— Кто этот хозяин, который сдавал комнату Дергачеву?
— Некий Мисюк. Он вызван сегодня к десяти, и ты сможешь поговорить с ним подробнее. Мы навели справки. Вполне добропорядочный, несколько, правда, унылый человек. Но унылость уголовно ненаказуема.
— Если учесть, что Дергачев прожил у Жигунова около полугода, — медленно проговорил Демин, — следовательно, долговязый все это время не видел Дергачева, не получал от него писем и поздравлений и сам ему не писал, значит, был в отъезде или же он чужак.
— Он наш, — невозмутимо сказал Рожнов. — Мисюк его знает. Он раньше частенько захаживал к Дергачеву.
— Значит, ищем Нефедова?
— Да. Ищем Нефедова. Могу сообщить — он уехал из города почти год назад. С выпиской и прочими формальностями. Выехал якобы в Архангельск. Но там такового не числится.
— Ого! Вы тут поработали! — Это было несложно.
— У Бузыкина в записной книжке указана улица Пржевальского...
— Правильно. Там сейчас живет его мать, отец, брат... Вчера вечером провели обыск. Пусто. Сегодня на одиннадцать вызвана мать Нефедова. Отец в командировке. Будет дней через десять. Проверили — он действительно в командировке.
— Значит, Нефедова ищем, — повторил Демин медленно. — Высокого, молодого, красивого Нефедова. Портреты есть?
— Сколько угодно! — Рожнов бросил через стол конверт.
Демин вынул несколько снимков. На него смотрел молодой парень, которого красивым можно было назвать лишь с большой натяжкой. Сдвинутые к переносице темные густые брови придавали лицу несколько угрюмое выражение. На другом снимке Нефедов улыбался — у него были ровные белые зубы, но улыбка опять же была не радостная, он словно смеялся над кем-то, видел чью-то оплошность. Еще снимок — Нефедов, судя по всему, с друзьями, выше всех чуть ли не на голову.
— Его приятелей мать знает, дала адреса, — заметил Рожнов. — Поколебалась, правда, но дала. Этакая... женщина с прошлым.
— В каком смысле, Иван Константинович?
— В том смысле, что этот ее образ жизни — не первый, не единственный. В прошлом что-то у нее было... Может быть, семья другая, муж другой, увлечения, слабости, достоинства другие... Сам посмотришь. Да, работает она в домоуправлении, занимается пропиской, выпиской и так далее.
— А Нефедов прописан где-то?
— Об этом ты мне расскажешь, когда потолкуешь с его мамой. И еще одно — в инспекции по делам несовершеннолетних работает инспектор Потапов. Ты поговори с ним, он хорошо знает Нефедова, не один год занимался им...
— Вы говорили, Борисихин повинился?
— Там что-то странное... Он берет на себя старика. Так и говорит — старик на моей совести. Остальных не трогал. А в больницу ходил, чтобы узнать о старике, о его здоровье. Отложи пока Борисихина. Подождет, никуда не денется. Отработай Нефедову.
— Значит, все еще трое подозреваются?
— Трое, — кивнул Рожнов. — Не думаю, что все виновны, но пока у них есть свои маленькие секреты. Этот Нефедов, оказывается, заработал пятнадцать суток... Потапов тебе расскажет. У Мамедова, прости меня, штанишки в крови, Жигунов никак не вспомнит, где ночь провел, а Борисихин вообще решил малой кровью отделаться — старика, дескать, маленько зашиб...
Сначала Демин созвонился с Потаповым. Тот пришел через пятнадцать минут. «Совсем парнишка, — подумал Демин. — Весь еще в возвышенных представлениях о работе в милиции, наверно, сами слова эти — «уголовный розыск», «следствие» — будоражат его и любое задание кажется решающим.
— Садись, Толя, рассказывай! — начал Демин. — Говорят, ты большой специалист по Нефедову.
— Неужели он на пожаре отметился? А, Валентин Сергеевич?
— Похоже на то, что он и золотишко взял в универмаге у соседей. Я только сегодня оттуда.
— Надо же, какой рост, какой рост!
— Да, говорят, он высокий парень.
— Нет, я не о том... Я занимался с ним несколько лет, когда он еще был шаловливым мальчиком, шутником, знаете... Есть этакие отчаянные озорники, которые уверены в каких-то своих правах на особую жизнь, на особое к себе отношение. Больше им, видите ли, положено, больше позволено. И отстаивают они эти свои права всеми силами. А какие у них силы? — Потапов пожал плечами, изобразив на лице полнейшее недоумение. — Хамство, вот и все. Но уж если он почувствует себя уязвленным... О! Гневу нет предела. Особенно если есть рядом люди, способные оценить его силу, отвагу, мужество... Большой любитель работать на публику.
Нефедовым я занимался, пока он не достиг совершеннолетия. Он, конечно, не дурак. Все возвышенные понятия, которыми его пытались пронять учителя, он мог излагать куда складнее их. Он смеялся над ними. И надо мной смеялся. Поначалу. Потом возненавидел. Люто! И не скрывал. На каждом углу кричал. По-моему, он даже гордился тем, что так меня ненавидел.
— Чем же ты заслужил?
— Заслужил, — кивнул Потапов. — Секрет прост. Я его понял. Раскусил. Я доказал ему, что, кроме показухи, за душой у него ничего нет. Пусто. Кто же такое простит?
— А в чем заключались его шалости?
— О! — воскликнул Потапов. — Выбор очень разнообразный, хотя с таким же успехом я могу сказать, что он на удивление ограничен. Они жили на окраине города. Это многое определяло. Сорванные замки на чужих дачах, загнанные лошади соседнего колхоза, украденный мотоцикл... Покатался и бросил. Причем не просто оставил на дороге, нет, в речку столкнул... И попадался. Все время попадался.
Я понимал, что на моем участке Нефедов — главный возмутитель спокойствия, и офлажковал его. Можно сказать иначе — окружил заботой и вниманием. Но настолько плотно окружил, что он шагу ступить не мог, чтоб я об этом не знал. Приглашал его к себе и докладывал ему о его же проделках. Доказывал, что никакой он не... В общем, доказывал, что он есть самый обыкновенный хулиган, к тому же незадачливый. Он ни на минуту не забывал, какой он красавец. Впрочем, и девушки не давали ему об этом забыть. Знаете, в определенном возрасте красота воспринимается как ум, значительность, она заменяет все. Да что там красота! Штаны могут все заменить. Синие штаны с этикеткой. Достаточно их надеть, чтобы сразу стать и красивым и умным!
— Вы давно с ним расстались?
— Года два-три... По возрасту он вышел. А с год назад уехал срочно после одной истории. Перед самым Новым годом в вытрезвитель попал приятель Нефедова. Что тут делать? Можно было бы выпить за скорейшее освобождение друга или в знак солидарности самому набраться и прийти в вытрезвитель собственным ходом. Во всяком случае, цель будет достигнута — Новый год встретишь с лучшим другом. Но не из тех был Нефедов. Собрал он несколько девиц, ахнули они по стакану для поддержания ратного духа и двинулись на городской вытрезвитель.
И вот долговязый Нефедов, повизгивающие девицы, принимая угрожающие позы, в свете уличных фонарей, под мирно падающим снегом приближаются к заветной двери. Но с каждым шагом уверенности у них все меньше, и те дикие пляски, которыми они пытались подбодрить себя, тоже поутихли...
— Чем же кончилось?
— А кончилось тем, что даже рассказывать совестно. Вытрезвитель располагался в маленьком деревянном домике с крылечком и почти без перестроек был приспособлен к новым надобностям. Так вот, отчаянные освободители в полнейшем восторге от собственной отваги разбили стекла, подперли входную дверь подвернувшейся палкой и растворились в ночной темноте.
Сдвинув брови, Нефедов смотрел с портрета требовательно и презрительно.
«Ну что скажешь, Нефедов? — мысленно спросил Демин, вглядываясь в фотографию. — Пора тебе заговорить, молодой человек, пора».
«А что бы вы хотели от меня услышать?»
«Я бы хотел узнать, как кончился для тебя развеселый вечер у Жигунова».
«А вы уверены, что я там был?»
«Разумный вопрос... Спасибо».
Мамедов, Бориоихин и Жигунов поочередно среди полдюжины фотографий уверенно опознали Нефедова, как человека, который приходил к Дергачеву.
«Ну вот, Нефедов, — удовлетворенно проговорил Демин. — А ты спрашиваешь, уверен ли я, не уверен ли я... Уверен. Протоколы опознаний — это уже юридические доказательства».
«А вы уверены, что я был в универмаге?»
«Разберемся с универмагом. Шестаков поможет. Он товарищ цепкий, сумеет разговорить Бузыкина, сумеет найти с ним общий язык. А пока я поговорю с Мисюком».
— Прошу вас, товарищ Мисюк! — громко сказал Демин, распахнув дверь в коридор.
В кабинет вошел толстый коротковатый человек, одетый во все тесноватое, из чего Демин заключил, что поправился Мисюк совсем недавно, не успел еще сменить одежду. Отчего можно потолстеть так быстро? Болезнь? Нет, глаза возбужденно блестят, ему интересно участвовать в следствии, поскольку вины за собой никакой не чувствует. Изменение семейных обстоятельств? Нет, обычно и свадьба, и развод на какое-то время заставляют человека худеть. Скорее продвижение по службе...
— Давно поменяли работу? — спросил Демин.
