— Документы!
Бориска весь прямо вздрогнул. В смысле, содрогнулся.
Лицо у него действительно крайне подозрительное. Типичное «лицо кавказской национальности» из протокола. Такое протокольное лицо в метро увидишь, обязательно подумаешь — а не террорист ли это с бомбой на шее? — да и выйдешь на ближайшей станции, и дальше в следующем поезде поедешь.
Недаром представители всех кавказских национальностей, какие только есть в мире, всегда Бориску за своего принимали. И, кстати, не только кавказских. В Германии его принимали за итальянца, за турка и даже за араба. То есть его лицо «кавказской национальности» оказалось лицом гораздо более широкого профиля.
И что интересно, азербайджанец никогда не спутает армянина с грузином, грузин легко отличит чеченца от абхаза, но в Бориске все они видели сородича. Даже мингрелы и аланы видели, даже кумыки и лакцы. И все сильно обижались, что Бориска отказывается поговорить с ними на их родном языке.
Он с самого детства имел такую ярко выраженную кавказскую наружность — что никаких сомнений. Как-то перед новогодним маскарадом пришёл из детского сада и сказал матери:
— Мама, — сказал, — меня назначили грузином.
Это года четыре ему было. А после окончания школы и успешного поступления в сварочный институт Йосиф дал Бориске сто тридцать рублей, и он впервые в жизни сам поехал к морю в Алушту. Чтобы провести там неделю отдыха.
На пляже к Бориске подошли двое кавказцев. Заговорили по-своему. Он говорит:
— Не понимаю я.
А они, уже по-русски:
— Ты из Армении?
— Нет, — Бориска говорит, — нет.
— Думаешь, если живешь не в Армении, можно не знать родной язык? Ты же армянин.
— Нет, — говорит Бориска, — не армянин.
Они подозрительно на него смотрят и говорят:
— Ну мама у тебя армянка?
— Не армянка.
Тут кавказцы стали уже наступать на Бориску с весьма серьёзными намерениями. В смысле — собираясь избить. Потому что отказываться от армянской мамы по их армянским представлениям о чести и совести — это совсем уж последнее дело, ни в какие ворота не пролезающее. Но Бориска вовремя сориентировался, так как не хотел, чтоб его били:
— Подождите, — говорит, — и оставьте свои серьёзные намерения в покое. Я вам завтра паспорт принесу.
Завтра пришёл на пляж с паспортом. Как идиот. Они подходят, смотрят в паспорт, читают в графе «национальность» «еврей» и говорят:
— Ну хоть не русский.
Восемьдесят рублей Бориска привез обратно. Армяне так с ним подружились, что не дали потратить его деньги. У них папа на алуштинском рынке фруктами торговал, а они — сыновья (Бориска до сих пор помнил их имена Отар и Долик) — помогали папе прогулять выручку. Не всю, конечно, но существенную её часть.
Это было первое столкновение Бориски с плохим отношением кавказцев к русским. Видимо, что-то такое они знали и предчувствовали уже тогда, в прошлом столетии, во времена всеобщего братства и повальной дружбы народов, когда сами русские о нелюбви к ним ещё не догадывались.
Сегодня положение, конечно, иное, сегодня все знают о настороженности других народов по отношению к России. Да и то списывают его на бывшие в кавычках заслуги бывшего Советского Союза.
Когда Бориска, эмигрировав, учился на языковых курсах, двадцать третьего февраля так называемые русские притащили в класс вина, водки и лёгких, как сон, закусок. На перемене выставили всё это дело, говорят:
— Давайте выпьем. У нас, — говорят, — сегодня всенародный светлый праздник.
Народ сразу откликнулся положительно. Чех, полька, араб из Ирака, венгр, пучок южных корейцев и вьетнамцев, афганец, две учительницы-немки — бывшие гэдээровки.
Выпили, закусили. Раз и ещё раз. Развеселились, раскраснелись. Переменку затянули. Вдруг афганец спрашивает:
— А какой у вас праздник? Как называется?
Русские говорят:
— День советской армии.
И все сразу заскучали, а учительницы сказали, что давно пора приступать к занятиям вместо того, чтоб водку пить посреди дня.
Ну, а сейчас Россия-матушка как раз противогрузинскую кампанию затеяла провести в жизнь. И заодно прижала к ногтю всех остальных нелегалов южных кровей. Вот Бориску и повязали в борьбе за урожай.
Бориска паспорт предъявил по первому требованию — слава Богу, он у него с собой оказался, — а то бы точно сидеть ему в обезьяннике. Правда, паспорт, к сожалению, при нём был не внутренний, а загран. С отметкой о его ПМЖ в Германии. Ну, и органы правопорядка великой России, конечно, сразу им повышенно заинтересовались:
— А тут, — говорят, — что делаете и с какой целью следуете?
— Я домой приехал, — Бориска им отвечает, — на родину.
А они:
— А чего не зарегистрировались?
Бориска им:
— Так я же домой приехал, я тут родился и сорок три года прожил, и квартира у меня тут есть.
— Адрес? — органы говорят.
Бориска продиктовал им адрес.
— Проверим, — говорят органы. — Проверим. А сейчас или платите штраф, или поехали с нами.
Бориска говорит:
— А какой штраф, сколько?
Органы задумались и говорят:
— Ну, на первый раз и, учитывая смягчающие вину обстоятельства, сто баксов хватит. Или что у вас там, в вашей Германии, ходит? Евро? Можно и сто евро.
Бориска говорит:
— У меня нет ста евро. Вот, посмотрите, — и показал им кошелёк с тремя сотнями рублей. — Вы мне, — говорит, — квитанцию выпишите, если я виноват, и я позже её оплачу.
— А, тебе квитанцию? — расстроились органы и вынули из кошелька у Бориски триста рублей. — Садись, — говорят, — в машину. Сейчас депортируем тебя в Грузию по ошибке, грузины покажут тебе квитанцию.
И отвезли его в отделение.
— Вот, — говорят дежурному лейтенанту, — грузинская морда, честным евреем прикидывается.
Дежурный лейтенант посмотрел паспорт Борискин, имя-отчество проанализировал, ПМЖ и всё такое.
— Так он и есть еврей, — говорит.
— Зато он без регистрации.
— Без какой регистрации? — дежурный говорит. А у Бориски спрашивает: — Регистрация есть?
И Бориска опять начинает объяснять, что он на родину домой приехал, и что у него есть не регистрация, а квартира. Дежурный тоже адрес квартиры запротоколировал. Спросил, проживает ли там кто-нибудь, когда Бориска в Германии своей прохлаждается.
— Сын проживает, — говорит Бориска. — Родной.
— С пропиской?
— Конечно, с пропиской.
— Проверим, — дежурный говорит. И говорит: — А штраф заплатить надо. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Правильно?
— За что штраф? — Бориска говорит.
— Так за регистрацию. Я вам квитанцию выпишу, а вы оплатите. Только не тяните, во избежание грядущих неприятностей. А то адрес ваш нам известен.
И вот пришёл Бориска домой пешком — потому что деньги все у него органы отняли, а ездить без билетов он в Германии разучился, — помидоры, естественно, где-то посеял. То ли в машине оставил милицейской, то ли в отделении. Пришёл, ну и начал под настроение этот неприятный разговор с Зарой, а она указала ему его настоящее место, то есть сказала, чтоб уезжал он туда, откуда приехал, и не влезал в чужую личную жизнь без особого приглашения.
Ну, и Бориска на третий день после разговора этого, никому не нужного, купил билет — сто евро Зара ему предоставила, как обещала, — сел в автобус и уехал с родины ни с чем, не солоно, значит, хлебавши. А штраф, конечно, платить сгоряча не стал.
«Хрен вам в банку, — подумал, — а не штраф. Нашли тоже козла отпущения, подонки».
27
Сосед в автобусе, который у окна сидел, высмеял Бориску, когда тот рассказал ему о своём несостоявшемся возвращении на родину. Бориска с этим случайным соседом знаком был — вместе учились, язык их немецкий постигали. Сосед, правда, так его и не постиг, завалив экзамен. Хотя по рождению был рыжим, наполовину чистокровным немцем. А сейчас они случайно в одном автобусе из России ехали. И сосед обрадовался, что рядом с ним знакомый Бориска сидит, а не кто-то другой. Так как у Бориски и в багаже-то всего один чемоданчик был средних размеров, а из ручной клади только кепка и пакет с бутербродами. И сосед получил возможность рассовать и на полку под крышей, и в ногах десяток рулонов обоев.
— У меня там, в багажнике, полный баул таких рулонов, — объяснил он Бориске, — а эти в баул не уместились.
— Ты что, ремонт делать собрался? — спросил ради приличия Бориска.
— Какой ремонт! Это братану моему обои. Он же у меня живописец, художник. Веришь, клизмой картины рисует. На обоях с обратной стороны. На картинах его на всех так и значится: «Тушь, обои, клизма».
— А зачем? — Бориска спрашивает.
— Что зачем?
— Ну, клизмой рисовать.
— Вот ни черта ты в жизни, Бориска, не понимаешь, никакой предприимчивости в тебе нет. Только зря еврейскую национальность имеешь. Кисточками и карандашами картины рисуют сегодня миллионы. Это без преувеличения. А клизмой — только мой братан. Единственный во всём подлунном мире, я думаю.
