Среди парадоксов советской жизни нужно отметить и курорты с многочисленными домами отдыха, санаториями всех рангов, виллами для вельмож. На курортах царит особая мораль, действуют особые законы.
В голодные годы, когда дома чуть ли не каждая картошка была на счету, здесь кормили вполне сытно, и даже паюсная икра стояла на столах… На курортах, как правило, не производили арестов, а ждали, пока намеченная жертва вернется в город. И наоборот, бывали случаи, когда какого-нибудь несчастного, до полусмерти замученного в застенках НКВД, вдруг, без видимой причины, выпускали, и сунув в его дрожащие руки путевку в санаторий и деньги на дорогу, желали счастливого пути!
Нервный санаторий «Солнцедар» на тонком мысу Геленджикской бухты, куда я летом 193… года прибыл, принадлежал к «третьему разряду». Природа же тут была несравненна, и это для меня было самое главное. Водворен я был на втором этаже в сравнительно большую палату на четырех. Сопалатниками моими оказались врач из Ленинграда, представительный мужчина лет 35-ти, Арий Евстигнеевич Бояров, и краснодарский молодой педагог Николай Федорович Овод. Четвертая койка пока что стояла свободной.
— Очень рад познакомиться, — густым басом говорил Бояров, крепко пожимая мне руку.
— В шахматы, надеюсь, играете? — улыбаясь спрашивал Овод.
Было приятно, что новые мои товарищи оказались приветливыми людьми. Комната блистала чистотой, свежее постельное белье радовало глаз. Одно было нехорошо: пахло перегаром керосина, и я с неудовольствием обнаружил следы огня паяльной лампы на ножках своей кровати.
— Не присматривайтесь, конечно «есть», но в терпимых пределах, — улыбнулся Бояров. — Персонал борется с этим злом, но счастливые граждане привозят с собой не менее счастливых клопов со всей необъятной страны.
В первую ночь мне не спалось, я еще мысленно «функционировал» на службе и все казалось, что по ногам ползают счастливые переселенцы. Наконец, я не вводе ржал, накинул пальто и вышел на веранду. Она тянулась вдоль всего длинного фасада и была защищена от солнца глубоким навесом. Под этим навесам было сейчас темно, сад же утопал в лунных лучах.
Не успел я примоститься в дальнем углу на раскидном кресле и закурить, как передо мной появилась большая фигура Боярова.
— Я не помешаю? — тихо пробасил он, опускаясь рядом.
— Да, да, конечно, — не совсем уверенно и не совсем любезно отвечал я.
— Что вы не спите, это вполне нормально, — перемена обстановки и климата, — сказал Бояров. — Что я не сплю, тоже нормально. Я ведь здесь заканчиваю научную работу, и живу второй уже месяц. Мне нужна женщина.
— Гм… да, интересно, — не найдясь сразу, как реагировать на признание Боярова, пробормотал я. — Так в чем же, Арий Евстигнеевич, дело? Насколько я успел заметить, сюда наехало много молодых и красивых женщин?! Или эти дамы настолько нравственны, что…?
— Напротив — блудницы, — был ответ. — Но вместе с тем они злые и опасные истерички — сами сотрудницы или подружки сотрудников НКВД. Если стройна, изящна и хорошо одета — безошибочно одна из Авгиева стада. Любезные же молодые люди — обратите завтра внимание — в безупречных белых брюках и с томными жестами — все палачи на отдыхе.
— Извините меня, Арий Евстигнеевич, за не относящийся к делу вопрос. Как вы мне, случайному знакомому, такие вещи рассказываете?! Белые брюки ведь у меня тоже в чемодане лежат!
— Как психиатр, я с первого взгляда определяю человека, — самоуверенно проговорил Бояров. — Не было еще случая, чтобы я ошибся.
«Влопаешься же ты когда-нибудь со своей психологией» — подумал я.
III
Неудержимо побежали бездумные дни. Городская моя жизнь мне настолько опостыла, что я каждый вечер, подобно солдату фронтовику на побывке, с тревогой подсчитывал, сколько дней еще осталось.
В первое время я пытливо присматривался к курортному народу. Утверждение Боярова, что крутом так и кишит чекистами, было сильно преувеличенным. Народ съехался разный: «и от станка и от сохи». Подозрительными мне показались лишь несколько человек, среди них высокая, породистая молодая особа по имени Конкордия. Конкордия по несколько раз в день меняла свои туалеты, и в лимузине, приезжавшем за ней из города, ездила к парикмахеру. На санаторном вечере Конкордия показала себя первоклассной балериной.
Со своими товарищами по комнате я прекрасно ужился. Доктор Бояров почти целый день трудился, уединившись в саду, во флигеле. Овод же был моим всегдашним компаньоном. Идиллия эта, однако, длилась не долго. Вскоре мы стали замечать, что молодой человек приударяет за полной блондинкой Ольгой Сергеевной, корректоршей из Харькова.
Овод рассказывал нам, что Ольга Сергеевна с трудом приходит в себя от пережитого ужаса. Перед отпуском ей пришлось корректировать какую-то политическую брошюру с массовым тиражом. Брошюра была иллюстрирована, портреты вождей также не отсутствовали. После проверки и утверждения брошюра была разослана по всем книжным магазинам страны… Через неделю летят грозные телеграммы из Москвы: задержать, изъять, выявить!! Оказалось: в брошюре над надписью «Михаил Иванович Калинин» красовался вовсе не «всероссийский староста», а похожий на него враг народа. Каким образом могла произойти досадная «опечатка» взялось выяснить НКВД. Пошли допросы, притянули к ответу корректоршу. Ольга Сергеевна показала, что дважды внимательно прочла текст и надписи, проверять же портреты на схожесть — не ее обязанность. Правда, ей показалось, что Михаил Иванович выглядит странновато, его вроде как бы раздуло, но классические очки, козлиная бородка были на месте и она решила, что старикашка на хороших харчах поправился.
— А если бы вам вместо Сталина подсунули Льва Троцкого, вы наверно решили, что Сталин похудел?! — дернулся следователь. — Можете идти.
Иных из издательства заточили, других сняли с работы, Ольга Сергеевна же отделалась нервным потрясением.
— Теперь ваша дама нуждается в утешении, — строго проговорил Бояров. — Учтите, молодой человек, это обстоятельство!
Но Овод не нуждался в указаниях: вначале я лишился компаньона для прогулок, а затем и партнера в шахматы. Его поведение в конце концов вызвало у нас даже неудовольствие.
— Все должно быть в меру, — ворчал Бояров. — Полчаса наивысшая дневная норма для джентельмена, которую он вправе уделить женщине.
Возвращение блудного сына произошло независимо от его желания.
— Завтра приезжает сюда муж Ольги Сергеевны! — как-то сообщил он.
— Существует супруг?! — удивился я. — Вот подлость!
— Что супруг — еще не так плохо. Хуже, что он едет сюда, — решил Бояров. — Как же вы, батенька, не спросясь броду…
— Да кто же мог знать?! Он должен был в свой отпуск поехать по Военно-Грузинской дороге, — оправдывался Овод. — Скажите, друзья, что делает современный муж, когда узнает, что ему изменила жена?
— Я бы, например, будучи на его месте, немедленно побежал и донес, что вы назвали Сталина конедавом, — недолго думая сказал Бояров.
А я бы…
— Братцы довольно! — взмолился Овод. — Я вас серьезно спрашиваю: что мне делать?!
Мы долго обсуждали проблему со всех сторон. Наконец, военный совет решил, что хотя, конечно, безопасней всего для Николая Федоровича было бы уехать, но так как терять две недели отпуска безумно жалко, то нужно рискнуть. Супруг должен быть нами встречен, обласкан и при помощи Ольги Сергеевны, водворен к нам в палату, на пустующую койку.
— Так будет верней. Важно изолировать его от враждебных влияний, — решил доктор. — Кроме того он должен быть всегда в поле нашего зрения, а там видно будет: поступите, как сердце вам подскажет.
Последующие часы наши были насыщены любопытством и нетерпением, счастливого же любовника прямо трясло… На следующий день в полдень супруг был наконец, вместе с группой новых больных, доставлен на катере из Геленджика. Оказался он невысокого роста, черноватым, весьма подвижным господином, по имени Наум Львович То мин.
Чемоданы погрузили на подводу, мы же пешком двинулись от пристани в гору.
— Ну как у вас здесь, как кормят? Ты, Белочка (это к Ольге Сергеевне), надеюсь, без меня не особенно скучала? Дети здоровы, на попечении бабушки. Я решил в последнюю минуту лучше отдохнуть, чем по разным Военно-Грузинским… Нам еще далеко ходить до нашего сумасшедшего дома? — так и сыпал он вопросами. Наше любезное предложение принять его к себе в палату он принял довольно холодно.
— Сколько у вас там? Только трое?! Знаете, я люблю, чтобы побольше народа. Один скажет одно, другой — другое, — пояснил он.
— Нет, Наумчик, ты не ставь меня в неловкое положение, — поддержала нас Ольга Сергеевна. — Я вчера еле упросила директора поместить тебя в эту тихую палату.
IV
И зажили мы вчетвером. Наум Львович оказался человеком «широкого диапазона», юристом по профессии. Работал он по совместительству в трех учреждениях, знал множество всяких смешных случаев и мастерски их рассказывал. Жизнерадостность и общительность его были бесконечны. Удержать его в четырех стенах, как мы предполагали, не представлялось никакой возможности. Через сутки он был знаком со всеми в санатории и на 10 километров в окружности.
