Пашка осекся и посмотрел на Леру: та сверлила его взглядом.
— Что?
— Она ждет извинений, — тут же сказал Ник.
Некоторое время Пашка переводил взгляд с брата на Леру. Ник выразительно поднял брови, будто говоря: «Ну не тупи, делай что тебе говорят». Наконец до Пашки дошло, и он сказал:
— Черт. Прости за тот день… Мне надо получше следить за собой и за своим языком. Я вообще могу наговорить чего лишнего, поэтому… да, прости меня.
— И ты обещаешь… — подсказал Ник.
— И я обещаю, что больше такого не повторится.
Ник победно и гордо улыбнулся, как будто его брат только что стал чемпионом города, а не извинился.
— Я тебя прощаю.
Уже давно сгустилась ночь. Лера с трудом дошла до дома. Глаза слипались почти так же, как утром, перед тем, как произошло короткое замыкание. Раза два или три ей казалось, что кто-то упрямо преследует ее, и так до самого дома, но это оказалось лишь игрой перепуганного воображения. Сегодня был трудный день.
Лера утром едва продрала глаза. Швы болели, голова кружилась, а в глазах темнело каждый раз, стоило ей встать. И при этом она не решилась выпросить выходной. Не посмела.
Ольга Дмитриевна крутилась вихрем. Похоже, сегодня у нее удачный день. И вся как будто светится от счастья… ну да, вчера выяснилось, что ее дочь жива и невредима. И даже Саня словно был рад… в таком состоянии Лера его еще никогда не видела, потому что его обычное настроение — мрак. Хмурое выражение лица, сдвинутые брови. Но так даже лучше. Оказывается, с его желтым ежиком на голове ему очень шла эта острозубая улыбка.
А сама Лера была причиной всех несчастий. Она свалила несколько мешков с мукой, когда проходила по тесному помещению и чуть не обсчиталась с ценой. Ужас.
Кроме происшествий, описанных выше, ничего больше не случилось. Лера решила пораньше лечь спать, чтобы нормально выспаться. Засыпая, она подумала о тех слухах, которые до нее дошли, — что Ольга Дмитриевна сняла номер в отеле для дочери и теперь каждый день ее навещает. Но никто не знал, почему бы ей просто не привезти дочь домой… семейные обстоятельства.
Зато утром было намного лучше. Боль на ранах еще не прошла. И стоило кому-то случайно коснуться руки или ноги Леры, она снова вспыхивала с новой силой.
— Алло?.. Алло-о, — Лера не понимала, зачем Пашка ей позвонил и молчал. Но спустя несколько секунд с другого конца линии раздался голос.
— Это я, Ник. У нас опять кое-что… на этот раз давай сразу к Пашке домой.
Лера бросилась одеваться. Вот что за привычка — вещи раскидывать… когда вернется, сразу попытается отучиться. А пока…
Дождь мягко шлепал по улицам. В мокром асфальте отражались выключенные фонари, пасмурное, затянутое тучами небо смывало все краски с мира.
Одышка разрывала легкие.
Крики оглушали. Даже дождь, и тот, казалось, присоединился к школьникам. Ноги гудели от безостановочного бега.
Мальчик на последнем издыхании бежал по улице, прыгая через лужи и стараясь не оступиться. Разъяренные вопли все приближались. Он обернулся.
Длинной вереницей по улице растянулось двадцать человек. Его одноклассники. И все бежали. Бежали за ним. Он не боялся. Только чувствовал боль.
— Гоните сатаниста! — завопила Щепкова и прибавила ходу.
— Гоните в шею! — подхватил Луженко.
— Тебе здесь не место! — крикнула еще одна девочка.
Эти слова стояли в ушах мальчика. Он повторял их про себя. Он уже давно не был новеньким. Он стал чужим.
Стоило лишь подумать о Щепковой, как его тут же захлестывало горькое чувство. Он думал, что хоть она среди всех этих остолопов будет мыслить нормально, но увы — и ее поглотил раздор.
Предала.
Но мальчик прекрасно понимал, что в этом есть и его вина. Не стоило так привязываться к людям, прежде чем узнавать об их змеиной сущности.
Предан.
А ведь началось все с одного — с Луженко. Ведь именно он развязал конфликт почти из ничего. Новенький пришел в класс, ну и что с того, что необычная внешность? Нет, надо было ему обязательно нагрубить, прогнать и еще порадоваться сверх этого.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Предан.
И Панов вслед за ним. Не захотел показаться добродушным идиотом, поддерживающим всех и вся. Не захотел показаться глупее какого-то Луженко и упасть в глазах всего класса.
По щекам мальчика текли слезы. Но счастье, из-за дождя этого никто не видел.
Чувство гнева, грусти и одиночества бурлили уже у самого горла, готовясь вырваться наружу.
Мальчик не заметил торчащего из земли железного прута, оставшегося после смены водопроводных труб, споткнулся и с воплем упал. Штанина у лодыжки разошлась, на коже показался глубокий порез. Толпа за его спиной, стремительно приближаясь, взорвалась оскорблениями.
— Нытик!
— Маменькин сыночек!
— Слабак!
«Они меня ненавидят,» — подумал мальчик.
— Да, — ответил ему голос.
— Они меня презирают.
— Да.
— Но почему я должен терпеть все их выходки?
— Я рядом. И я не дам тебя в обиду.
— Я не могу… — прошептал мальчик, качая головой. Силы вдруг оставили его. Хотелось остаться так и лежать здесь, в уличной грязи, под градом пинков и ударов. Он обернулся. Оставалось всего каких-то десять метров до угнетателей.
— Позволь помочь тебе. Вместе мы сможем наконец жить нормально… ты же этого хочешь?
— Да… — мальчик дрожал от злости.
— Вы только посмотрите! Он сам с собой разговаривает!
— Тогда расслабься…
Мальчик повиновался. Уставшие мышцы болели. Несколько секунд ничего не происходило.
И тут он почувствовал, как какое-то тепло разливается по всему его телу. Заполняет всю его сущность. Усталость как рукой сняло. Мутные мысли тут же осветились ярким лучом энергии. Мальчик чувствовал, что ему становится лучше.
Он встал. И обернулся. Злость запульсировала бешеным огнем, сигнализируя о том, что пора нападать.
— Что опять? — спросила Лера с порога.
— Волк опять, — протянул Ник. — Даже не знаю, как именно все случилось, но… мне это ох как не нравится.
И Лере тоже не нравилось. Она уже заметила разложенную на столе аптечку — бинты, стаканчик с водой, йод и зеленка, пинцет. Потихоньку чувство тревоги стало распространяться…
— О, боже… — выдохнула она, когда вошла в комнату.
Пашка сидел на табурете перед столом. Ник склонился над ним и пытался что-то достать из его руки с помощью второго пинцета, который держал в руках. У первого, похоже, обломался кончик.
— Ч-что произошло?!
— Пока Пашка не может говорить, — протянул Ник. — Надо подождать.
Прошло несколько минут молчания. Лера облокотилась о стену и сложила руки на груди, стараясь скрыть трясущиеся коленки. Пашка зарычал.
— Спокойно, братик, — пробормотал Ник. — Осталось немного.
— А-с, — выдавил Пашка.
— Ник, долго еще? — спросила Лера.
— Если бы Пашка не дергался, я закончил бы гораздо быстрее, — проворчал Ник.
— Гр-р, — захрипел тот, напрягся и вцепился руками в стол, да так, что он со скрипом сдвинулся с места.
— Вот-вот, — продолжал бормотать Ник. — Осколок вошел глубоко… Очень глубоко. В следующий раз будь осторожен, ладно?
Пашка промолчал. Он сидел с крепко сжатыми зубами, стараясь вынести боль.
Осколок?!
— Есть! — вдруг прошептал Ник и повернулся к столу. Пинцет, который он держал в руках, сжимал окровавленный кусочек металла. Ник опустил его в стаканчик с водой и положил пинцет. Затем принялся за бинты.
Лера подошла ближе и уперла руки в колени, рассматривая осколок. Затем разогнулась, достала нож и покрутила им возле стаканчика, сравнивая. Он. Определенно. В ее воображении уже строились всевозможные догадки, но она не смела даже думать о самой страшной из них. Но… слишком долго она пряталась за тем, что это все могли быть лишь предположения. Со знакомства с Пашкой прошло немало времени, и Лера не один раз убедилась в том, что в чем-то они с Волком похожию. Эта мысль давила на нее изнутри. И она тянет время, пока Волк вершит свой план…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
