— Началось, — заверил меня Лекса, расположив поудобней, чтобы мне лучше было видно. Бутыль черного ахеса с шипением открылась, а он налил себе очередной — третий или четвертый стакан за сегодняшний вечер. Праздник, оправдывался он, сегодня можно.
Речь мужчины с экрана была недолгой и витиеватой. Он пожелал всем счастья, обновления во всем и долгих обнов жизни.
За окном взорвались тысячи выпущенных снарядов. Крохотные ракеты, оставляя за собой дымный след, мигая, словно вознесшиеся с земли звезды, разрывались чередой крохотных осколков — а те словно рисовали в небе распускающийся цветок. Хлопнул очередной снаряд — и вот уже вместо цветка, изошедшего дымом, потухшего в падении, на небосводе занял свое место большерогий олень. Следом за ним была мордочка лиса и убегающий вдаль заяц. Фейерверки то и дело взмывали в небо, стремясь нарисовать очередную, неповторимую картину. А я смотрела — смотрела с забвением, сжимаемая Лексой и даже не замечала этого. Мне захотелось примкнуть к стеклу лицом, руками, оказаться чуточку ближе к творящемуся чуду. Я не заметила, как протянула руку вперед, словно желал коснуться распускающихся огненных цветков и животных пальцами. Казалось, стоит мне только дотянуться до них — и я сразу же стану причастна к творящемуся празднеству. Улыбка — сегодня она была совершенно оправдана на моих губах. Может быть… может быть, в этом тоже есть частица жизни? Умение создавать почти живое из неживого? В плане — вкладывать частицу той самой живоносной искры во всё остальное — и только тогда и поэтому оно смотрится столь великолепно, столь привлекательно, столь реально? Не та заученная и тысячу раз спетая песенка на потеху толпе, да еще и запущенная в записи, а именно то, что сейчас делали люди? Я ожидала, что цепь понятий вновь зазвенит, обрадовав меня очередным звеном, прислушалась. Нет, молчит. Где же я ошиблась? А, может быть, и не было никакой ошибки, может быть…
— Знаешь, я тут подумал… ну, над твоим вопросом? — вдруг сказал Лекса, как только фейерверки перешли в обыкновенные взрывающиеся и хлопающие снаряды.
— Над каким из них?
— Ну, над тем, возьму ли я тебя с собой…
Мне вдруг стало тоскливо. Праздник мигом потух, а впечатления от недавно увиденного чуда притупились, потускнели, стали бледными. Оставит — поняла я по тону голоса. Сейчас вздохнет и скажет, что не может меня забрать с собой в силу сложившихся обстоятельств, да и вообще…
Лекса вздохнул.
— Я возьму тебя с собой.
Мне поначалу показалось, что я ослышалась. Я боялась переспросить — а вдруг он ухмыльнется и скажет, что передумал? Или, что это была всего лишь глупая шутка? Он повернул меня к себе лицом и смотрел прямо в глаза. То же самое делала и я — старалась угадать, о чём он думает сейчас.
— Честно признаться, я уже давно надумал, что заберу тебя с собой. А вот сказать решил только сейчас.
— Но почему? — возмущению моему не было предела.
— Иначе бы не получилось сюрприза.
Сюрприз получился. Не сюрприз, а самый настоящий сюрпризище. Шипел газами в кружке ахес, надкушенный кусок бедняцкого пирога сиротливо желал на краю клавиатуры, упивалась в шампанских брызгах и заходясь счастливым визгом столичная элита. Звезды всё так же слабо светили, бледно ухмылялась луна. Ничего вновь не произошло — не рухнул потолок, не обрушился мир.
— Почему ты решил взять меня с собой? — спросила я, вдруг ощутив, что его сюрприз меня радует. Но в то же время — печалит. И я никак не могу понять почему. Сейчас он скажет — что ему жалко оставлять меня здесь. А мне станет противно, что я беспомощная, жалкая куколка, которую берут не как друга, а как забавную игрушку. Поставят на полочку по приезду домой и… Жалко оставлять. Прихвачу-ка я с собой!
— Потому что ты милый маленький глупыш, — он улыбнулся, потеребил мои волосы, но после продолжил — уже серьезней: — Как я могу оставить тебя здесь? Это было бы предательство.
— Предательство? — мне почему-то вдруг захотелось спросить, как можно предать куклу. С другой стороны — как можно расписать любовь? Когда-то я ведь уже задавала себе подобный вопрос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Конечно. Я успел с тобой подружиться, да и ты, я думаю, не прочь, уехать со мной. А если я оставлю тебя здесь — что с тобой будет? Тебя могут выкинуть. Или… не знаю, сделают что-нибудь еще. В любом случае, мне кажется, со мной тебе будет лучше.
— А ты никогда не думал спросить меня о том, хочу ли я поехать с тобой?
— Думал. Но ты слишком часто спрашивала меня о том, заберу ли я тебя? Тебе надоело одиночество.
— Надоело… — я согласилась. Изнутри меня будто бы взорвался самый настоящий вулкан. Я не знала, как выразить ту бурю чувств, что переполняла меня сейчас. А вместо этого я прильнула к Лексе — самостоятельно, не боясь его напугать, всем своим тельцем, а он будто бы и не заметил этого.
— Спасибо, Лекса, я… просто спасибо.
Лекса кивнул головой в ответ. Только сейчас я заметила что он то и дело поглядывал на лоснящуюся поверхность мобильного телефона. Ждал, что тот сейчас разразится трелью, позовет его к себе. В глазах полыхнул огонь азартного охотника, что ждёт свою добычу. Наверно, его девушка должна была бы позвонить ему, чтобы поздравить с очередным Обновлением, подумала я. Телефон злорадно молчал, будто всем назло, но спустя мгновение, все же, заиграл, запрыгал на столе — беззвучно. Лекса, видимо, предпочитал виброзвонок. Писатель, несмотря на всю неповоротливость собственной фигуры, с грацией кошки метнулся к столу. Телефонная трубка тут же оказалась раскрыта и прижата к уху. Он выдохнул приветствие — с надеждой, улыбкой на лице, восторгом в глазах. Позвонила, поздравила, снизошла — так и читалось в его взгляде. Улыбка через мгновение спала с лица, начала тускнеть, а радость сменилась разочарованием.
— Ошиблись номером… — сказал он, словно оправдываясь передо мной, а потом тут же торопливо добавил: — Она сейчас позвонит, она всегда звонит немного с запозданием.
Я ничего не ответила, ощущая лишь только то, как во мне растет раздражение и ненависть к его избраннице. Да как она только смеет заставлять его ждать? Писатель, не выдержав, сам набрал её номер, глядя в экран мобильника — там качалась из стороны в сторону забавная мордашка, изредка показывая язык. Будто поддразнивала — а вот фигушки тебе, не возьмет она трубку! Она не брала…
Глава 9
Тишина нас преследовала. Казалось, мы каждую ночь с ним вот так лежим — и безысходно смотрим в потолок. Я слушала стук сердца Лекса, вздрагивая каждый раз, как только его ритм хоть чуточку замедлялся. Или мне так просто казалось? Ребристая поверхность мобильного телефона скрывалась под его широкой ладонью. Он смотрел в белый потолок, в люстру, не двигаясь и, кажется, иногда даже забывая дышать. Девушка ему не позвонила. Отписалась коротким сообщением, трусливо не снимая трубки, обещала ответить как-нибудь позже. Потом звонили родители и родственники Лексы, поздравляли — он натянуто и устало улыбался, отвечал — иногда невпопад. Разочарование черным змеем влезло ему в душу, и не хотело отпускать.
За окном усиленно завывал ветер, заставляя меня чувствовать себя немного неуютно. Мне вдруг представилось, что мы вместе с Лексой — там, на улице, на морозе, и больше некуда идти. В карманах звенят последние остатки денег, зияет дырой старенькая куртка, прохудились штаны…
Не так я представляла сегодняшнюю ночь. После того прекрасного фейерверка, я думала, что и дальше, почти до самого утра, нам вместе с Лексой будет весело. К тому же он сообщил мне радостную новость — возьмет с собой домой. Лучшего подарка я и не ожидала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он не вздыхал — удрученно, устало или обреченно, просто лежал, старательно прогоняя сон. Сон, кажется, был с ним солидарен и бежал писателя. Почему она не позвонила? Я не знаю. Почему не ответила сразу же, как только он сам взял инициативу в свои руки? Не знаю и не узнаю, наверно, никогда. Мне представилась кисейная барышня, лежащая среди горы подушек и сладостей. Темнокожие рабы старательно работают опахалами, на полу небрежно раскидана яркая цветастая одежда. Что её до какого-то там Лексы, сжимающего в ладони телефон и с надеждой глядящего в маленький экран? Что ей до его любви? И любовь ли у них? Вдруг всё обстоит так, что Лекса её любит, а она его — вовсе нет? Спросить об этому у писателя напрямую? Мне вдруг стало неловко, да ещё в такой момент. Не сделаю ли я только хуже?
