Я оторвалась от подушки, опершись локтем на постель, и осмотрелась. Наша одежда лежала на креслах, заботливо сложенная, комод, у которого я ему отдалась, стоял на своем месте, аккуратно придвинутый к стене. Разве Дэвид мог сам навести такой порядок? Ничто в комнате не напоминало недавние бурные события нашей бешеной страсти. Даже запаха не осталось, воздух был свеж и прохладен.
– Что случилось?
Его встревоженный хриплый шепот, внезапно раздавшийся у меня за спиной в абсолютной тишине комнаты, заставил меня вздрогнуть. Но я успокоила Дэвида, сказав:
– Все нормально. Спи!
Он не заставил себя упрашивать, что доказывало, насколько глубок был сон, из которого его выдернули, а я поняла, что мне самой теперь не заснуть. Осторожно откинув одеяло, я встала, засунула ноги в марокканские шлепки, заботливо оставленные рядом с кроватью с моей стороны, и, тихо-тихо ступая, спустилась виз, в залу на первом этаже.
В окруженной с двух сторон пролетами парадной лестницы гостиной, не столько большой по площади, сколько просторной из-за высоченных потолков, я заметила седую голову мужчины, бродившего по ковру, как привидение в старом замке, и не торопясь занимавшегося своими делами. Конечно, это был Арман, неизменный управляющий семейства Барле.
– Вы не спите, мадемуазель?
– Вы тоже, судя по всему.
Он рассеянно и неспешно протирал тряпкой стекло огромных песочных часов с основанием и подпорками из красного дерева. Часы были размером с игрока в регби в полном облачении. Дэвид, помешанный на антикварных штучках, частый посетитель ближайших салонов и аукционов, где продавали старину, приобрел их недавно по случаю.
– Видите ли, в моем возрасте… сон что-то не идет. И потом, в таком доме всегда есть чем заняться.
Старик произнес эти слова без досады, без раздражения, мягко и даже приветливо, как мне показалось, демонстрируя вполне доброжелательное ко мне отношение. На свой лад он, так же, как его наниматель (или тут уместнее сказать «хозяин»?), походил на одного британского актера, Мишеля Кена, весьма респектабельного, с благородными манерами. Сходство поразило меня, как только я впервые увидела его, в тот раз, когда он распахнул передо мной украшенную цветным витражом высокую двустворчатую дверь парадного входа особняка Дюшенуа. Я тогда стояла разинув рот, завороженная красотой и элегантностью небольшого, но роскошного здания с удивительным фасадом в виде вогнутой арки. Он учтиво пригласил меня в дом, демонстрируя изысканные манеры старого дворецкого. Мне казалось, что я попала в сказку, и Арман вполне вписывался в эту картину.
– Наверное, вам не дали поспать строительные работы в соседнем особняке?
Несколько дней назад Арман действительно говорил мне о том, что владелица соседнего строения, мадемуазель Марс, задумала амбициозный проект: она решила реставрировать свой особняк, чтобы вернуть ему первоначальный облик. Предпринятые работы были сопоставимы по масштабу со строительством фараоновских пирамид и длились уже очень давно.
– Впрочем, не в этот час, – миролюбиво согласился он.
– Я не помню, Арман… Этот особняк принадлежал матери Дэвида или его отцу?
Дело в том, что мой жених упорно избегал расспросов о своих родителях, которые исчезли один за другим лет пятнадцать тому назад.
– Мадам Гортензии, – ответил старик вполголоса, словно боялся, что наш с ним разговор кто-то подслушает. – Она прямой потомок мадемуазель Дюшенуа.
– А кто эта женщина, именем которой называется особняк? Мне кажется, она жила в те времена, когда представительницы прекрасного пола не часто владели домами…
– Вы правы. Но Катерина-Жозефина Дюшенуа была не простой женщиной. Это одна из величайших трагических актрис Первой Империи. На французской сцене она соперничала с самой мадемуазель Жорж.
Старик с явным удовольствием пустился в рассказы об историческом прошлом.
Я притворилась, что понятия не имею, о ком речь:
– Мадемуазель Жорж?
– Джорджина! – воскликнул он как само собой разумеющееся. – Одна из самых пылких любовниц Наполеона.
Итак, дом женщины. Дом, наполненный страстью. Теперь вот и я, малышка Анабель из Нантерра, вхожу в историю, поселяясь в этом месте. Я представила себе проходившие здесь роскошные балы, танцы на полу, выложенном, как шахматная доска, черными и белыми мраморными плитами, гостиную, где принимали важных гостей, тоже отреставрированную с фанатичным благоговением. Вдруг негромкое недовольное тявканье прервало мои грезы.
Два мопса, внимательно обнюхав мои ноги, посмотрели на меня инквизиторскими взглядами. «Как, ты еще здесь?» – говорили их глаза, похожие на черные стеклянные шарики.
– Синус! Косинус! – окрикнул их управляющий. – Тише вы! Хозяина разбудите!
– А, кстати, Арман, Дэвид говорил вам о Фелисите?
– О вашей кошке, не так ли?
Он произнес последние слова не то чтобы враждебно, но с каким-то пренебрежением. Ему, по всей вероятности, нужно было время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Мы вместе с нею скоро поселимся тут надолго. Это совсем другое, чем просто провести здесь несколько бессонных ночей. Придется где-то разместить мои чемоданы, а не маленькую дорожную сумку, с которой я время от времени заезжала сюда. Что касается Фелисите, то матушка настаивала, чтобы я увезла кошку с собой. «Забирай ее, забирай! В конце концов, это – твоя кошка. Ты же понимаешь, у меня не так много сил, чтобы заниматься ею. Я могу забыть покормить ее, она будет страдать, бедняжка».
– Да-да, я все приготовил: кошачий корм, наполнитель для туалета…
– Нет, я об этих, – я кивнула в сторону двух мохнатых комочков, что топтались у двери и настойчиво проявляли желание совершить утреннюю прогулку.
– Ах, собаки… Не волнуйтесь, они хорошие мальчики, умеют себя вести, – Арман ласково потрепал каждого по загривку. – Правда? – и добавил шутливо: – Кроме того, присутствие дам в нашей мужской компании всем будет во благо.
– Не сомневаюсь, – согласилась я, делая шаг к лестнице, чтобы вернуться в спальню. – Спасибо за все, Арман.
– Не стоит благодарности, мадемуазель.
Я уже поднималась по ступеням, как неожиданно он тихо окликнул меня:
– О, мадемуазель…
– Что?
– Дэвид не уведомил меня…
Он назвал его по имени, не «месье Дэвид», не просто «месье», но подобная фамильярность вовсе не свидетельствовала о недостаточном уважении. Арман со всей очевидностью благоговел перед своим хозяином.
– Ваша матушка, собирается ли она после вашей свадьбы поселиться здесь, с нами?
Как бы великодушно ни прозвучало предложение Дэвида о переезде, мою маму оно нисколько не вдохновило. Мод наотрез отказалась уезжать из Нантерра, расставаться с мадам Чаппиус, своей соседкой и единственной подругой. Перспектива сменить привычный уклад жизни в маленьком уютном привокзальном районе даже ради таких условий не радовала ее. Она уже научилась жить одна, ходить за продуктами или в аптеку, ездить на 167-м автобусе в клинику Фурестье.
