл «микстурой».
— Вот и этих собрался угостить микстуркой, да вы помешали, — вздыхал он.
— Кто тебе помогал? Были ли у тебя сообщники?
— А на кой ляд они мне?! Я и сам неплохо справляюсь.
Как я уже говорил, Башкатов оказался неплохим психологом, мог выпытать у своих жертв подробные детали о семье и даже адрес. Убив главу семейства преспокойно писал от его имени письмо родным и сообщал, что якобы хорошо устроился, ждёт всех к себе. Потом встречал жён и детей на вокзале и убивал без всяких зазрений совести.
