Я постаралась подойти к делу с максимальной ответственностью и, тщательно изучив маршрут, предупредила подругу, что вскоре после поселка Эммаус будет развилка. Нам необходимо повернуть налево, так как направо пойдет дорога в объезд Твери. Ну мы и повернули налево. Дорога была какая-то скучная, легковых машин заметно поубавилось. Через двадцать минут первой забеспокоилась я, после того как на горизонте справа показался славный город Тверь. Еще через минуту мы стояли на обочине, Наташка разглядывала карту и ругалась – больше всего ей почему-то было жалко бензина. Я ей не мешала, и оторавшись, Наташка подобрела, даже стала уговаривать меня не расстраиваться. Было решено ехать дальше – в древний город Торжок. Подумаешь! Каких-то шестьдесят километров. К тому же Пушкин там в свое время останавливался отобедать у Пожарского.
Стемнело как-то очень быстро. Лесные угодья вдоль дороги, днем казавшиеся такими заманчивыми и уютными, теперь пугали своей мрачностью. Единственное, что радовало – неиссякаемый поток машин, свидетельствующий, что мы не одиноки.
Я покосилась на подругу и осторожно взяла карту. Когда миновали поселок Мирный, я робко предупредила, что сейчас будет развилка: направо объезд, налево – дорога на Торжок. Наташка хмыкнула и стала тщательно следить за дорожными указателями. Убедившись, что на сей раз я действительно права, она снова хмыкнула.
Торжок оказался воистину старым купеческим городом, но он явно экономил электричество. Частные дома за высокими сплошными заборами за редким исключением были не освещены. Во дворах лаяли собаки. Прохожие не попадались. Только мы решили свернуть на другую дорогу, как впереди показалась какая-то темная фигура. Фигура была явно пьяна – шла очень неровно, маячок сигареты метался по странной траектории. Выхода у нас не было, мы двинулись навстречу, а когда поравнялись с прохожим, выяснилось, что отказал стеклоподъемник. Пришлось открыть дверь. Достаточно решительным, на мой взгляд, голосом я спросила, где найти гостиницу. Прохожий вопроса не понял или не услышал и, подойдя поближе, наклонился ко мне. Я, приоткрыв дверь пошире, повторила вопрос. Странник икнул и упал на меня. Вместе с сигаретой.
– Только не это! – успела подумать я и, изловчившись, сбросила незнакомца на родную ему землю. Затем со словами «нам чужого не надо», – выкинула туда же сигарету. Денька, забившаяся от страха в угол, громко выла.
Проколесив еще минут двадцать, мы так и не нашли дорогу к центральной части Торжка.
– Не судьба, – горестно вздохнула я.
– Не судьба, – согласилась усталая Наташка и притормозила. После недолгого совещания решили поспать до рассвета прямо в машине.
– Совершенно нечего бояться, здесь кругом деревня на деревне, – решительно сказала я.
– Тем более, с нами собака, – поддержала меня подруга, с сомнением покосившись на Деньку.
Мы съехали на проселочную дорогу. Впереди показались дома какой-то деревеньки и небольшой сад. Очень хотелось спать, а более спокойного места не найти. Денька почему-то никак не хотела вылезать из машины, вероятно, боялась за свое место. Устроившись поудобнее, несколько раз проверив, закрыты ли двери, мы быстро заснули. От усталости даже не было страшно.
Спать в полусидячем положении – маленькое удовольствие. Очень хотелось вытянуть ноги. Довертевшись до того, что плед слетел с меня окончательно, я села, чтобы вытащить его из-под себя и посмотрела в окно. Лучше бы мне этого не делать…
В свете полной луны я с ужасом увидела, что ночуем мы впритык к кладбищенским оградкам. В лунном свете четко просматривались не только могилки, кресты, но и венки. Я вжала голову в плечи и натянула сверху плед. Если бы снаружи донесся хоть какой-нибудь шорох или иной звук, доживать бы мне свой век, кочуя по психиатрическим больницам. Нет, долго я так не просижу.
– Наталья! – осторожно позвала я из-под пледа Наташку. Она не откликнулась, но завозилась Денька. – Наталья! – повторила я чуть громче.
– Ну когда же это кончится! – в сердцах прошипела подруга и тут узрела меня.
– Ты что, очумела?! Ну и шуточки среди ночи. Зачем плед на башку натянула?
– Все шуточки за окном. Выгляни в окошки и протянешь ножки.
Ответом был Наташкин трубный глас: «Мама! Мама дорогая!» Денька на всякий случай скатилась вниз.
Не поднимая сиденья, буквально на автомате, Наташка завела машину и, не дав ей прогреться, рванула с места. Я съехала вниз, как Денька, и молилась только о том, чтобы машина не встала. Старушка «Ставрида» не подвела, наверное, сама натерпелась страху. Минут через пять мы уже стояли на трассе и были рады каждой встречной машине. Подъехав поближе к жилью, мы опять «улеглись», и я крепко уснула, невзирая на шум проезжающих машин.
Пробуждение было не из приятных: в окно барабанил какой-то худой небритый мужик в пиджаке сивого цвета. Наташка не шевелилась, и мне пришлось приподняться, чтобы приоткрыть окно (неожиданно заработал стеклоподъемник).
– Чего тебе надобно, старче? – зевая, спросила я.
Старче разорался, требуя, чтобы я немедленно разбудила своего мужика и уматывала с покосных угодий, предварительно возместив ущерб от помятой травы. Еще не совсем проснувшись, я ответила, что мужа разбудить не могу – он в тюрьме.
– Ну, честное слово, на кладбище было спокойнее! Следовало там и оставаться, – раздался голос подруги.
Мужик буквально окаменел, уставился на нее, разинул рот, будто потерял дар речи. Я взглянула на подругу и пожала плечами: Наташка как Наташка. Ну волосы торчком, ну лицо помятое, ну четверть лица желто-зеленая – так ведь синяк еще не прошел.
– Тебя спрашивают, что надо-то? – строго спросила подруга и, не дождавшись ответа, решила: – Глухой, наверное.
Денька, почуяв отсутствие какой-либо опасности, высунула морду. Мужик исчез.
– О, слинял! – прокомментировала я. – Какая досада! Могли бы спросить, как нам ехать дальше.
Часы показывали почти семь. Хорошо спится на свежем воздухе!
…Через полчаса мы мчались в Реченский со скоростью, не превышающей сорок километров. Машина ныряла из ямы в канаву и наоборот, а сзади клубился плотный шлейф пыли. Вскоре пыль, несмотря на закрытые окна, стала ощущаться даже на зубах.
– Хоть бы дождичек прошел, смочил дорогу. Вся физиономия, как напудренная, – вздохнула Наташка.
– Ничего, в Реченском умоемся, – успокоила я ее. – Всего-то ничего осталось.
– Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, – суеверно сплюнула Наташка, а Денька оглушительно чихнула.
Поселок Реченский оказался деревней Реченской. Семь жилых дворов. Правда, было еще пять домов, два из которых опасно покосились и основательно вросли в землю, а у трех остальных провалились крыши. Стекла отсутствовали у всех. Деревня была островком, поскольку представляла из себя часть суши, со всех сторон окруженную речушкой, шириной в полтора метра и глубиной, как показалось, не более сорока сантиметров. Тем не менее, через речушку был переброшен солидный мост. Дорога за мостом, не успев начаться, закончилась. Мы приехали.
К машине бодро семенила худенькая старушка в обрезанных валенках. Надо было спешно придумать причину появления в деревне, ведь ни один сумасшедший не поверит, что мы забрались в здешний тупик, чтобы починить неисправность машины. Помогла сама старушка.
– Заблудились, касатки? – ласково улыбаясь, спросила она.
– Заблудились, бабушка, – радостно согласилась я. – Знакомые порекомендовали поехать отдохнуть в Зайцево, им там очень понравилось. Второй день это Зайцево ищем. Через несколько дней домой возвращаться, а мы вот… – Я горестно развела руками.
– Зайцево? Штой-то я не слыхала здесь такой деревни.
– Сказали, тридцать километров от Торжка, – почти плачущим голосом поддержала меня Наташка.
– Так ить и мы – тридцать километров от Торжка, токма это, если прямиком через лес иттить, – махнула в сторону березовой рощи бабуля. – А вы, если погостить, оставайтеся у нас. Здеся и ленинградцы все лето живут, и из Калинина приезжають.
