Кровь.
Ее не смыть. От горячей воды пятно только сильнее въедается, от отбеливателя оно зеленеет. Холодная вода смывает пятно, но кровь еще там, на полу, на стенах, на занавесках, на камине. Вы можете отскоблить паркет, поменять занавески, заново побелить потолки и покрасить окна, но все равно какую-нибудь каплю вы пропустите. И камин уже не тот, каким был до того, как его застрелили. Действительно, застрелили его ОНИ. Он выстрелил один раз, она доделала остальное. Предполагалось, что он сделает все сам. Она там была только для того, чтобы увидеть. Но вы знаете, как это бывает, когда имеешь дело с кровью. Все происходит не совсем так, как вам хотелось бы.
Она сказала, что будет чище, если они используют пистолет. Но это верно, если вы умеете обращаться с пистолетом, а он не умел. Руки у него дрожали, и выражение недоумения, а потом страха на лице старого друга все испортило. Она крикнула, чтобы он стрелял, и на секунду ему захотелось застрелить ее, но потом он взял себя в руки, закрыл глаза и нажал на спуск. Пуля попала ее мужу в пах и пробила артерию. В мгновение ока вокруг оказалось столько крови, как будто здесь забили свинью. Пистолет выпал из рук ее любовника на пол. Любовник посмотрел на своего старого друга, который стоял на коленях и выл от боли, отвернулся, и его вырвало. Женщина подняла пистолет с пола, направила на мужа. Сложно было понять, что он говорит, если это вообще были слова. Скорее всего, он умолял жену сохранить ему жизнь. Слишком поздно. Кровь разлилась под ним темной лужей. Она огляделась. Любовник перестал блевать и заплакал. Она посмотрела на него без презрения, с покорным осознанием того, что, возможно, ей придется взять на себя такую ношу.
На ней были босоножки с открытыми носками, и она чувствовала кровь на пальцах ног. В этот миг она вспомнила, как в детстве шла домой под дождем и у нее промокли ноги. Потом она подумала про море. И два раза выстрелила мужу в спину. Он перестал выть, но дыхание еще было слышно. У нее заболело плечо от отдачи. Спусковой курок оказался очень тугим, и она подумала о том, хватит ли у нее сил нажать на него снова. Рыдание за спиной уверило ее в том, что будет лучше, если сил хватит. Она схватила пистолет двумя руками и еще два раза выстрелила мужу в голову.
Потом бросила пистолет в лужу крови, куда до этого упали гильзы, и принялась успокаивать любовника, утирая ему слезы и целуя в щеку. Теперь, подумала она. Теперь, наконец-то, у нее начнется жизнь.
ЧАСТЬ 2
Когда мужчина становится старше, он понимает, что ему нужно. Женщины, которых он любит, тоже становятся старше. Вся сложность в том, что большинство из них уже замужем.
Росс Макдональд, «Полосатый катафалк»
Глава 11
Я уже собирался обратиться к Дэвиду Маккарти по поводу завещания, когда зазвонил телефон. Может, это Маккарти почувствовал, что я задумал, и сам мне звонит… Но, конечно же, это был не он.
— Это Эдвард Лоу?
— Да.
— Меня зовут Эйлин Уильямсон. Насколько я понимаю, вы частный детектив?
Опять этот лихорадочный бред! Если вы все так хорошо понимаете, может, объясните это мне?
— Мистер Лоу?
— Да. Что я могу для вас сделать, миссис Уильямсон?
— Вы ведь знаете, кто я такая, да?
— Да. Сожалею о смерти вашего мужа.
— Об убийстве мужа.
— Полиция заявила, что это было убийство?
— Мы могли бы встретиться?
— Не уверен, что это хорошая мысль, миссис Уильямсон. Видите ли, если это уголовное расследование, вести дело будут полицейские. А в полиции Сифилда меня предупредили, чтобы я не вставал на их пути.
— Это не уголовное расследование, к сожалению.
— Я все-таки не понимаю…
— Был анонимный звонок. Женщина. Она сказала, что вы разыскиваете Питера Доусона, сына строителя. Она утверждала, что его смерть связана со смертью моего мужа, но кто-то мешает полицейскому расследованию этих двух смертей.
— Кто мешает?
— Старшие офицеры, которые стараются сделать так, чтобы не были затронуты интересы больших шишек.
Старший офицер Кэйси? Неужели Джон Доусон до сих пор может влиять на ход уголовных расследований? И почему им с Барбарой так хочется объявить смерть Питера самоубийством?
— А я тут при чем?
— Эта женщина сказала, что вам все равно, обидятся ли сильные мира сего. На самом деле она считает, что вас это может заинтересовать. Если это правда, мистер Лоу, я хотела бы нанять вас для того, чтобы выяснить, кто убил моего мужа и почему.
Лихорадочный бред. Снова.
— Кто эта женщина?
— Я же сказала, звонок был анонимный.
— И никаких предположений, кто это может быть? Акцент, манера речи?
— Она знает вас, а не меня. Голос обычный, мягкий дублинский акцент. Дружелюбная. Немного нервничала.
— Что-нибудь еще?
— У меня есть номер ее телефона.
— Да? Как вам удалось его узнать?
— У Джозефа был определитель номера.
— Джозеф или Сеозам?
— Все, кто знал мужа, звали его Сеозам. Думаю, это реверанс перед ирландскими избирателями. Полицейские посоветовали ему установить определитель номера на случай анонимных угроз, жалоб и маньяков.
У меня была возможность сбежать, сесть на самолет и никогда не возвращаться.
Но я решил ею не пользоваться.
— Мистер Лоу?
— Дайте мне адрес, я подъеду через час.
Эйлин Уильямсон дала мне адрес и телефон той женщины, которая ей звонила. Я набрал номер. Усталый женский голос сказал «алло».
— Привет, Кармель. Это Эд Лоу.
— Рада тебя слышать, Эд.
— Серьезно?
— Конечно.
— Я полагаю, ваш домашний телефон не печатают в телефонных справочниках?
— Естественно. Как и номера всех полицейских.
— Тебе не интересно, откуда я его узнал?
— Может, тебе дал Дэйв.
— Ты же знаешь, что он не давал.
— Ну, ты же детектив, не так ли? Видимо… ты нашел его где-то.
— Ты знаешь, что можно скрыть свой номер от людей, у которых есть определитель номера?
— Да, есть такая функция.
— То есть если ты хочешь, чтобы кто-нибудь узнал твой номер…
— То отключаешь функцию.
Повисла тишина. Наконец Кармель сказала:
— Дэйв волнуется из-за этого дела, Эд. Я не говорю, что он попросил меня звонить Эйлин Уильямсон… или что он сможет защитить тебя, если ты напортачишь.
— О чем это ты?
— Люблю мужчин за сообразительность.
— Дэйв думает, что существует какое-то прикрытие?
— Дэйв очень бы хотел это выяснить. Его сняли с дела Доусона.
— Почему?
— Он верит в торжество справедливости, вот почему. А это вонючее болото. Но Дэйв не бросит это дело. Ты поможешь ему?
— Мне нужны материалы, доступ к которым есть только у полиции: подробности экспертиз, отчеты баллистов.
— Я все достану.
— Кармель, ты уверена, что Дэйв пойдет на это?
— Я уже с ним поговорила. Он будет на связи. Будь осторожнее, Эд.
Кармель повесила трубку. Я сел и стал слушать. Тишина на линии была похожа на разговоры мертвецов. Если они что-то и знали, то ничего не стали бы рассказывать.
Эйлин Уильямсон жила в Болсбридже, на широкой улице, застроенной викторианскими особняками. Там располагалось несколько посольств, время от времени встречалась стоматологическая клиника или адвокатская контора; остальные здания были жилыми. Большая часть из них демонстрировала новейшие тенденции в строительстве: красивая пристройка или новая стена, недавно покрашенные или почищенные камни и кирпичи. Машины были дорогие, но без вычурности: «ауди» и «вольво», а не «мерседесы» или «ягуары». Здесь были такие деньги, которым не нужно привлекать к себе внимание. Я не мог даже представить, сколько стоит какой-нибудь из этих домов. Как в дорогущих магазинах, где на товарах не указана цена: если вы спрашиваете, значит, не можете себе это позволить.
Моросило; воздух был сырым, а земля нагрелась так, что вода не оставляла на ней следов.
Жилище Уильямсонов представляло собой трехэтажный особняк из красного кирпича. Дорожка была выложена теми бледными маленькими камешками, от которых на туфлях появляется серый налет. К парадной двери вели гранитные ступени. Филиппинка в черно-белой форме провела меня вокруг дома к черному входу. Один садовник ставил подпорки к кусту белого жасмина, другой выпалывал сорняки вокруг магнолии. Они переговаривались друг с другом на каком-то незнакомом европейском языке, напоминавшем румынский. В глубине сада возвышалась деревянная беседка с длинным кленовым столом и стульями.
Иногда мне кажется, что существует целое поколение женщин, почти всегда одевающихся в черное (как Линда Доусон). Эйлин Уильямсон, видимо, была тоже из их числа. Она сидела за столом в длинной черной бархатной юбке и черной шелковой блузке. На груди виднелось серебряное распятие. Иссиня-черные волосы струились по спине, овальное лицо без косметики было бледным, голубые глаза светились. Белые руки лежали на стопке газет. Едва заметным жестом она указала мне на стул и, не говоря ни слова, пододвинула газеты.
