Их взгляды встретилсь, и он сразу пропустил ее, отступив с протоптанной дорожки в сугроб.
Вот он, их белый дом — в желтых квадратах окон, в соцветиях мигающих лампочек на елках… Она вошла в парадное, машинально вставила ключ в дверку почтового ящика. На затоптанные кафельные шашечки посыпались открытки. Пишут… Поздравляют… Желают… Она собрала их и, не читая, бросила обратно в ящик.
Поднялась на свой этаж. Тупо-механически вставила ключ в скважину замка, повернула, язычок отскочил, и этот четкий металлический звук показался страшным щелчком передернутого пистолетного затвора.
Звонил телефон. Без конца звонил телефон. Пусть звонят. Она не снимет трубку. Их нет дома.
Не сбросив мокрой шубы, Вера опустилась в кресло посреди комнаты, глядя, не мигая, в одну точку потемневшими глазами.
Она не замечала, что сидит одетая, что тающий снег с сапожек растекается лужицами по паркету. Пора было приниматься за уборку, но она не двигалась, бессознательно притопывая ногой в такт оравшему за стеной соседскому магнитофону.
Наконец, встала, как во сне, переоделась, прошлась по комнатам. Куда делись все тряпки? Где веник?
Вспомнилась прошлогодняя встреча Нового года у Лёньки Сандерса, Володькиного замдиректора, сумасшедший вечер, когда все были до чертиков пьяные и веселые. Ее розовое умопомрачительное платье… Коньячное признание и любви и поцелуй Сандерса в коридоре, ее киношная пощечина в ответ. А потом она влетела в столовую и объявила всем, что Сандерс ее поцеловал!.. Неожиданно растерянное, встревоженное лицо мужа. Она, вероятно, слишком много выпила — ей вдруг стало невыразимо жаль его за этот взгляд, за эту дурацкую тревогу, и она стала целовать Володьку. И целовала долго, без конца… Вокруг начался радостный вой и аплодисменты… А Мишка сказал, что в племени мумбо-юмбо в таких случаях трутся носами, и открыл счет, как судья на ринге: «…семь, восемь, девять, десять… Аут!» Но Вовка не успокоился, продолжал казаться обиженным, и ей вдруг страшно, сию секунду, немедленно захотелась домой. И опять началась шуточки и хохот… Они с Володькой тоже смеялись, и всё-таки ушли раньше всех и целовались потом на лестнице, на улице. На Ленинградском проспекте уже появлялись люди, и она радостно, пьяно кричала встречным: «С Новым годом! С новым счастьем!»
…С чего же начать? Пыль, всюду пыль… Надо книжки протереть… Вера подошла к стеллажам. Вот они, его бесконечные «плазмы», «поля», «кванты», «сверхпроводимости», «газодинамики»… Особая полочка — с печатными трудами профессора Чижова… И чуть ли не из каждой книги выглядывают аккуратные беленькие закладочки…
Она застыла с тряпкой в руке.
Не было сил коснуться этих книг, этих закладок.
Хоть немножко стал бы видеть, хоть чуть-чуть!..
Убирать надо, наводить красоту в квартире…
Зачем? Ах да! Новый год в чистом доме! Она по-детски верила, будто это что-то значит.
Сжав голову руками, она заметалась по квартире.
— Родной мой, родной…
Вера звала слезы, она просила их вырваться из глаз, но это было невозможно, как невозможно было что-то изменить этой дурацкой уборкой, как невозможно было оставить в старом году их горе. Надвигавшийся отрезок времени от января до января обещал лишь новые муки. Впереди ждала только отчаянная борьба хотя бы за ничтожные проблески света. Она приказывала себе верить в какие-то смутные миражи, но коли всё окажется напрасным — тогда как?
Уже несколько раз Вовка порывался, когда она приходила в больницу, что-то ей сказать. Бедный, глупый мой, неужели он думает, будто я не понимаю, что он задумал?
Завтра. Завтра он наверняка решится.
Он не потащит это в новый год.
Господи! Скорей бы перевалить этот праздник!
Вера отшвырнула тряпку в угол.
Скорей бы прожить эту ночь!
Ее собственная жизнь обрела для нее вдруг особое значение и ценность. Она обязана беречь себя. Она обязана выверять каждый шаг. Ей надо учиться быть умной и расчетливой, чтоб не потратить зря ни капли сил…
Она упала на тахту и тут же, не раздеваясь, не погасив света, уснула.
Проснулась на рассвете.
За окном дымилось холодное синее утро, обещавшее белый морозный дань.
В больничном холле красовалась наряженная елка. Здесь тоже готовились встречать Новый год.
«Всюду жизнь», — подумала Вера, быстро идя по длинному коридору с дверями боксов и палат. Кто-то увидит блестящую елочную мишуру. Ее мужа это не касалось.
Она несла Вовке большую еловую ветку.
«Неужели… — усмехнулась грустно, — неужели я понесу ему сюда и вербу?.. И черемуху?..»
Вовка прогуливался в дальнем конце коридора.
Она тихо приблизилась и дотронулась до его руки. Он сжал ее кисть, его дрожащие пальцы ощупали ткань платья под белым рукавом халата, обручальное кольцо.
— Верка?
— С наступающим! — Она поцеловала мужа и… замерла.
Вместо ставшей уже привычной пустой глазницы на нее смотрел… глаз.
Она негромко вскрикнула и зажала себе рот рукой.
В первое мгновение Вера даже не поняла, что это протез…
Вовка стоял перед ней, часто моргая. Блестящий серо-синий… совершенно живой глаз внимательно вглядывался в ее лицо.
Вере стало жутко… казалось неправдоподобным, издевательским, что этот, такой зрячий, такой здоровый и даже как будто весёлый глаз — только искусная бутафория, за которой — темнота.
— Чего ты испугалась?.. Это Мишка мне вчера подарил… Сам сделал… вместе с нашими ребятами. Целой шатией ко мне завалились… Это, я тебе скажу, не стекляшка какая-нибудь… глаз на биотоках… Мишкина идея. Сергей Сергеевич сам поставил.
Ей было страшно опять встретиться взглядом с этим, будто улыбающимся глазом… И вдруг… вдруг она увидела, что лицо ее мужа утратило пугающее, неприятное выражение, которого она старалась не замечать, с которым старалась примириться. Даже пятна ожогов казались незаметными, теряясь во взгляде этого глаза… Лицо стало снова живым… Перед ней снова был ее Вовка… «Мишка… — подумала Вера. — Дорогой Мишка…»
— Слу-ушай! Ты стал с ним просто красивым, с этим глазом.
Он засмеялся.
— Эх ты, утешительница… Как Серега?
— У мамы. С дедом воюют.
— Спрашивает?
— Без конца: где папа, когда приедет?
Марков вздохнул:
— Позвоню ему завтра. Будто издалека…
— Конечно, дорогой, конечно… Пойдем к тебе.
Они медленно дошли до бокса. Стол, тумбочка, подоконник были завалены коробками конфет, какими-то свертками, фруктами.
— Вовка! Откуда всего столько? С ума сойти!.. Тут на целый батальон.
— Я ж говорю: вчера ко мне двенадцать человек завалилось…
— Как вы тут поместились?
— Поместились…
Вера поднесла к лицу мужа хвойную зеленую ветку.
— Чем пахнет?
— Елка…
— Держи. — Она дала ему в руки бумажный сверток. — Здесь рубашки свежие. Из прачечной.
— Подожди… Верочка, — сказал он глухо, и она сразу застыла на месте, уловив решимость и страдание в его голосе. — Не возись. Присядь.
Она покорно села рядом с ним. Он взял ее руку. За окном плыли большие снежинки.
— Я не хочу, чтоб ты мучилась всю жизнь. Нам нужно разойтись. — Он отвернулся.
— Ты все сказал? Может быть, ты для себя так хочешь? Может быть… тебе так будет легче?
Он ничего не ответил.
— Нет? — Вера встала. — Тогда ты просто бесконечно глуп и совершенно ничего не понимаешь! Я есть я — когда я с тобой. Мне не важно… болен ты или здоров, красивый ты или нет, — мне нужно быть с тобой. Не ради тебя. Это м н е нужно, пойми. Я знала — ты непременно это скажешь. Я ждала… и, как видишь, не удивлена… Послушай… Неужели ты так мало веришь в мою любовь, Вовка? Да, ты не видишь. И, может быть, не будешь видеть… Но это — ты! Я всё это говорю, потому что знаю — мы на равных. И поэтому я люблю тебя. Если бы я увидела — говорю прямо! — если бы в один прекрасный день я поняла, что быть на равных с тобой не могу, я не смогла бы любить… и сама не стала бы с тобой жить.
Он поднял голову.
— Да, да! — резко и страстно повторила Вера. — Не стала бы1 А если бы это всё случилось со мной?!
— Ну, это совсем другое дело.
— Да нет же, не другое. Слушай, Вовка… Вместе будем жить дальше… вместе горевать будем, Сережку растить… Как протопоп Аввакум жене своей говорил: «До самыя смерти, Марковна», а она ему отвечала: «добре, Петрович… ино ещё побредем…»
— Значит…
— Значит, кретин ты, Петрович, каких земля еще не рождала.
— Но я ничего тебе не могу дать…
— Правильно. Ничего. Только одно — желание жить. А так, конечно… Где тебе… — Она кинулась к нему и прижала к себе его голову.
В дверь заглянула Карева.
— Простите… Володя! Сергей Сергеевич тебя к себе зовет. Идем скорее. — Посмотрела на Веру. — Как хорошо, Верочка, что и вы здесь, профессор как раз хочет с вами обоими поговорить.
