Я хорошо понимаю чувства, заставившие вас написать мне: «Моя каждодневная молитва кажется мне убогой. Я не могу себе представить, чтобы это молитвенное бормотание ничтожного творения могло интересовать бесконечно совершенного Бога». У вас обостренное сознание ничтожности творения и величия Божия: вот воззрение веры, драгоценное и существенное; здесь, несомненно, не обошлось без благодати. Но есть и другое воззрение, с которым я хотел бы вас познакомить, чтобы дать высокое представление о вашей каждодневной молитве, какой бы убогой она вам ни казалась. Для начала давайте немного отступим назад. Прежде, чем говорить о вашей молитве, поговорим о молитве Христа. Беруллий в одном отрывке, который я очень люблю, превозносит исключительный характер молитвы Иисуса: «От
века существовал Бог, бесконечно достойный поклонения, но не было еще бесконечного поклоняющегося; существовал Бог, достойный бесконечной любви и служения, но не было ни одного человека и ни служителя, бесконечно способного воздавать служение и бесконечную любовь. Но Ты Сам еси ныне, о Иисусе, тот Поклоняющийся, тот Человек и тот Служитель, бесконечно могущий и бесконечно достойный исполнить в совершенстве сей труд и воздать сию божественную честь. Ты еси тот Человек любящий, поклоняющийся и служащий Вышнему Величию так, как Оно заслуживает, чтобы Ему служили, любили Его и почитали». Этот текст приводит нам на мысль Иисуса, удаляющегося в одиночестве в горы ночью, чтобы молиться. И прежде всего, Иисуса на Голгофе, где совершенный Поклоняющийся воздает Богу совершенное поклонение. Может возникнуть вопрос, не сделало ли это совершенное поклонение Сына, эта молитва Иисуса, бесполезной молитву людей, окончательно заместив ее? На него можно сразу ответить, что эта молитва Христа, отнюдь не устраняя человеческих молитв — всего молитвенного лепета от самых истоков человечества, всех жертвоприношений всех религий и всех времен, — напротив, притягивает их к себе, включает их в себя, преподносит их Богу и дает им обрести в себе и через себя удивительный смысл и действенность. Но существует ответ еще более прекрасный. Христос желает, чтобы Его молитва разносилась по всей вселенной, от тропических джунглей до полярных льдов, от крайнего Востока до крайнего Запада. Он желает, чтобы самый скромный из христиан, молясь, имел, что принести в жертву, кроме двусмысленных слов и неловких чувств, чтобы он располагал молитвой Самого Сына Божия. Он желает, чтобы все люди могли включиться в Его молитву, сделать ее своей и преподнести ее Богу. Но и этим сказано еще не все. Иисус Христос хочет не только того, чтобы Его молитва стала нашей, словно некое сокровище в наших руках, которым мы можем располагать. Он хочет вкоренить, внедрить ее в самую глубину, в самую сердцевину нашего существа, в душу нашей души, чтобы мы могли поистине повторять вслед за св. ап. Павлом: «Уже не я живу…» Я молюсь, но молюсь уже не я, — молится во мне Христос. Молится Дух Сына, Дух Святой, и это благодаря Ему звучит во мне призыв сыновней любви: «Авва, Отче!» Так молитва Христова, отнюдь не вытесняя молитвы человеков, придает ей несравненную ценность. Подобно тому, как в Пасхальную ночь в темной церкви пламя пасхальной свечи передается постепенно множеству маленьких свечек в руках у верных, так и Христос через крещение приобретает людей одного за другим, распространяясь по миру, и вызывает в их душах, из их душ Свою сыновнюю молитву. В каждом крещеном Отец узнает Своего Сына; в их молитве, столь убогой по видимости, молитву Сына Своего приемлет Бог.
46. Семя среди терний
Ваше желание научиться молитве, найти совет в трудах великих духовных авторов заслуживает полного одобрения. Но мне кажется, что к вашему энтузиазму примешана некоторая лихорадочность, что он несколько преувеличен. Похоже, что вы действуете так, как если бы молитва была чисто человеческим предприятием, тогда как она — прежде всего благодать Христова. Он пришел к нам, чтобы научить нас молиться. Не только чтобы дать слова молитвы, хотя бы это были слова молитвы «Отче наш»; Он хотел преподать нам Свою молитву, которая прежде, чем стать молитвой в Его устах, уже была порывом Его души, хвалой, сыновней любовью, предстательством. Что я говорю: «преподать нам»? Сообщить нам, влить в нас Свою молитву. Он не перестает осуществлять среди нас Свою незримую миссию: укоренять в наших сердцах эту молитву, единственную, которая поистине может быть услышана Отцом. Вся душа целиком, находясь в состоянии благодати, есть способность к молитве. Достаточно ей приступить к молитве, чтобы молитва Христа, в ней и через нее, устремилась к Отцу. Но эта молитва Христова, сообщаемая нам крещением, есть в нас только семя — подобно семени из притчи, которое, будучи меньше всех других семян, может вырасти в больше дерево. Не надо возражать, что в этой притче говорится не о молитве Христа в человеческой душе, но о Царстве Божием в мире. Вам хорошо известно, что Царство Божие есть присутствие Христа, овладевание Христом той частью человечества, которая отдает себя Ему, а, стало быть, и вашею душою. Но кто говорит о присутствии Христа, о жизни Христа, тот говорит и о молитве Христа, ибо жить для Христа значит молиться. Итак, если молитва Христа в нас есть семя среди терний, то приобщение к молитве состоит главным образом в том, чтобы осознать присутствие в себе этой молитвы и способствовать ее возрастанию. Будем, однако, скромными: не почва производит семя, не труды садовника производят цветы и плоды: почва и садовник, самое большее, предоставляют условия и надлежащие вещества для цветения и произрастания растений. Не христианин производит молитву, ту молитву, которая одна угодна Отцу, молитву Сына. Она есть дар Божий, но при этом она хиреет, если мы не даем на нее согласия и не содействуем ей всем нашим существом, если мы не прибегаем к таинствам, ее питающим. Тернии способны заглушить ее, если мы не будем в молитвенном труде выпалывать буйные ростки мыслей, чувств и пожеланий, переполняющих нас. Но если мы исполним свою часть дела, то нам больше нет нужды беспокоиться и суетиться: «Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю; и спит, и встает ночью и днем; и, как семя всходит и растет, не знает он» (Мк 4,26–27). Будем доверчивы. Будем иметь веру в молитву Христа, совершающуюся в нас; будем иметь веру, подобную вере крестьянина в то, что посеянные им семена дадут всходы. И будем иметь также терпение этого крестьянина, который терпеливо ожидает лета, чтобы собрать свой урожай и убрать его в житницы.
47…Но Христос молится во мне
Приступая к молитве, возбудите веру в таинственное присутствие Христа в вас, о котором свидетельствует Писание: «Вы узнаете, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин 14,20); «Христос верою вселился в сердца ваши» (Еф 3,17). Если живой Христос обитает в вас, Он обитает, молясь. Ибо для Христа жить это значит молиться. Присоединитесь к нему; овладейте Его молитвой, или, скорее, — поскольку мои слова слишком подчеркивают вашу собственную активность, — дайте этой молитве охватить вас, вторгнуться в вас, вознести вас и увлечь к Отцу. Я вам не обещаю, что вы ощутите это; я только прошу вас в это верить и в течение молитвы давать и подтверждать ваше полное на то согласие. Уступите ей место, все место. Да проникнет она во все фибры вашей души, как огонь проникает в дерево и делает его пылающим. Молиться — значит отвечать на требование Христа: «Отдай Мне твой разум, твое сердце, все твое существо, все, что в человеке только способно сделаться молитвой, чтобы Я мог исторгнуть из тебя великую хвалу Отцу. Не для того ли Я пришел, чтобы возжечь на земле великий огонь, который будет все более распространяться, охватывать все новые пространства, преображая все деревья человеческого леса в живые факелы? Этот огонь — Моя молитва. Прими этот огонь». Христос присутствует в крещеном младенце, как и в великом мистике. Но жизнь Христова в том и в другом не находится на одной и той же стадии развития. Если в душе новоокрещенного уже трепещет молитва Христова, она еще, тем не менее, только зернышко, искра огня. Лишь в течение всего нашего существования, по мере нашего содействия, она усилится и понемногу овладеет всем нашим существом. Наше содействие состоит прежде всего во всецелом согласии всей нашей воли на Христову молитву в нас. Но заметьте хорошенько тот весьма важный смысл, какой я придаю слову «согласие». Оно здесь означает не безвольное позволение, принятие устами, но всецелый дар: так полено бросают в огонь, чтобы и само оно стало пламенем. Наше содействие состоит еще и в том, чтобы исследовать с помощью всей силы нашего разума, что такое молитва Христова в нас, каковы ее великие составляющие: хвала, благодарение, самоотдача, предстательство… — чтобы присоединиться к ним наиболее совершенным образом. — Вы просили у меня тем для размышлений: лучших я вам предложить не могу. Но человек еще долго не ощущает в себе эту молитву Христову, лишь вера свидетельствует о ее присутствии, а размышление позволяет все лучше ее познавать. Однако наступает день — и происходит это не обязательно во время молитвы, — когда он открывает ее в своей душе. Он умолкает тогда; он боится ее вспугнуть, как боятся вспугнуть птичку, прилетевшую на подоконник… Затем внезапно он замечает, что она неизвестно как исчезла, может быть, во время секундного невнимания. Это удручает его. Было так отрадно найти эту молитву в глубине себя; теперь он ждет, что вновь сумеет ее найти — утром ли, едва проснувшись, или в течение дня, прервав на время свою работу. Пусть он не отчаивается: молитва Христова всегда здесь, даже когда ее не ощущаешь. Необходимо возвращаться к ней через веру и, главное, не стараться во время своей молитвы вновь пережить те же чувства. Ибо было бы непочтением к Богу — приступать к молитве ради даров Божиих, а не ради Самого Бога. Господь, согласно Своему обетованию (Ин 14,21), будет являться нам гораздо чаще, если мы будем не более привержены к Его дарам, нежели к Нему Самому. Несомненно, благодать ощущения в себе молитвы Христовой возобновится. Возможно даже, что, прирученная, эта молитва больше уже не упорхнет от нас — но не прежде, чем мы откажемся от намерения схватить рукой пугливую птичку. Когда душа совершенно освободится от всего, умрет для самой себя, она испытает тогда то, что св. Игнатий Антиохийский выразил в незабываемых словах в своем послании к Римлянам, написанном на склоне его долгой апостольской жизни, на корабле, который влек его на мученичество: «Страсти мои распяты, и нет у меня более стремления к земным вещам. Но вода живая журчит внутри меня и шепчет мне: “Иди к Отцу”».
