— Граф де Шерлю! — повторил следователь.
— О! Старый граф был аристократом! Он всякий раз, как бывал у господина герцога, давал мне по луидору. Молодой человек называл себя его сыном. Я ничего об этом не знаю, но это возможно, так как граф был очень слаб на счет женского пола.
— Старый граф умер, кажется?
— Да, тому назад пять или шесть месяцев.
— Видели вы тех людей, о которых говорил господин Бенуа?
— В ту минуту, когда я вошел в галерею, они уходили. Я успел только заметить, что их лица были зачернены.
— Каким образом они ушли?
— Этого я не могу сказать вам, господин следователь. Я знаю только, что не через дверь, так как я был перед нею.
— Осмотрим эту галерею, — сказал Варнэ, обращаясь к товарищу прокурора.
Оба чиновника поднялись.
В эту минуту произошло следующее.
Портфель товарища прокурора вырвался из его рук и упал на пол, причем некоторые бумаги выпали.
Бенуа бросился поднимать их. В ту минуту, когда он взял их в руки, у него невольно вырвался крик.
— Что с вами? — спросил следователь.
— Это письмо! — пробормотал он, показывая на письмо, выпавшее из портфеля.
— Ну так что же?
— Это рука господина герцога!
— Герцога де Белена? — спросил товарищ прокурора, хватая письмо.
— Да, я хорошо знаю его руку.
— Я помню теперь, что я носил вчера письмо в суд, — прибавил подошедший камердинер.
Чиновники обменялись взглядом. Товарищ прокурора вполголоса объяснял следователю, что это письмо было получено им вчера вечером в числе других бумаг, но что у него не было времени прочитать его.
Варнэ жестом удалил обоих свидетелей.
Товарищ прокурора распечатал письмо и поспешно прочитал его.
Вот что было там написано:
«Господин Королевский прокурор!
Будучи грубо оскорблен лицом, которое я некогда принял к себе в дом, я считаю своим долгом сообщить вам о подозрениях, которые это лицо мне внушает. Имя ею граф де Шерлю, по крайней мере, он так себя называет. Но я имею повод думать, что это имя и титул ему не принадлежат.
Я вынужден был выгнать его из моего дома благодаря полученной им записке, которую я при сем прилагаю.
Этот мнимый граф де Шерлю, живущий за счет падшей женщины, герцогини де Торрес, принадлежит по всем признакам к знаменитой шайке «Парижских Волков», которую так давно преследует полиция.
Имя Манкаля, стоящее на приложенной записке, по-видимому, не что иное, как один из псевдонимов бандита Бискара.
Если вы пожелаете, я готов дать вам все объяснения, которые вы сочтете нужными».
Письмо было подписано герцогом де Беленом.
— Вот это неожиданно освещает это печальное дело, — сказал Варнэ. — Этот мнимый граф хотел помешать доносу и при помощи своих сообщников убил герцога де Белена.
В эту минуту к чиновникам подошел Арман.
— Господа, — сказал он, — смерть барона де Сильвереаля близка. Но, вероятно, за несколько минут до нее к нему вернется сознание и, может быть, вам удастся узнать от него что-либо важное.
— Вы правы, — ответил Варнэ. — Надо показать ему графа де Шерлю. — Приведите сюда арестованного,— добавил он, обращаясь к агентам.
Ввели Жака.
На него было действительно страшно смотреть. С бледным, искаженным лицом, блуждающими глазами, он походил на помешанного. Он шел, как автомат, по-видимому, не понимая, что происходит вокруг него.
— Подойдите, — сказал ему следователь.
Жак поднял голову и взглянул на него.
Лицо и платье несчастного были в кровавых пятнах, точно так же, как и его руки.
Товарищ прокурора нагнулся к уху Варнэ.
— Я знаю этого человека, — сказал он вполголоса.
— В самом деле?
— Я видел уже его при странных обстоятельствах. Он назвал себя доктором, чтобы увидеть женщину, которую прозвали «Поджигательницей».
— Да, я знаю, эта женщина была убита Бискаром, главарем Волков. Это очень важно. Мы еще переговорим.
С этими словами следователь подошел к барону и склонился над ним.
— Барон де Сильвереаль! — сказал он.— Слышите вы меня?
Барон взглянул. Арман повернул тогда его голову в сторону
Жака и дотронулся пальцем до его век.
Глаза умирающего открылись. Вдруг все тело его вздрогнуло как бы под ударом электрического тока, и рука протянулась к Жаку.
— Убийца! — крикнул он хриплым голосом и упал на спинку кресла без движения. Он был мертв.
— Убийца! — повторил Жак, лицо которого еще более исказилось. — Кто это?
— Вы убили этого человека? — спросил его следователь.
— Я? Я?!
Этот неожиданный удар, казалось, возвратил Жаку сознание. Он выпрямился и оглянулся вокруг себя.
— Где я? — крикнул он.
В эту минуту он увидел свои окровавленные руки.
— Это кровь! Что это за кровь!
— Это кровь ваших жертв! — прервал его суровым тоном следователь и, схватив за руку, подвел к трупам де Белена и Сильвереаля.
Жак дико вскрикнул и, протянув вперед руки, упал без чувств на паркет.
Арман бросился к нему.
— Искусный актер,— заметил следователь.— Этот обморок притворный.
— Нет! — возразил Арман. — Припадок естественный, но он не представляет, впрочем, опасности.
— Ну так убийца будет помещен пока в лазарет.
По знаку следователя двое полицейских агентов подняли Жака и осторожно отнесли его в карету, ожидавшую у подъезда.
В ту минуту, когда они показались на улице, в собравшейся вокруг толпе послышались проклятия и крики. Многочисленный конвой окружил карету, чтобы защитить убийцу от ярости толпы, и эта предосторожность была далеко не лишней.
Бискар сдержал свою клятву. Сын Жака де Котбеля был обвинен в убийстве, и его ждал эшафот. Паук хорошо растянул свою паутину.
10
ЗАПАДНЯ
Как, каким странным стечением обстоятельств Жак оказался вдруг обвиненным, почти уличенным в ужаснейшем преступлении?
Зачем посещал он герцога де Белена? Как оказался там Сильвереаль? Наконец, был ли виновен Жак?
Во всяком случае, почему он не защищался? Что означало его странное поведение, так весомо подтверждающее предъявляемые ему обвинения?
Постараемся подробно объяснить все это.
Мы оставили Жака в ту самую минуту, когда странная сцена, только что происшедшая между де Беленом, Сильвереалем и герцогиней Торрес, внезапно раскрыла ему глаза, и он бежал из этого дома лжи и разврата.
Урок был жесток и ужасен. Вспомните, какую безрассудную страсть внушила ему эта женщина, едва промелькнув перед ним подобно видению! Что он мог знать о ней? Да и хотел ли он что-либо знать, видеть, анализировать?
В час скорби, когда в отчаянии от бесконечных неудач он хотел искать у смерти покоя, в котором постоянно отказывала ему жизнь, когда изгнанный де Беленом, обвиняемый «Поджигательницей» на смертном одре, ввергнутый в таинственную бездну, глубины которой он даже не пытался измерить, несчастный остался один на один со своим отчаянием, без друзей, без поддержки, именно в эту ужасную минуту и вошла она в его жизнь. Она была прекрасна Глубокая, самоотверженная любовь светилась в ней, придавая особый блеск, особую лучезарность ее красоте, особую проникновенность ее словам, особую силу ее колдовским чарам. Жак тогда с благоговением шептал имя Изабеллы, казавшейся ему чистейшим, достойным обожания существом!
И вот на сцену выходит Сильвереаль! Он груб, нагл, циничен. Но он принес тот фонарь, который озарил мрак. Он принес правду! Правду о том, что всей окружающей его роскошью Жак обязан был многочисленным любовникам Тении! Каждая из ее драгоценностей, каждый из ее нарядов был ценой продажных ласк!
И его, Жака, могли обвинить в пользовании плодами этого постыдного торга! Да, он дал пощечину де Белену! Но разве этим было смыто его бесчестие? Драться, убить герцога — значило ли это уменьшить вероятность обвинения? Тогда он оттолкнул от себя эту женщину.
Он не убил ее. Наверное, он не мог бы объяснить причину подобной жалости! И вот он снова одинокий, отвергнутый жизнью бедняк, не знающий, где преклонить голову! Он хотел покоя. Но злополучная судьба властно толкала его вперед.
Однако он старался не поддаваться отчаянию, не сгибаться, не терять надежды.
— Я буду бороться, — шептал он, широко шагая по пустынной дороге к Парижу. — Довольно слабости! Довольно трусости! Разве я не мужчина, разве я не могу, подобно другим, силой воли пробить себе дорогу? Я молод. Я чувствую в себе мужество и энергию возрожденного человека.
Вдруг он вздрогнул. Где-то сзади послышался шум чьих-то торопливых шагов. Кто-то преследовал его!
Хотя он и сам шел очень быстро, однако шаги слышались все ближе и ближе. Нет, это была не герцогиня, которая, повинуясь какой-нибудь безумной идее, могла пуститься в погоню за своим любовником. Шаги были тяжелые, мужские.
